Банкноты Государства Израиль

Список банкнот Государства Израиль составлен по официальным материалам Банка Израиля. Официальными денежными единицами в разные годы служили в Израиле палестинский фунт и миль Англо-Палестинский банк(APC), израильский фунт (лира) и прута́ Национального банка и Банка Израиля, шекель и новый шекель. В статье представлены все серии выпущенных в обращение банкнот, начиная с 1948 года. До этого года не существовало Государства Израиль, соответственно, банкноты не выпускались. Банкноты расположены в порядке выпуска соответствующих серий и по номиналу с возрастанием.

Предыстория

Денежные знаки представляют собой не только средство платежа, они также являются символом суверенитета государства. После принятия Генеральной Ассамблеей ООН (ГА ООН) 29 ноября 1947 года плана по разделу Палестины провозглашение независимости нового государства было лишь делом времени. Одним из вопросов, стоявших на повестке дня перед руководителями ишува, было создание своей собственной валюты. Как следует назвать это государство, ещё не было решено, и имелись сомнения относительно того, что будет напечатано на банкнотах.

К моменту образования в 1948 году Государства Израиль у него не было центрального банка. Эти функции выполнял Англо-Палестинский банк Еврейского национального агентства. С 1927 года на территории Палестины имела хождение валюта, оставшаяся со времён британского мандата, — палестинский фунт, выпускавшийся Валютным советом Палестины, делившийся на 1000 милей и равный по стоимости английскому фунту стерлингов. До 1927 года на территории Палестины использовался египетский фунт.

Из-за отсутствия необходимых технических знаний и подходящего оборудования банкноты не могли быть напечатаны на месте, да и срок британского мандата на тот момент ещё не истёк. В то же время было ясно, что ни одна известная иностранная фирма не станет печатать деньги для несуществующего государства.

Палестинский фунт и миль Англо-Палестинского банка (1948)

После значительных усилий к началу 1948 года удалось убедить Американскую банкнотную компанию из Нью-Йорка напечатать нужные банкноты. Чтобы обойти необходимость утверждения Государственным департаментом печати банкнот для иностранного государства, было решено ничего не говорить о них как о законном платёжном средстве. Обязательная декларация, имеющаяся на любой купюре, — «Legal tender for payment of any amount» («Законное платёжное средство для оплаты любой суммы») — была впоследствии добавлена надпечаткой. Кроме того, компания поставила обязательное условие: её название на банкнотах напечатано не будет.

Все переговоры с Американской банкнотной компанией по поводу новой валюты вели представители Англо-Палестинского банка. Было решено, что дизайн банкнот будет основан на различных комбинациях готовых клише, имевшихся на складе компании, причём некоторые из них уже были ранее использованы при печати банкнот для Китая. Когда банкноты были заказаны, никто ещё не знал, как будет названо новое государство, не говоря уже об имени собственной валюты. Поэтому было решено напечатать на купюрах — «палестинский фунт» на английском, как и было ранее на валюте времён мандата, и «лира земли израильской» на иврите.

Лира (ивр. ‏לירה‏‎) — наименование денежной единицы на иврите, фунт — принятое в российской справочной литературе. Pound — наименование всех выпусков израильских банкнот до шекеля в англоязычной версии сайта Банка Израиля. Иными словами, израильский фунт и израильская лира — два равноправных наименования одной и той же денежной единицы.

Миль был принят ¹⁄₁₀₀₀ основной денежной единицы.

Банкноты доставили в Израиль тайно в июле 1948 года, а уже 17 августа правительство приняло закон, объявляющий банкноты Англо-Палестинского банка законным платёжным средством, и они были выпущены в обращение на следующий день.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
	500 милей	148 × 72	Серо-розовый	Аверс: Виньетка; текст «500 милей» и «Англо-Палестинский банк» на иврите и английском языке. Реверс: Виньетка; текст «500 милей» и «Англо-Палестинский банк» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Красный. Подписи: Зигфрид Хафейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	18.08.1948	23.06.1952
	1 фунт	100 × 75	Сине-зелёный	Аверс: Виньетка; номинал «1 палестинский фунт» на английском и «одна лира земли израильской» на иврите; «Англо-Палестинский банк» на иврите и английском языке. Реверс: Виньетка; номинал «1 палестинский фунт» и «Англо-Палестинский банк» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Красный. Подписи: Зигфрид Хафейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	18.08.1948	23.06.1952
	5 фунтов	105 × 68	Коричнево-красный	Аверс: Виньетка; номинал «5 палестинских фунтов» и «пять лир земли израильской» на иврите; «Англо-Палестинский банк» на иврите и английском языке. Реверс: Виньетка; номинал «5 палестинских фунтов» и «Англо-Палестинский банк» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Подписи: Зигфрид Хафейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	18.08.1948	23.06.1952
	10 фунтов	150 × 80	Розовый	Аверс: Виньетка; номинал «10 палестинских фунтов» и «десять лир земли израильской» на иврите; «Англо-Палестинский банк» на иврите и английском языке. Реверс: Виньетка; номинал «10 палестинских фунтов» и «Англо-Палестинский банк» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Подписи: Зигфрид Хафейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	18.08.1948	23.06.1952
	50 фунтов	159 × 84	Фиолетовый	Аверс: Виньетка; номинал «50 палестинских фунтов» и «пятьдесят лир земли израильской» на иврите; «Англо-Палестинский банк» на иврите и английском языке. Реверс: Виньетка; номинал «50 палестинских фунтов» и «Англо-Палестинский банк» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Красный. Подписи: Зигмунд Хофейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	18.08.1948	23.06.1952

Израильская лира и прута Национального банка Израиля (1952)

1 мая 1951 года Англо-Палестинский банк перевёл свои активы и обязательства в Национальный банк Израиля (ивр. ‏בנק לאומי לישראל‏‎; англ. Bank Leumi Le-Israel), в связи с чем появилась необходимость в выпуске новой серии банкнот.

В 1952 году Национальный банк Израиля выпустил денежную серию, в которой слова «лира земли израильской» (ивр. ‏לירה ארץ ישראלית‏‎) были заменены на «израильская лира» (ивр. ‏לירה ישראלית‏‎), а название ¹⁄₁₀₀₀ лиры — с «миль» на «прута́» (соответственно ивр. ‏מיל‏‎ и ивр. ‏פרוטה‏‎), что можно перевести как «мелочь, мелкая часть». Банкноты были почти идентичны серии Англо-Палестинского банка, но цвет и размеры некоторых из них были иными.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
	500 прут	148 × 72	Оливково-зелёный на светло-голубом	Аверс: Виньетка; номинал «500 прут» и «Национальный банк Израиля» на иврите. Реверс: Виньетка; номинал «500 прут» и «Национальный банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Красный. Подписи: Зигфрид Хафейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	09.06.1952	07.02.1961
	1 лира	150 × 75	Зелёный на розовом	Аверс: Виньетка; номинал «1 израильская лира» и «Национальный банк Израиля» на иврите. Реверс: Виньетка; номинал «1 израильский фунт» и «Национальный банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Подписи: Зигфрид Хафейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	09.06.1952	07.02.1961
	5 лир	155 × 80	Красно-коричневый	Аверс: Виньетка; номинал «5 израильских лир» и «Национальный банк Израиля» на иврите. Реверс: Виньетка; номинал «5 израильских фунтов» и «Национальный банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Подписи: Зигфрид Хафейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	09.06.1952	07.02.1961
	10 лир	155 × 80	Серо-розовый	Аверс: Виньетка; номинал «10 израильских лир» и «Национальный банк Израиля» на иврите. Реверс: Виньетка; номинал «10 израильских фунтов» и «Национальный банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Красный. Подписи: Зигфрид Хафейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	09.06.1952	07.02.1961
	50 лир	160 × 85	Коричнево-зелёный	Аверс: Виньетка; номинал «50 израильских лир» и «Национальный банк Израиля» на иврите. Реверс: Виньетка; номинал «50 израильских фунтов» и «Национальный банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: красный. Подписи: Зигфрид Хафейн, Аарон Барт. Дизайн: American Banknote Co., New York.	09.06.1952	07.02.1961

