Банкрофт, Джордж

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джордж Банкрофт
George Bancroft
Научная сфера:

Дипломат, историк и писатель

Известен как:

History of the United States

Джордж Банкрофт (англ. George Bancroft; 3 октября 1800 — 17 января 1891) — американский историк и дипломат.





Биография

Ранние годы

Джордж Банкрофт родился в Вустере, Массачусетсе; сын также известного своей литературной деятельностью проповедника Аарона Банкрофта, первого президента Американской унитарианской ассоциации; поступил в Гарвард в возрасте 13 лет и окончил его в 1817 году. В 1818 году отправился в Германию, где слушал лекции в Геттингенском университете; в 1820 году получил диплом доктора философии и в 1821 году предпринял путешествие по Германии, Франции, Швейцарии и Италии, во время которого посетил Гёте в Веймаре[1].

После восьмимесячного пребывания в Италии Банкрофт возвратился через Марсель в Америку. Здесь он занял место преподавателя греческого языка в Гарвардском университете, но вскоре после того вместе с Когзвеллем основал в 1823 году в Нортгемптоне Рундгилльскую школу. Около этого времени он напечатал перевод сочинения Геерена «Мысли о политике, сообщениях и торговле главнейших народов Старого Света». Спустя, однако, несколько лет он оставил своё училище, чтобы отдаться исключительно истории Соединённых Штатов[1].

Политическая жизнь

В политической своей деятельности он присоединился к Демократической партии. В награду за это он в 1838 году получил от президента Ван-Бюрена важную должность главного таможенного директора (Collector of Customs) в Бостонской гавани. Полк, занявший место президента республики в 1845 году, назначил Банкрофта морским министром, и в этой должности он сделался основателем обсерватории в Вашингтоне и морского училища в Аннаполисе (штат Мэриленд). Осенью 1846 года Полк отправил его в качестве чрезвычайного посла и полномочного министра в Англию, где тот пробыл до 1849 года[1].

Своим пребыванием в Лондоне Банкрофт воспользовался для тщательного обследования архивных источников по истории Америки и особенно Американской революции. Из Лондона он неоднократно ездил в Париж, где при содействии Гизо, Минье и Токвилля продолжал свои исследования в архивах, отыскав в них богатые материалы. С 1850 года жил в Нью-Йорке, а летом — в приморском городе Ньюпорте, занимаясь исключительно окончанием своей «History of the United States» (части 1—10, Бостон, 1834—1874; немецкий перевод Кретчмара и Бартельса, Лейпциг, 1845—1875; французский Гамона — Париж, 1861—1862). В мае 1867 года президент Джонсон назначил его посланником при прусском дворе и Северогерманском союзе. При посредничестве Банкрофта был заключен 22 февраля 1868 года между Соединёнными Штатами и Северогерманским союзом договор, которым установлены правила, касающиеся подданства эмигрантов. Летом следующего года по поручению своего правительства он заключил такие же договоры с Баварией, Вюртембергом, Баденом и Гессеном. По восстановлении Германской империи Банкрофт оставался на своем посту до 1 июля 1874 года, затем возвратился в отечество и с тех пор жил в Вашингтоне[1].

В конце XIX — начале XX века на страницах Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона было сказано, что Банкрофту принадлежит первое место в ряду писателей, занимавшихся в XIX веке историей Америки[1].

Написанная им история Соединённых Штатов является зрелым плодом всей литературной его деятельности; описание событий доведено в ней до конца Войны за независимость в 1782 году. Продолжением его служит сочинение «History of the formation of the constitution of the United States» (1882, 2 тома); юбилейное издание его истории Штатов в шести томах вышло в 1876 году по случаю празднования столетней годовщины независимости Соединённых Штатов. Кроме того, им написаны: «Literary and historical miscellanies» (1855); «History of the colonisation of the United States» (1882)[1].

Напишите отзыв о статье "Банкрофт, Джордж"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Банкрофт, Джордж

– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.


Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.