Баннерет

Рыцарь-баннерет, или просто баннерет — в феодальную эпоху рыцарь, имеющий право вести в бой группу людей (часто также рыцарей) под собственным знаменем (баннер) с изображением его собственных геральдических символов.

Статус баннерета не обязательно означал принадлежность к дворянскому сословию, хотя большинство из них дворянами всё-таки являлись. Знамя баннеретов имело квадратную форму, чтобы его можно было легко отличить от сужающегося на конце штандарта или вымпела рыцарей, стоящих ниже по иерархии, кроме того баннеретам дозволялось использовать фигуры щитодержцев в своем гербе.

Рыцарь-баннерет стоял выше по званию, чем рыцарь-башелье (бакалавры имели право сражаться только под чужими знамёнами, точнее, не имели права на своё собственное знамя), но ниже, чем барон или баронет. В отличие от баронета, к примеру, баннерет не являлся подлинно дворянским титулом, так как рыцари относились к нетитулованному дворянству. Само слово баннерет происходит от французского bannière (знамя) и служило сокращением от «синьор баннерет» (seigneur banneret) или «шевалье-баннерет» (chevalier banneret). Французское же bannière, в свою очередь, восходит к средневековому латинскому banneretus.

Из истории возникновения титула

Поскольку армий с постоянным составом (’’регулярных армий’’) во времена рыцарства не существовало (если не брать в расчёт военных орденов), военная служба носила наёмный характер и неслась от случая к случаю, по мере необходимости, как вассальное обязательство. Служба могла нестись как лично, так и/или с небольшим самостоятельно набранной военной группой. Эта социальная роль рыцарей была ключевой: сюзерен, не могущий положиться на эту возможность и способность своих рыцарей, рисковал остаться без мобилизованной армии в случае объявления войны. Единственной альтернативой было замещение рыцарского сословия наёмниками в качестве основы вооружённых сил, например, кондотьерами, но последние часто оказывались крайне ненадёжными и дорогостоящими, не говоря уже о возможности перекупки их противником за бóльшие деньги, или частых случаях дезертирства и мародёрства в свою пользу.

Будучи военачальниками минимальных воинских групп своего времени, баннереты в конце концов заняли своё место в феодальной иерархии между баронами и одиночками рыцарями-бакалаврами, что в своё время породило идею о том, что именно от них ведёт своё происхождение орден баронетов английского короля Якова I. Более того, историк Джон Селден указывает на то, что в старинных преданиях часто упоминаются liaronetti вместо bannereti, а во Франции титул так и вообще стал передаваться по наследству. При этом, Селден всё-таки осторожно отмечает, что баннерет не имеет никакого отношения к более позднему титулу баронета.

Титул рыцаря-баннерета, с правом демонстрации личного знамени, стал дароваться за отличия, проявленные на поле боя. По английской традиции такой титул мог быть пожалован только сюзереном и только на поле боя, либо в присутствии короля, либо хотя бы в присутствии королевского штандарта. При этом допускались некоторые «технические» исключения. Например, присутствие знамени баннерета на поле боя автоматически равнялось его собственному присутствию, хотя самого рыцаря там могло и не быть. Таким же образом, присутствие уполномоченного представителя баннерета считалось присутствием самого рыцаря.

Но такое посвящение почти тождественно соответствующему обычаю принятому в старинных французских церемониях, с торжественным вручением знамени, на котором вышиты геральдические обозначения оружия посвящяемого, и обрезанием конца вымпела или флажка до формы квадрата или до прямоугольной формы знамени — в том случае, если рыцарь до процедуры посвящения успел поучаствовать в сражениях с вымпелом уже расшитым символами его вооружения.

Традиция произведения в баннереты восходит, согласно Селдену, к временам Эдуарда I Английского. Под знамёнами его баннеретов, добавляет историк, обычно служили разного рода рыцари-бакалавры и эсквайры; и, в зависимости от количества последних, баннереты и получали жалование. Последний же зафиксированный в истории случай дарования титула баннерета связан с именем Джона Смита, которого во время битвы при Эджхиле произвёл в баннереты сам Карл I Английский за спасение королевского штандарта от врага.

Источники

• Данная статья содержит перевод отрывка текста из 11-го издания Британской Энциклопедии ([en.wikipedia.org/wiki/Encyclop%C3%A6dia_Britannica_Eleventh_Edition|Encyclopædia Britannica, Eleventh Edition]), которая в настоящее время является общественным достоянием.
• Селден, Титулы чести (3-е издание, Лондон, 1672), стр. 656
• Du Cange, Glossarium (Niort, 1883), s.v. Bannereti.

Отрывок, характеризующий Баннерет

Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»