Банкноты Банка Израиля

1 декабря 1954 года был основан Банк Израиля, и одной из его обязанностей были введение в обращение местной валюты и пополнение фонда купюр.

Израильская лира и прута. Первый выпуск (1955)

По инициативе первого председателя банка Дэвида Горовица в 1955 году вошла в обращение первая выпущенная Банком Израиля денежная серия. Дизайн выполнила фирма Thomas de la Rue and Co из Лондона. Было решено изобразить на банкнотах израильские ландшафты. Четыре номинала купюр были постепенно введены в обращение в августе — октябре 1955 года, а пятый — лишь в 1957 году.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
	500 прут	130 × 72	Красный	Аверс: Развалины старинной синагоги в деревне Барам (Верхняя Галилея), два цикламена, текст «500 прут» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Абстрактный графический узор, текст «500 прут» и «Банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Семисвечник менора (символ Израиля), цикламены. Подписи: Председатель банка Д. Горовиц, председатель Консультативного совета З. Хафейн. Э Дизайн: Thomas de la Rue and Co., London.	04.08.1955	31.03.1984
	1 лира	135 × 72	Синий	Аверс: Вид Верхней Галилеи, три анемона, текст «1 израильская лира» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Абстрактный графический узор, номинал «1» и «Банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Семисвечник менора (символ Израиля), анемоны. Подписи: Председатель банка Д. Горовиц, председатель Консультативного совета З. Хафейн. Дизайн: Thomas de la Rue and Co., London.	27.10.1955	31.03.1984
	5 лир	140 × 78	Коричневый	Аверс: Вид Негева, сельскохозяйственная техника, три ириса, текст «5 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Абстрактный графический узор, номинал «5» и «Банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Семисвечник менора (символ Израиля), ирисы. Подписи: Председатель банка Д. Горовиц, председатель Консультативного совета З. Хафейн. Дизайн: Thomas de la Rue and Co., London.	27.10.1955	31.03.1984
	10 лир	150 × 82	Зелёный	Аверс: Вид Изреельской долины, возделанные поля, два тюльпана, текст «10 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Абстрактный графический узор, номинал «10» и «Банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Красный (с июня 1958 года). Водяные знаки: Семисвечник менора (символ Израиля), тюльпаны. Подписи: Председатель банка Д. Горовиц, председатель Консультативного совета З. Хафейн. Дизайн: Thomas de la Rue and Co., London.	04.08.1955	31.03.1984
	50 лир	160 × 87	Синий	Аверс: Вид дороги на Иерусалим, три цветка олеандра, текст «50 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Абстрактный графический узор, номинал «50» и «Банк Израиля» на арабском и английском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Красный (с мая 1960 года) Водяные знаки: Семисвечник менора (символ Израиля), олеандры. Подписи: Председатель банка Д. Горовиц, председатель Консультативного совета З. Хафейн. Дизайн: Thomas de la Rue and Co., London.	19.09.1957	31.03.1984

Израильская лира. Второй выпуск (1959)

Абстрактные узоры дизайна банкнот первого выпуска не получили общественного одобрения. Под воздействием критики председатель Банка Израиля принял решение о выпуске новой серии. Был избран общественный совет, который выбрал в качестве основного мотива изображения людей, символически иллюстрирующих различные слои израильского общества (рыбак, учёный, солдат и т. д.). Эскизы выполнены израильскими художниками. Для обратной стороны банкнот было предложено использовать изображения, связанные с археологией Земли Израильской.

Размеры и цвет банкнот отличались от предыдущих серий. Банкноты печатались в нескольких государственных или контролируемых государством типографиях, а также и в типографиях ряда европейских стран.

Серия была введена в обращение в 1959—60 годах и постепенно заменила банкноты предыдущего выпуска.

Прута́ была заменена на аго́ру, и израильская лира стала делиться на 100 аго́р. Новые монеты были выпущены в обращение в 1960 году.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
	1⁄2 лиры	130 × 72	Зелёный	Аверс: Женщина-солдат с корзиной апельсинов на фоне поля; текст «1⁄2 израильской лиры» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: «Гробница Синедриона» в Иерусалиме (погребальный комплекс периода Второго Храма), текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный Водяные знаки: Лицо женщины-солдата Защита от подделки: Нить в левой части банкноты. Подписи: Председатель банка Горовиц, председатель Консультативного совета Невенцель Дизайн: Братья Шамир и Яков Цим	15.10.1959	31.03.1984
	1 лира	135 × 75	Голубой	Аверс: Рыбак с принадлежностями для рыбной ловли на фоне залива; текст «1 израильская лира» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Мозаика на полу древней синагоги в деревне Исфия в районе горной гряды Кармель, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Красный (с июня 1964) Водяные знаки: Лицо рыбака Защита от подделки: Нить в левой части банкноты Подписи: Председатель банка Горовиц, председатель Консультативного совета Невенцель Дизайн: Братья Шамир и Яков Цим Примечание: В 1966 году защитная нить была перенесена в центр банкноты и был добавлен текст «Банк Израиля» кодом Морзе. Цвет нумерации этой серии — коричневый.	15.10.1959	31.03.1984
	5 лир	140 × 78	Коричневый	Аверс: Рабочий с кувалдой на фоне промышленного предприятия; текст «5 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Рыкающий лев на древней печати, найденной при археологических раскопках в районе Мегиддо, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Лицо рабочего. Защита от подделки: Нить в левой части банкноты. Подписи: Председатель банка Горовиц, председатель Консультативного совета Невенцель Дизайн: Братья Шамир и Яков Цим	15.10.1959	31.03.1984
	10 лир	150 × 82	Фиолетовый	Аверс: Химик на фоне лаборатории; текст «10 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Отрывок из Книги пророка Исайи, Кумранские рукописи, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Красный (с января 1967), синий (с апреля 1967), коричневый (с сентября 1969). Водяные знаки: Лицо химика. Защита от подделки: Нить в левой части банкноты. Подписи: Председатель банка Горовиц, председатель Консультативного совета Невенцель. Дизайн: Братья Шамир и Яков Цим. Примечание: В 1966 году защитная нить была перенесена в центр банкноты и был добавлен текст «Сион Иерусалим» кодом Морзе.	15.10.1959	31.03.1984
	50 лир	178 × 93	Коричневый	Аверс: Молодые пионеры-первопроходцы на фоне сельскохозяйственного поселения в Негеве; текст «50 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Мозаика с изображением меноры из древней синагоги в Нирим, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Красный (с февраля 1965), синий (с декабря 1966), зелёный (с мая 1967), коричневый (с сентября 1969). Водяные знаки: Лица пионеров-первопроходцев. Защита от подделки: Нить в левой части банкноты. Подписи: Председатель банка Горовиц, председатель Консультативного совета Невенцель Дизайн: Братья Шамир и Яков Цим Примечание: В 1966 году защитная нить была перенесена в центр банкноты и был добавлен текст «Народ Израиля жив» кодом Морзе.	09.12.1960	31.03.1984

