Бандитский Петербург. Фильм 5. Опер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бандитский Петербург. Фильм 5. Опер
Жанр

детектив

В ролях

Александр Домогаров
Олеся Судзиловская
Михаил Разумовский

Страна

Россия

Количество серий

5

Производство
Режиссёр

Андрей Бенкендорф
Владислав Фурман

Хронометраж

50 минут

Трансляция
Телеканал

НТВ 2003, 2006
Россия 2003,2004,2009
РЕН-ТВ 2005
ДТВ 2006, 2009, 2010
RTVi 2007-2010
7 ТВ 2010

На экранах

с с 10 по 17 апреля 2003

Ссылки
IMDb

ID 0368590

Бандитский Петербург. Фильм 5. Опер — российский минисериал 2003 года. Премьера состоялась 10 апреля 2003 года на телеканале НТВ.





В ролях

Озвучивание

Съёмочная группа

Краткое содержание

По мотивам произведения Андрея Константинова и Александра Новикова «Мент».

Честный опер Зверев волею судьбы влюбляется в корыстную женщину, из-за любви к ней связывается с бандитами и оказывается на зоне (в «красной» нижнетагильской колонии для БС (бывших сотрудников органов).

Первая серия

1992 год. Поезд специального назначения, принадлежащий УФСИН, перевозит группу арестантов в места лишения свободы. Среди них находится бывший опер (оперуполномоченный) Александр Зверев. Он, сидя в камере вагона, ностальгирует по периоду своей жизни, в котором он работал в органах.

1986 год. Бывшего стажёра Александра Зверева принимают на службу в милицию на постоянной основе. Постепенно Зверев становится опытным опером, который на хорошем счету как у коллег, так и у начальства. В 1991 году в отдел приводят авторитета Мальцева за избиение, и Зверев его отпускает за оплату ущерба, а позже одним из его дел становится задержание наркоторговца. Позже Зверев случайно находит в подвале изнасилованную несовершеннолетнюю девочку, отцом которой оказывается известный бандит — «Саша-Солдат», которого Зверев допрашивал недавно. Девочка умерла в больнице, а Зверев узнаёт от начальства, что изнасилование совершено сыном высокопоставленного чиновника и его приятелями. Понимая, что дело «спустят на тормозах», Зверев тайно информирует «Солдата» о местонахождении убийц. «Солдат» убивает всех троих, повесив их в подвале на собачьих поводках.

Зверев вскоре влюбляется в пришедшую к его начальнику, полковнику Тихорецкому жену Анастасию Михайловну, работающую судьёй. Далее опер внезапно узнаёт, что ему и его сослуживцам грозят неприятности из-за нарушений Уголовного-процессуального кодекса, допущенных во время обыска на квартире ранее задержанного наркоторговца. Коллега Александра, старый опер Галкин, советует ему договориться с судьей Тихорецкой.

Вторая серия

Зверев встречает возвращающуюся с работы Анастасию Михайловну и ведёт её в кафе. Посидев в кафе до позднего вечера, они вместе идут к Анастасии домой.

Анастасия приглашает Александра провести с ней ночь, намекая, что муж в командировке. У них случается любовная связь, а утром Саша делает Насте предложение руки и сердца. Однако Настя отказывает Звереву, ссылаясь на финансовую несостоятельность опера. Зверев уходит.

Однако однажды днем Настя сама прибегает в слезах к Саше домой и рассказывает ему, что её муж, как выяснилось, настоящий бандит и рэкетир. Из Настиного рассказа становится ясно, что его же начальник, полковник милиции Тихорецкий Павел Сергеевич «отмывает» деньги лакокрасочного завода совместно с преступной группировкой. Тут и вырисовывается одна из фигур — Джабраилов Магомед Алиевич. Александр подключает к себе в подкрепление Александра Мальцева (Саша «Солдат») и его двоих близких друзей. Сообща ребята раздумывают пути подхода к Джабраилову и его охране.

Через несколько дней план удаётся: ребята подъезжают к дому Магомеда Алиевича на автомобилях. В одном из автомобилей находилась группа наблюдения. По команде ребята устраивают в подъезде засаду, обезвреживают охрану и похищают Магомеда. Последнего привозят в какой-то тоннель и там требуют от него вернуть деньги — 300 тысяч «зелёных». Магомед соглашается отдать половину суммы, в задаток. Теперь Зверев с братками едут к Джабраилову домой, где он выдаёт 150 тысяч долларов.

Третья серия

Получив от Джабраилова половину требуемой суммы, Александр Зверев с Александром Мальцевым и его товарищами уходят, дав Магомеду предупреждение о неизбежности выплаты второй половины.

Как-то раз Джабраилов сидел в кафе со знакомым — полковником Тихорецким. Тот, уже раскусивший его в «транжирстве общака», в подтверждение своей осведомлённости, предъявляет фотографию Мальцева и, озадачив Магомеда, предлагает свои преступные планы.

Правоохранительные органы, таким образом, изобличают Зверева и Мальцева в вымогательстве и готовят задержание. Дело поручают вести подполковнику Геннадию Ващанову (в то время он был ещё опытным ментом, не завербованный авторитетом «Антибиотиком»). А тем временем Зверев с Магомедом Алиевичем договариваются о встрече, на которой Джабраилов отдаст вторую часть требуемой суммы. Местом выбирают заброшенный ГСК.