Израильская лира. Третий выпуск (1969)

Когда возникла необходимость в банкнотах номиналом более 50 лир, в феврале 1969 года была выпущена купюра достоинством 100 лир с изображением Теодора Герцля. Так было положено начало выпуску новой серии банкнот с портретами выдающихся личностей из истории еврейского народа. Разрабатывали дизайн зарубежные художники-графики. Серия отпечатана в 1968 году, а вошла в обращение в 1969—72 годах.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
	5 лир	150 × 75	Светло-голубой	Аверс: Портрет Альберта Эйнштейна; текст «5 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Здание ядерного исследовательского центра «На́халь Соре́к», текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Красный (с марта 1974) Водяные знаки: Профиль Альберта Эйнштейна. Защита от подделки: Нить в левой части банкноты. Подписи: Председатель банка Горовиц, председатель Консультативного совета Хорин Дизайн: Профессор Масино Бесси, Италия, и Сэм Герц, Голландия	13.01.1972	31.03.1984
	10 лир	160 × 82	Желтовато-бежевый	Аверс: Портрет Хаима Нахмана Бялика; текст «10 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Дом Хаима Нахмана Бялика в Тель-Авиве, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный и синий. Зелёный (с марта 1974) Водяные знаки: Профиль Хаима Нахмана Бялика. Защита от подделки: Нить в левой части банкноты. Подписи: Председатель банка Горовиц, председатель Консультативного совета Хорин Дизайн: Профессор Масино Бесси, Италия, и Сэм Герц, Голландия	06.08.1970	31.03.1984
	50 лир	170 × 85	Коричнево-красный	Аверс: Портрет Хаима Вейцмана; текст «50 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Здание Кнессета в Иерусалиме, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Голубой (с октября 1976). Водяные знаки: Профиль Хаима Вейцмана. Защита от подделки: Нить в левой части банкноты. Подписи: Председатель банка Горовиц, председатель Консультативного совета Хорин Дизайн: Профессор Масино Бесси, Италия, и Сэм Герц, Голландия	13.01.1972	31.03.1984
	100 лир	180 × 90	Синий	Аверс: Портрет Теодора Герцля; текст «100 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Герб Израиля в окружении эмблем двенадцати колен Израилевых, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Коричневый (с марта 1974) Водяные знаки: Профиль Теодора Герцля. Защита от подделки: Нить в левой части банкноты. Подписи: Председатель банка Горовиц, председатель Консультативного совета Хорин Дизайн: Профессор Масино Бесси, Италия, и Х. Бард, Великобритания Примечание: В серии банкнот с красной нумерацией профиль Герцля на водяном знаке иной, у части банкнот с чёрной нумерацией отсутствует буква рядом с номером, а защитная нить перенесена в правую часть.	27.02.1969	31.03.1984

Израильская лира. Четвёртый выпуск (1975)

Чтобы сэкономить на себестоимости продукции и позволить автоматическую сортировку банкнот, Банк Израиля выпустил новую серию банкнот со стандартной шириной 76 мм. Аверсы этих купюр также несли портреты выдающихся личностей, в то время как мотивом, выбранным для реверса, стали ворота Старого города Иерусалима. Нововведением стала печать специальных выпуклых знаков для того, чтобы слепые могли определять достоинство банкнот. В этой серии, которая была введена в обращение в 1975—78 годах, впервые была выпущена банкнота достоинством в 500 лир.

На задней стороне купюр невидимыми красками нанесены цифры двоичным кодом, с целью автоматической обработки и борьбы с подделками. В этой серии тексты на арабском языке выполнил каллиграф Юсуф Вахба.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
	5 лир	128 × 76	Коричневый	Аверс: Генриетта Сольд на фоне здания больницы Хадасса Хар Ха Цофим на горе Скопус в Иерусалиме; текст «5 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Львиные ворота Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Генриетты Сольд. Знаки для слепых: Три круга с выпуклыми полосками в левой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Санбар, председатель Консультативного совета Давид Горовиц Дизайн: Пауль Кор, Адриан Сенгер.	11.03.1976	31.03.1984
	10 лир	135 × 76	Фиолетовый	Аверс: Портрет Мозеса Монтефиоре на фоне первого еврейского квартала вне стен Старого города Иерусалима — «Мишкенот-Шаананим» в Иерусалиме; текст «10 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Яффские ворота Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Мозеса Монтефиоре. Знаки для слепых: Два круга с выпуклыми полосками в левой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Санбар, председатель Консультативного совета Давид Горовиц Дизайн: Пауль Кор, Адриан Сенгер.	30.01.1975	31.03.1984
	50 лир	141 × 76	Зелёный	Аверс: Портрет Хаима Вейцмана на фоне здания библиотеки научно-исследовательского института в Реховоте; текст «50 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Дамасские ворота Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Хаима Вейцмана. Знаки для слепых: Один круг с выпуклыми полосками в левой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Санбар, председатель Консультативного совета Давид Горовиц Дизайн: Пауль Кор, Адриан Сенгер.	26.01.1978	31.03.1984
	100 лир	147 × 76	Синий	Аверс: Портрет Теодора Герцля на фоне строения на входе в мемориальный комплекс «Гора Герцля» в Иерусалиме; текст «100 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Сионские ворота Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Теодора Герцля. Знаки для слепых: Отсутствуют. Подписи: Председатель банка Моше Санбар, председатель Консультативного совета Давид Горовиц Дизайн: Пауль Кор, Адриан Сенгер.	14.03.1975	31.03.1984
	500 лир	153 × 76	Беж	Аверс: Портрет Давида Бен-Гуриона на фоне здания библиотеки кибуца Сде-Бокер в пустыне Негев; текст «500 израильских лир» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Золотые ворота Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Давида Бен-Гуриона. Знаки для слепых: Овал с выпуклыми полосками в левой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Санбар, председатель Консультативного совета Давид Горовиц Дизайн: Художники-графики из Голландии	26.05.1977	31.03.1984

Шекель (1980)

Ещё 4 июня 1969 года на заседании Кнессета был принят закон, по которому израильская валюта должна именоваться «шекель». Однако практической ценности этот закон не имел, поскольку в нём было прописано, что переход с лир на шекели будет произведён по указу министра финансов в момент, который покажется ему подходящим.

В ноябре 1977 года представитель Банка Израиля при правительстве Арнон Гафни посоветовал ратифицировать закон от 1969 года и выпустить новую валюту — шекель. В мае 1978 года проект утвердили премьер-министр Израиля Менахем Бегин и министр финансов Симха Эрлих. План замены денежных знаков готовился в тайне и был обнародован только 22 февраля 1980 года, когда началась кампания смены дензнаков. Внешний вид купюр остался прежним, изменились только названия и количество нулей в номиналах.

Это была самая крупная серия банкнот в истории государства Израиль. Первоначально было четыре купюры достоинствами 1, 5,10 и 50 шекелей, но из-за галопирующей инфляции в период с 1981 по 1985 год были добавлены ещё пять номиналов — 100, 500, 1000, 5000 и 10 000 шекелей.

В целях унификации, начиная с банкноты достоинством 500 шекелей, все дензнаки выпускались стандартного размера 138 × 76 мм.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
	1 шекель	135 × 76	Фиолетовый	Аверс: Портрет Мозеса Монтефиоре на фоне первого еврейского квартала вне стен Старого города Иерусалима — «Мишкено́т-Шаанани́м» в Иерусалиме; текст «1 шекель» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Яффские ворота Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Мозеса Монтефиоре. Знаки для слепых: Два круга с выпуклыми полосками в левой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Арнон Гафни, председатель Консультативного совета Давид Горовиц Дизайн: Пауль Кор, Адриан Сенгер.	24.02.1980	04.09.1986
	5 шекелей	141 × 76	Зелёный	Аверс: Портрет Хаима Вейцмана на фоне здания библиотеки научно-исследовательского института в Реховоте; текст «5 шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Дамасские ворота Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Хаима Вейцмана. Знаки для слепых: Один круг с выпуклыми полосками в левой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Арнон Гафни, председатель Консультативного совета Давид Горовиц Дизайн: Пауль Кор, Адриан Сенгер.	24.02.1980	04.09.1986
	10 шекелей	147 × 76	Синий	Аверс: Портрет Теодора Герцля на фоне строения на входе в мемориальный комплекс «Гора Герцля» в Иерусалиме; текст «10 шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Сионские ворота Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Теодора Герцля. Знаки для слепых: Отсутствуют. Подписи: Председатель банка Арнон Гафни, председатель Консультативного совета Давид Горовиц Дизайн: Пауль Кор, Адриан Сенгер.	24.02.1980	04.09.1986
	50 шекелей	153 × 76	Бежевый	Аверс: Портрет Давида Бен-Гуриона на фоне здания библиотеки кибуца Сде-Бокер в пустыне Негев; текст «50 шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Золотые ворота Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Давида Бен-Гуриона. Знаки для слепых: Овал с выпуклыми полосками в левой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Арнон Гафни, председатель Консультативного совета Давид Горовиц Дизайн: Пауль Кор, Адриан Сенгер.	24.02.1980	04.09.1986
	100 шекелей	159 × 76	Оранжево-коричневый	Аверс: Портрет Зеэва Жаботинского на фоне здания «Шуни» в Биньямине; текст «100 шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Ворота Ирода Старого города Иерусалима, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Слово «Иерусалим» микротекстом на иврите. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Профиль Зеэва Жаботинского. Защита от подделки: Металлическая нить на левой стороне банкноты. При просмотре купюры на просвет средний нуль в цифре «100» в верхнем левом углу аверса сливается с соответствующим нулём цифры «100» в верхнем правом углу реверса. Знаки для слепых: Горизонтальные длинные и короткие выпуклые полоски в левой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Арнон Гафни, председатель Консультативного совета Марк Мосевич. Дизайн: Художники-графики из Дании. Примечание: Специальный выпуск данной банкноты имеет два коричневых квадрата рядом с цифрами нумерации.	11.12.1980	04.09.1986
	500 шекелей	138 × 76	Красный	Аверс: Портрет Эдмона де Ротшильда на фоне группы сельских работников; текст «500 шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Виноградная гроздь, текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Названия 44-х поселений в Земли Израильской в две строки микротекстом, на иврите. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Портрет Эдмона де Ротшильда. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет четыре ромба на аверсе сливаются с двумя ромбами на реверсе так, что можно видеть шестиугольную гексаграмму — Звезду Давида. Знаки для слепых: Маленький выпуклый круг в правой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Мандельбаум, председатель Консультативного совета Баркай Хаим. Дизайн: Цви Наркис	01.12.1982	04.09.1986
	1000 шекелей	138 × 76	Зелёный	Аверс: Портрет Рамбама на фоне его рукописи Мишне Тора — первого полного кодекса еврейского закона; текст «1000 шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Стилизованный вид города Тверии, где похоронен Рамбам, древняя менора, вырезанная на камне; текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Портрет Рамбама. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет треугольник на аверсе сливается с треугольником на реверсе так, что можно видеть шестиугольную гексаграмму — Звезду Давида. Знаки для слепых: Маленький выпуклый треугольник в правой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Мандельбаум, председатель Консультативного совета Авраам Шапира. Дизайн: Цви Наркис, при содействии Ари Глейзера Примечание: В некоторой части выпуска при печати вкралась ошибка: вместо слова «Харав» («הרב») напечатано «Рарав» («ררב»).	17.11.1983	04.09.1986
	5000 шекелей	138 × 76	Синий	Аверс: Портрет Леви Эшколя на фоне объединённого Иерусалима; текст «5000 шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Стилизованное изображение всеизраильского водопровода на фоне вида безводных и пахотных земель; текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Портрет Леви Эшколя. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет геометрическая фигура на аверсе сливается с геометрической фигурой на реверсе так, что можно видеть шестиугольную гексаграмму — Звезду Давида. Знаки для слепых: Выпуклый квадрат в правой верхней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Мандельбаум, председатель Консультативного совета Авраам Шапира. Дизайн: Яаков Цим	09.08.1984	04.09.1986
	10 000 шекелей	138 × 76	Оранжево-жёлтый	Аверс: Портрет Голды Меир, символическое изображение древа, ветви которого переплелись в виде шестиконечной Звезды Давида на фоне меноры — герба Израиля; текст «10 000 шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Микротекст на иврите: «Отпусти народ мой!» (ивр. ‏שלח את עמי!‏‎, Шлах эт ами́!) — фраза из Книги Исход, в которой Моисей потребовал у фараона освободить евреев из египетского рабства. Реверс: Репродукция фотографии встречи Голды Меир с москвичами в сентябре 1948 года; текст на иврите «Отпусти народ мой!» и «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Портрет Голды Меир. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет три ветви меноры на аверсе сливаются с четырьмя ветвями меноры на реверсе так, что можно видеть менору-семисвечник. Знаки для слепых: Выпуклый ромб в правой верхней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Мандельбаум, председатель Консультативного совета Авраам Шапира. Дизайн: Ашер Кальдерон	27.11.1984	04.09.1986

Новый шекель. Первый выпуск (1985)