В ГСК направляются Ващанов с омоновцами. Группа захвата скрывается в неприметном грузовике. Подъезжают Зверев, Мальцев и его друзья. Следом уже приезжает Зверев. После передачи денег в машине Джабраилова обнаруживается «жучок». Мальцев со Зверевым опешивают, но… появляется ОМОН. Всех задерживают, однако Звереву удаётся бежать. За ним в погоню пускаются два омоновца, но Зверев вспоминает приёмы вольной борьбы и, применяя их против бойцов, счастливо скрывается, не дав себя догнать остальным четырём бойцам.

Теперь Зверев понимает, что он совершил преступление — оказал сопротивление при задержании. Он поспешно скрывается от глаз людей, прячась по туннелям и свалкам.

Какое-то время Александр Зверев прячется от рук правоохранительных органов в квартире старого вора по кличке «Косарь», которого Зверев спас от заключения. С его слов он узнаёт, что было совершено покушение на убийство судьи Анастасии Тихорецкой, сопряженное с грабежом. Зверев пускается в больницу. Стараясь быть незамеченным сотрудниками милиции, ведущими наблюдение на территории двора больницы, он прячется за двигающейся на небольшой скорости машиной «скорой помощи» и незаметно попадает в здание больницы. Он навещает врача, а затем и Настю, которая пугается его, заявляя, что на неё покушался именно он. Настя прогоняет Александра.

А ныне Мальцев уже находится под следствием…

Четвёртая серия

Зверев приходит к подельникам «Солдата», среди которых и бандит Стас. Они, глубоко задумавшись, размышляют о дальнейших путях. Выслушав их упрёки, бывший опер предлагает им план.

Намечается очередная бандитская разборка. От авторитета «Гитлера» приходит человек и заявляет Стасу, что те предъявляют претензии. «Стрелку» ребята назначают в подсобных и складских помещениях супермаркета. Там друзья Мальцева и Зверев устраивают засаду. Во время разборки из засады выбегают несколько человек и наносят «озверевшим оппонентам» несильные телесные повреждения бейсбольными битами. Дальше Зверев звонит Сене Галкину и назначает встречу. Разговор прослушивает Ващанов, и готовит наряд, который арестовывает Зверева. Зверева сажают в СИЗО. Тихорецкий просит Зверева вернуть деньги, которые украдены у Джабраилова. В камере, где Зверев отбывает срок, случается потасовка. Один заключенный ранит бритвой другого, из-за того, что неправильно играл в нарды. Зверев успокаивает буйного сокамерника. Зверева выводят в прогулочный дворик. Там он встречает своего кореша Сашу «Солдата», отбывающего срок в той же тюрьме. Зверева и Мальцева переводят в камеру малолеток. Начальник СИЗО оказывается однокашником Зверева. Тем временем неизвестный стреляет в окно судьи Ксендзовой из обреза, затем звонит по телефону и просит оправдать Зверева и Мальцева. Однако Звереву и Мальцеву дают сроки, и отбывать они их будут в разных тюрьмах. Следователь переводит Зверева в Нижнетагильскую тюрьму, предназначенную для отбывания бывших сотрудников правоохранительных органов, а Мальцева — в Архангельскую тюрьму.

Пятая серия

В Нижнетагильской колонии получают указание «прессовать» заключённого Зверева; его сначала поселяют в ШИЗО, а потом в «помещение камерного типа». Зверев направляет жалобу в прокуратуру. После беседы со Зверевым прокурор просит начальника тюрьмы освободить Зверева от уборки туалетов. Друзья помогают ему избежать дальнейших издевательств. За два года Зверев вырастает в должность завхоза и неожиданно в столовой сталкивается с журналистом Обнорским, отбывающем срок в той же тюрьме. Зверев прошел без очереди, Обнорский сделал ему замечание. За это друзья Зверева наказывают Андрея : подставили ему подножку и макнули лицом в кашу. Позже они отмечают встречу нового 1995 года и делятся своими бедами. Вскоре Андрея вызывают к начальству, где его ждёт Семёнов. Он сообщает, что Андрея скоро выпустят, потому что тот человек, который подбросил Обнорскому пистолет, якобы арестован (хотя на самом деле был убит). В мае 1995 года Андрей выходит на свободу, пообещав Звереву разобраться в его деле с Настей и деньгами.

Противоречия в сюжете

  • По приговору в суде и Зверев и Мальцев (Саша-Солдат) получили по 5 лет тюрьмы. Далее также упоминается, что Солдата прессуют на севере. В то же время герой Бориса Бирмана появлялся в третьей части сериала «Крах Антибиотика», где действие разворачивается осенью-зимой 1993 года. А в пятой серии шестой части Мальцев снова выходит на свободу, и его торжественно встречает братва в аэропорту.
  • По сюжету события разворачиваются в апреле 1991 года, однако позже врач Эрлих вспоминает, что Тихорецкой ставили диагноз в октябре 1991 года.
  • Во второй серии Зверев говорит что «после ГКЧП идут проверки», несмотря на то, что действие разворачивается в апреле 1991 до ГКЧП.

Песни в фильме

Напишите отзыв о статье "Бандитский Петербург. Фильм 5. Опер"

Отрывок, характеризующий Бандитский Петербург. Фильм 5. Опер

– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…