В сентябре 1985 года для упрощения денежных расчётов, облегчения финансового учёта и выдачи наличных средств была проведена деноминация — переход с шекеля на новый шекель при обменном курсе 1000 : 1. Название «шекель» было сохранено, чтобы не отклоняться от первоначальных намерений законодателя, закреплённых в Законе о валютном регулировании 1969 года. Часть банкнот сохранила старые изображения, на них лишь уменьшено количество нулей. Новая серия включила в себя и новую купюру достоинством 50 новых шекелей. Позже была выпущена банкнота номиналом в 100 новых шекелей, а в 1986 году, впервые в Израиле, введены в обращение банкноты в 20 и 200 новых шекелей. Новая серия продолжила традицию увековечивания памяти выдающихся персонажей истории еврейского народа. Вышла из обращения 1 июля 2000 года. Обмен на следующую серию шёл до 31 декабря 2010 года.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
	1 новый шекель	138 × 76	Зелёный	Аверс: Портрет Рамбама на фоне его рукописи Мишне Тора — первого полного кодекса еврейского закона; текст «1 новый шекель» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Стилизованный вид города Тверии, где похоронен Рамбам, древняя менора, вырезанная на камне; текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Портрет Рамбама. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет треугольник на аверсе сливается с треугольником на реверсе так, что можно видеть шестиугольную гексаграмму — Звезду Давида. Знаки для слепых: Маленький выпуклый треугольник в правой нижней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Мандельбаум, председатель Консультативного совета Авраам Шапира. Дизайн: Цви Наркис при участии Арье Глейзера	08.05.1986	01.07.2000
	5 новых шекелей	138 × 76	Синий	Аверс: Портрет Леви Эшколя на фоне объединённого Иерусалима; текст «5 новых шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Стилизованное изображение всеизраильского водопровода на фоне вида безводных и пахотных земель; текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Портрет Леви Эшколя. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет геометрическая фигура на аверсе сливается с геометрической фигурой на реверсе так, что можно видеть шестиугольную гексаграмму — Звезду Давида. Знаки для слепых: Выпуклый квадрат в правой верхней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Мандельбаум (в новых сериях Михаэль Бруно), председатель Консультативного совета Авраам Шапира (в новых сериях Шломо Лоринц). Дизайн: Яаков Цим	04.09.1985	01.07.2000
	10 новых шекелей	138 × 76	Оранжево-жёлтый	Аверс: Портрет Голды Меир, символическое изображение древа, ветви которого переплелись в виде шестиконечной Звезды Давида на фоне меноры — герба Израиля; текст «10 новых шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Микротекст на иврите: «Отпусти народ мой!» (ивр. ‏שלח את עמי!‏‎, Шлах эт ами́!) — фраза из Книги Исход, в которой Моисей потребовал у фараона освободить евреев из египетского рабства. Реверс: Репродукция фотографии встречи Голды Меир с москвичами в сентябре 1948 года; текст на иврите «Отпусти народ мой!» и «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Портрет Голды Меир. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет три ветви меноры на аверсе сливаются с четырьмя ветвями меноры на реверсе так, что можно видеть менору-семисвечник. Знаки для слепых: Выпуклый ромб в правой верхней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Мандельбаум (в новых сериях Михаэль Бруно), председатель Консультативного совета Авраам Шапира (в новых сериях Шломо Лоринц). Дизайн: Ашер Кальдерон	04.09.1985	01.07.2000
	20 новых шекелей	138 × 76	Тёмно-серый	Аверс: Портрет Моше Шарета на фоне сцены церемонии первого подъёма израильского флага перед зданием ООН 12 мая 1949 года, названия семи книг Моше Шарета микротекстом; текст «20 новых шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Фасад здания гимназии «Герцлия», где учился Шарет на фоне стилизованного «маленького» Тель-Авива; текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Портрет Моше Шарета. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет шесть маленьких треугольников на аверсе сливается с двумя ромбами и двумя треугольниками на реверсе так, что можно видеть шестиугольную гексаграмму — Звезду Давида. Знаки для слепых: Выпуклый квадрат в ромбе на правой верхней части банкноты. Подписи: Председатель банка Михаэль Бруно, председатель Консультативного совета Шломо Лоринц. Дизайн: Цви Наркис при участии Арье Глейзера	02.04.1988	01.07.2000
	50 новых шекелей	138 × 76	Фиолетовый	Аверс: Портрет Шмуэля Агнона на фоне книг, автограф Агнона; текст «50 новых шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Силуэты зданий Иерусалима и еврейского местечка в восточной части Европы; текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный. Водяные знаки: Портрет Шмуэля Агнона. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет геометрическая треугольная фигура на аверсе сливается с геометрической треугольной купюрой на реверсе так, что можно видеть шестиугольную гексаграмму — Звезду Давида. Знаки для слепых: Выпуклый пятиугольник на правой верхней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Мандельбаум, председатель Консультативного совета Авраам Шапира. Дизайн: Элиезер Вайсхоф	04.09.1985	01.07.2000
	100 новых шекелей	138 × 76	Коричневый	Аверс: Портрет Ицхака Бен-Цви, справа, микротекстом названия его девяти книг, на фоне изображения группы людей, представляющих различные этнические общины в Израиле; текст «100 новых шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Вид деревни Пкиин, которую исследовал Бен-Цви, старинная синагога, рожковое дерево, каменная менора; текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный в нижней части банкноты и зелёный в верхней. Водяные знаки: Портрет Ицхака Бен-Цви. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет треугольник на аверсе сливается с треугольником на реверсе так, что можно видеть шестиугольную гексаграмму — Звезду Давида. Знаки для слепых: полукруг на правой верхней части банкноты. Подписи: Председатель банка Моше Мандельбаум. На банкнотах выпуска 1989 года — Председатель банка Михаэль Бруно, председатель Консультативного совета Шломо Лоринц. Дизайн: Цви Наркис	19.08.1986	01.07.2000
	200 новых шекелей	138 × 76	Розово-оранжевый	Аверс: Портрет Залмана Шазара, менора, ветви которой сплетены из цепочек ДНК, символизирующая прогресс науки. На фоне стихотворение Натана Альтермана «Закон об обязательном образовании», написанное в 1949 году; текст «200 новых шекелей» и «Банк Израиля» на иврите. Реверс: Девочка, пишущая в тетради, ивритские буквы; текст «Банк Израиля» на иврите, английском и арабском языках. Цвет нумерации: Чёрный в нижней части банкноты и красный в верхней. Водяные знаки: Портрет Залмана Шазара. Защита от подделки: Металлическая нить в середине банкноты. При просмотре купюры на просвет восемь треугольников на аверсе сливается с четырьмя треугольниками на реверсе так, что можно видеть шестиугольную гексаграмму — Звезду Давида. Знаки для слепых: Выпуклые геометрические фигуры на обеих сторонах банкноты. Подписи: Председатель банка Михаэль Бруно, председатель Консультативного совета Шломо Лоринц. Дизайн: аверс — Моше Перег, реверс — Дрор Бен-Дов.	16.02.1992	01.07.2000

Новый шекель. Второй выпуск (1998)

По заказу Банка Израиля художники-графики Наоми и Меир Эшель разработали дизайн банкнот новых шекелей второго выпуска в 1998 году. Ввод в обращение банкнот серии начался 3 января 1999 года с выпуска купюр достоинством 20 и 100 новых шекелей. 31 октября 1999 года в обращение вошли две новые купюры достоинством 50 и 200 новых шекелей. Защита от подделки для всех банкнот этой серии существенно усилена. Дизайн банкнот вертикальный, все они единого размера 71 × 138 мм. Изображённые на банкнотах персоны те же, что и на новых шекелях первой серии «новый шекель». Речь идёт о четырёх выдающихся личностях, сыгравших заметную роль в формировании современного Израиля. Все они родились и выросли на территории Российской империи либо в пределах возникшего позже Советского Союза.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
	20 новых шекелей	71 × 138	Зелёный	Аверс: Портрет Моше Шарета, состоящий из многократно повторяющихся букв еврейского алфавита «מ» и «ש», являющихся его инициалами. Портрет помещен на фоне сцены церемонии первого подъёма израильского флага перед зданием ООН 12 мая 1949 года. Над портретом флаг Израиля, развевающийся на флагштоке среди флагов других государств-членов ООН. Слева от портрета текст — выдержка из речи, произнесённой Моше Шаретом по этому поводу в ООН. Частично скрытые знаки: Треугольник в правом нижнем углу. Обозначение номинала: В правом верхнем углу цифрами и текстом на иврите, с добавлением слов: «בנק ישראל» («Банк Израиля») и в нижнем левом углу цифрами золотого цвета. Водяные знаки: Портрет Моше Шарета, под ним круг с буквой «ש» внутри (на банкнотах из пластика выпуска 2008 года круг и буква отсутствуют). Защита от подделки: Металлическая нить в теле банкноты ниже средней линии. Полимерная купюра имеет ряд дополнительных защитных знаков. Подписи: Управляющий Банком Израиля профессор Яков Френкель, председатель Консультативного совета рав Шломо Лоринц. Знаки для слепых: Две выпуклые вертикальные линии в верхней части банкноты (на банкнотах из пластика выпуска 2008 года отсутствуют). Реверс: В нижней части банкноты изображены добровольцы, вступающие в Еврейскую бригаду. На фоне этого изображения приведён текст выступления Моше Шарета по радио в мае 1944 года после его посещения Еврейской бригады, сражающейся в Италии. В верхней части — сторожевая башня одного из еврейских поселений периода 1936—1939 годов. Частично скрытый текст: Список названий семи книг, написанных Шаретом. Обозначение номинала: Текстом на английском и арабском языках с добавлением слов «Bank of Israel», «بنك إسرائيل» («Банк Израиля»). Цифрами в левом верхнем и нижнем правом углах, большими цифрами полупрозрачной краской в нижней части. Защита от подделки: Квадраты, расположенные треугольником, меняют свой цвет в зависимости от угла рассматривания банкноты. Порядковый номер банкноты светится при облучении его ультрафиолетом. Дизайнеры: Наоми Рознер и Меир Эшель. Примечание: C 13 апреля 2008 года начат выпуск банкноты 20 шекелей из полимера. Ею постепенно заменяются бумажные банкноты этого номинала, которые изымаются из обращения по мере износа. В статье использовано изображение полимерной банкноты 2008 года. Ограниченный выпуск с надпечаткой на реверсе «Шестьдесят лет государству Израиль», на иврите, буквами красного цвета.	03.01.1999	В обращении
	50 новых шекелей	71 × 138	Сине-фиолетовый	Аверс: Портрет Шмуэля Агнона, состоящий из многократно повторяющихся букв еврейского алфавита «ע» и «ש», являющихся его инициалами. Портрет помещён на фоне рабочего кабинета Агнона, служившего ему также и библиотекой. Отрывок из речи Шмуэля Агнона на церемонии вручения ему Нобелевской премии по литературе в 1966 году. Частично скрытые знаки: Треугольник в правом нижнем углу. Обозначение номинала: В правом верхнем углу цифрами и текстом на иврите, с добавлением слов: «בנק ישראל» («Банк Израиля») и в нижнем левом углу цифрами золотого цвета. Водяные знаки: Портрет Шмуэля Агнона, под ним круг с буквой «ע» внутри. Защита от подделки: Металлическая нить в теле банкноты ниже средней линии. Подписи: Управляющий Банком Израиля профессор Яков Френкель, председатель Консультативного совета рав Шломо Лоринц. Знаки для слепых: Три выпуклые вертикальные линии в верхней части банкноты. Реверс: Изображён рабочий стол Агнона с планшетом для письма, очки и авторучка, список из шестнадцати произведений Агнона. Частично скрытый текст: Список названий семнадцати книг, написанных Шмуэлем Агноном. Обозначение номинала: Текстом на английском и арабском языках с добавлением слов «Bank of Israel», «بنك إسرائيل» («Банк Израиля»). Цифрами в левом верхнем и нижнем правом углах, большими цифрами полупрозрачной краской в нижней части. Защита от подделки: Маленькие треугольники, напечатанные на обеих сторонах банкноты, при просмотре купюры на просвет складываются в правильный шестиугольник «Щит Давида». Квадраты, расположенные треугольником, меняют свой цвет в зависимости от угла рассматривания банкноты. Порядковый номер банкноты светится при облучении его ультрафиолетом. Дизайнеры: Наоми Рознер и Меир Эшель.	31.10.1999	В обращении
	100 новых шекелей	71 × 138	Коричневый	Аверс: Портрет Ицхака Бен-Цви, состоящий из многократно повторяющихся букв еврейского алфавита «ב» и «צ», являющихся его инициалами. Портрет помещён на фоне интерьера дома президента. Отрывок из речи Ицхака Бен-Цви перед представителями израильской общины евреев — выходцев из Йемена в 1953 году. Частично скрытые знаки: Треугольник в правом нижнем углу. Обозначение номинала: В правом верхнем углу цифрами и текстом на иврите, с добавлением слов: «בנק ישראל» («Банк Израиля») и в нижнем левом углу цифрами золотого цвета. Водяные знаки: Портрет Ицхака Бен-Цви, а под ним круг с буквой «ב» внутри. Защита от подделки: Металлическая нить в теле банкноты ниже средней линии. Подписи: Управляющий Банком Израиля профессор Яков Френкель, председатель Консультативного совета рав Шломо Лоринц. Знаки для слепых: Одна выпуклая горизонтальная линия в верхней части банкноты. Реверс: Изображён фасад старинной синагоги в городе Пкиине на фоне пкиинского пейзажа. Отрывок из речи Ицхака Бен-Цви на приёме по случаю избрания его Президентом Израиля на второй срок. Частично скрытый текст: Список названий девяти книг, написанных Ицхаком Бен-Цви. Обозначение номинала: Текстом на английском и арабском языках с добавлением слов «Bank of Israel», «بنك إسرائيل» («Банк Израиля»). Цифрами в левом верхнем и нижнем правом углах, большими цифрами полупрозрачной краской в нижней части. Защита от подделки: Маленькие треугольники, напечатанные на обеих сторонах банкноты, при просмотре купюры на просвет складываются в правильный шестиугольник «Щит Давида». Квадраты, расположенные треугольником, меняют свой цвет в зависимости от угла рассматривания банкноты. Порядковый номер банкноты светится при облучении его ультрафиолетом. Банкнота имеет ряд дополнительных защитных знаков. Дизайнеры: Наоми Рознер и Меир Эшель.	03.01.1999	В обращении
	200 новых шекелей	71 × 138	Красный	Аверс: Портрет Залмана Шазара, состоящий из многократно повторяющихся букв еврейского алфавита «ז» и «ש», являющихся его инициалами. Портрет помещён на фоне интерьера класса начальной школы. Отрывок из речи Шазара в кнессете по случаю принятия закона о всеобщем обязательном образовании 13 июля 1949 года Частично скрытые знаки: Треугольник в правом нижнем углу. Обозначение номинала: В правом верхнем углу цифрами и текстом на иврите, с добавлением слов: «בנק ישראל» («Банк Израиля») и в нижнем левом углу цифрами золотого цвета. Водяные знаки: Портрет Залмана Шазара, а под ним круг с буквой «ש» внутри. Защита от подделки: Металлическая нить в теле банкноты ниже средней линии. Подписи: В обращении имеются четыре серии банкнот номиналом 200 новых шекелей: 1999 года за подписью Управляющего Банком Израиля профессора Якова Френкеля и Председателя Консультативного Совета Шломо Лоренца. 2002 года, за подписью Управляющего Банком Израиля Давида Кляйна и Председателя Консультативного Совета Шломо Лоренца. 2006 года за подписью Управляющего Банком Израиля Стэнли Фишера и Председателя Консультативного совета Аарона Фогеля. 2010 года за подписью Управляющего Банком Израиля Стэнли Фишера. Знаки для слепых: Две выпуклые горизонтальные линии в верхней части банкноты. Реверс: Изображена типичная улочка в городе Цфате — духовном центре каббалистов. Отрывок из книги Залмана Шазара «צופייך צפת», увидевшей свет в 1950 году. Частично скрытый текст: Список названий пятнадцати книг, написанных Залманом Шазаром. Обозначение номинала: Текстом на английском и арабском языках с добавлением слов «Bank of Israel», «بنك إسرائيل» («Банк Израиля»). Цифрами в левом верхнем и нижнем правом углах, большими цифрами полупрозрачной краской в нижней части. Защита от подделки: Маленькие треугольники, напечатанные на обеих сторонах банкноты, при просмотре купюры на просвет складываются в правильный шестиугольник «Щит Давида». Квадраты, расположенные треугольником, меняют свой цвет в зависимости от угла рассматривания банкноты. Порядковый номер банкноты светится при облучении его ультрафиолетом. Дизайнеры: Наоми Рознер и Меир Эшель.	31.10.1999	В обращении

Подготовка к выпуску новой серии

По утверждению центробанка, участились случаи подделок банкнот. Как оказалось, фальшивомонетчики чаще всего подделывают банкноты достоинством в 50 и 100 шекелей. Причём занимаются этим не только израильтяне, но и террористические организации, которые пытаются тем самым подорвать финансовую систему государства. По мнению экспертов, необходимо периодически менять систему печати и вводить дополнительные средства защиты банкнот. В 2007 году началась подготовка к выпуску новой серии. Предполагалось, что в течение ближайших четырёх лет Банк Израиля заменит нынешнюю серию дензнаков и введёт в оборот банкноты с новыми изображениями. Специальная комиссия должна будет решить, кто удостоится чести быть увековеченным на купюрах. В качестве кандидатов выдвигались бывший мэр Иерусалима Тедди Колек, поэтесса Наоми Шемер, вратарь израильской сборной Яаков Ходоров и артист Йоси Банай, премьер-министры Ицхак Рабин и Менахем Бегин. Имелось и альтернативное предложение — сменить изображения выдающихся личностей видами израильских городов.

15 мая 2011 года Банк Израиля объявил о начале конкурса на разработку дизайна новых банкнот, которые планируется выпустить в обращение в ближайшие два-три года.

Банкноты нового образца вводятся для усиления защиты израильских дензнаков от подделки. Одновременно с введением новых степеней защиты предложено полностью изменить дизайн купюр.

Все новые банкноты будут полимерными, как находящиеся сейчас в обороте купюры достоинством в 20 шекелей. В общей сложности будут напечатаны около 400 миллионов банкнот. Выбор в пользу полимерных банкнот стал доказательством успеха эксперимента с 20-шекелевыми банкнотами. Хотя стоимость выпуска полимерных банкнот в полтора раза дороже выпуска бумажных, расходы на выпуск резко сократились благодаря большей продолжительности их жизни.

Решено провести полную «деполитизацию» шекелевых купюр: вместо государственных деятелей на новых банкнотах появятся портреты поэтов, сыгравших существенную роль в восстановлении языка иврит и в становлении современной израильской культуры. Такое решение было принято специальной комиссией под началом главы Банка Израиля профессора Стенли Фишера.

Премьер-министр Биньямин Нетаньяху отметил:

Мы часто изучаем историю нашего государства через войны и политические события, и это, несомненно, важно. Однако, не менее важно изучать историю нашей литературы и искусства. Я надеюсь, что это поспособствует израильскому обществу ближе ознакомится с творчеством данных поэтов в частности, и с израильской поэзией и с литературой в общем.

Две новые банкноты в 50 и 200 шекелей будут отпечатаны во второй половине 2013 года. А банкноты в 20 и 100 шекелей напечатают в начале 2014 года. Двадцатишекелевые красные купюры украсит портрет поэтессы Рахели Блувштейн, с 50-шекелевых зелёных банкнот будет смотреть Шауль Черниховский, со 100-шекелевых, коричневых — Лея Гольдберг, а 200-шекелевая синяя банкнота будет нести на себе лик Натана Альтермана.

Новый шекель. Третий выпуск (2013)

28 апреля 2013 года на своём заседании правительство Израиля утвердило эмиссию новых банкнот. Старые купюры будут выводиться из обращения постепенно, процесс продлится до 2017 года. Первыми из новой серии войдут в обращение банкноты достоинством в 50 и 200 шекелей.

Новая 50-шекелевая купюра зелёного цвета, на ней изображён поэт Шауль Черниховский (1875—1943). На голубой купюре достоинством 200 шекелей — портрет Натана Альтермана (1910—1970). Новые банкноты с портретами израильских поэтов заменяют старые, на которых изображены писатель Шай Агнон и третий президент Израиля Залман Шазар.

Решено, что ввод в обращение 20-шекелевой купюры с портретом Рахели Блувштейн и 100-шекелевой с портретом Леи Гольдберг будет утверждён позже..

Речь идёт о четырёх выдающихся личностях, сыгравших серьёзную роль в формировании современной ивритоязычной культуры. Все они родились и выросли на территории Российской империи либо в пределах возникшего позже Советского Союза. Таким образом, в новой серии банкнот четыре выдающихся деятеля культуры «русского» происхождения заменят четырёх других знаменитых уроженцев Российской империи, оставивших заметный след в истории Государства Израиль.

Один из лидеров партии ШАС Арье Дери раскритиковал новые банкноты, заявив на своей странице в Фейсбуке, что, к его сожалению, на новых банкнотах не нашлось места ни одному поэту-сефарду. На заседании правительства Биньямин Нетаньяху счёл критику справедливой и пообещал, что в следующий раз будет верным отпечатать банкноту с портретом поэта сефардского происхождения — например, Иехуды Галеви. Следующая эмиссия состоится не ранее, чем через 10 лет. Дискуссия по данному поводу вызывала широкий резонанс в израильских СМИ.

Из-за строгих требований к уровню безопасности банкнот имеющееся в банках счётное оборудование оказалось неподготовленным к качественной обработке больших денежных масс нового выпуска. В августе 2013 года Банк Израиля решил отложить на несколько месяцев эмиссию новых банкнот. За это время производители должны были подготовить необходимое количество усовершенствованного счётного и сортировочного оборудования для банков. 2 марта 2014 года Банк Израиля предоставил для всеобщего обозрения окончательный вариант дизайна новой банкноты достоинством 50 новых шекелей. Банкноты снабжены дополнительными защитными средствами в виде сложных для подделки красочных и металлизированых надпечаток. Выпуск в обращение банкноты этого номинала начался 16 сентября 2014 года. Для удобства населения Банк Израиля создал специальный сайт для ознакомления с новыми банкнотами. Информация на сайте доступна на четырёх языках: иврите, английском, арабском и русском.

Изображение	Номинал	Размеры, мм	Основной цвет	Дизайн	Выпущена	Изъята
Внешние видеофайлы Банк Израиля  [youtube.com/watch?v=9WDU7C8jgac Новая банкнота достоинством 50 шекелей.]  [youtube.com/watch?v=yRpZk2BLpcE Защита от подделки 1.]  [youtube.com/watch?v=GCH-Too0yUI Защита от подделки 2.]	50 новых шекелей	150 × 71	Зелёный	Аверс: Портрет поэта Шауля Черниховского. Портрет помещён на фоне плодов и ветвей цитрусового дерева как иллюстрация строки стихотворения «…весенний запах садов цитрусовых…» Текст на иврите вдоль обреза банкноты: «Шауль Черниховский» и годы жизни по григорианскому и еврейскому календарям. Микротекст: Цитаты из стихотворений Шауля Черниховского «Кредо» и «Моя страна, моя родина». Обозначение номинала: В правом верхнем углу цифрами; в нижней части цифрами, с добавлением слов: «בנק ישראל» («Банк Израиля») и «שקלים חדשים» («Новых шекелей»). Подпись: Управляющий Банком Израиля Стэнли Фишер (в предварительной версии), Карнит Флуг (в окончательной версии). Год выпуска по григорианскому и еврейскому календарям. Знаки для слепых: В верхней части банкноты выпуклые полосы, выполненные прозрачной краской, но хорошо ощутимые на ощупь. Реверс: Изображение коринфского ордера, символизирующего замечательные переводы древнегреческих литературных произведений, выполненные Черниховским. Цитата из стихотоврения «Я верю». Обозначение номинала: Текстом на английском и арабском языках с добавлением слов «Bank of Israel», «بنك إسرائيل» («Банк Израиля»). Цифрами в левом верхнем углу и нижней части банкноты справа, с добавлением слов на английском «New Shekels». Дизайнер: Оснат Эшель. Окончательная версия: Отличается целым рядом дополнительных защитных элементов, внесённых дизайнерами по требованию комиссии по выпуску банкнот.	16.09.2014	…
	200 новых шекелей	150 × 71	Синий	Аверс: Портрет Натана Альтермана на фоне осенних листьев как символа поэтической лирики. Текст на иврите вдоль обреза банкноты: «Натан Альтерман» и годы жизни по григорианскому и еврейскому календарям. Микротекст: Стихотворения Натана Альтермана «Встреча без конца» и «Утренняя песня». Обозначение номинала: В правом верхнем углу цифрами; в нижней части цифрами, с добавлением слов: «בנק ישראל» («Банк Израиля») и «שקלים חדשים» («Новых шекелей»). Подпись: Управляющий Банком Израиля Стэнли Фишер(в предварительной версии), Карнит Флуг (в окончательной версии). Год выпуска по григорианскому и еврейскому календарям. Знаки для слепых: В верхней части банкноты выпуклые полосы, выполненные прозрачной краской, но хорошо ощутимые на ощупь. Реверс: Флористические мотивы в лунном свете. Цитата из стихотворений Натана Альтермана «Встреча без конца». Обозначение номинала: Текстом на английском и арабском языках с добавлением слов «Bank of Israel», «بنك إسرائيل» («Банк Израиля»). Цифрами в левом верхнем углу и нижней части банкноты справа, с добавлением слов на английском «New Shekels». Дизайнер: Оснат Эшель.	23.12.2015	…

Банк Израиля не стал пускать в оборот новые банкноты достоинством в 50 и 200 шекелей, на которых стоит подпись бывшего председателя центробанка Стэнли Фишера. Эти банкноты были отпечатаны ещё тогда, когда Фишер не сообщил о своём намерении досрочно покинуть свой пост (его второй срок на посту председателя центробанка должен был завершиться в 2015 году). Банкнот с подписью Фишера было выпущено около 10 тысяч единиц. Их печатали для калибровки аппаратуры, тестирования и так далее. Те банкноты, которые остались в распоряжении настройщиков принимающих банкноты автоматов, стали редкостью и предметом охоты со стороны коллекционеров. В оборот запущены 50 миллионов банкнот достоинством в 50 шекелей с подписью нового председателя Банка Израиля — Карнит Флуг.

Новая банкнота достоинством 200 шекелей выпускается в обращение с 23 декабря 2015 года.

Дополнительные сведения

См. также: Новый израильский шекель

Международный код израильского шекеля в стандарте ISO 4217 — ILS (IL — код Израиля в стандарте ISO 3166-1; S — первая буква в слове шекель, англ. Sheqel). Аббревиатура, принятая для обозначения национальной валюты внутри Израиля, — NIS (от англ. New Israeli Sheqel — новый израильский шекель).

Банк Израиля считает, что «новый шекель» уже давно не новый, так как прошло почти 30 лет со времени его появления, и поэтому можно изменить название национальной валюты. Специалисты склоняются к новому названию «ше́кель исраэли́» («израильский шекель»). Возможно, что изменение приурочат к выпуску банкнот новой серии..

На конец 2012 года банкноты составляют 97 % от общей суммы денег, находящихся в обращении в Израиле (53,1 миллиарда новых шекелей), в то время как монеты составляли 3 % (1,7 миллиарда). В 2014 году в обороте находилось 36 миллионов купюр достоинством 20 шекелей, 54 миллиона купюр достоинством 50 шекелей, 152 миллиона купюр достоинством 100 шекелей и 213 миллионов купюр 200 шекелей.

Соотношения денежных единиц

Дата	Соотношение
С 17 августа 1948 года	1 лира Земли Израильской = 1000 милей
С 24 декабря 1948 года	1 израильская лира = 1000 прут
С 1 января 1960 года	1 израильская лира = 100 агор
С 24 февраля 1980 года	1 шекель = 10 израильских лир 1 шекель = 100 новых агор 1 новая агора = 10 агор
С 4 сентября 1985 года	1 новый шекель = 100 агор 1 новый шекель = 1000 шекелей 1 агора = 10 шекелей

См. также

• Список людей, изображённых на банкнотах Государства Израиль
• Монеты Государства Израиль
• Палестинский фунт подмандатной территории Палестина

Нумизматика и бонистика

Отрывок, характеризующий Банкноты Государства Израиль

После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.