Бантышев, Александр Олимпиевич

Александр Бантышев
Полное имя	Александр Олимпиевич Бантышев
Дата рождения	1804(1804)
Место рождения	Углич, Ярославская губерния
Дата смерти	23 ноября 1860(1860-11-23)
Профессии	оперный певец
Певческий голос	тенор
Коллективы	Большой театр

Александр Олимпиевич Ба́нтышев (1804, Углич, Ярославская губерния — 23 ноября (5 декабря) 1860, Москва) — русский оперный певец (тенор).

Биография

Александр Бантышев родился в 1804 году в городе Углич Ярославской губернии в семье коллежского регистратора. С 1823 служил в Московском Опекунском совете писцом. Одновременно был простым хористом в частном хоре В. В. Варгина при церкви Николы Явленного на Арбате; обратил на себя внимание А. Н. Верстовского и, при его содействии, был принят на сцену московского Большого театра, где выступал с большим успехом в течение 25 лет (1827—1853), создав целый ряд (свыше 60) разнохарактерных образов в операх.

А. А. Алябьев посвятил певцу песню «Кудри», первым исполнителем которой он и стал. В мае 1828 выступил в партии Гикши (опера «Пан Твардовский» Верстовского). Был первым исполнителем партии Торопки из «Аскольдовой могилы», которую изначально разучивал под руководством Верстовского, и эта роль признавалась лучшей его ролью.

Не получив специального музыкального образования, разучивал партии по слуху. Эпизодически брал уроки пения у П. Булахова и А. Варламова (с 1832).

В 1857 году состоялось последнее выступление певца в Москве в любимой партии Торопки.

В 1853—1857 г.г. вёл режиссерскую деятельность в Ярославле, Рыбинске, Нижнем Новгороде, Казани, Твери.

В 1858—1860 г.г. Бантышев был оперным антрепренёром в Саратове.

Давал бесплатные уроки пения. Среди его учеников — Д. Агренев-Славянский.

А. О. Бантышев был женат, но детей не оставил.

Александр Олимпиевич Бантышев скончался в 1860 году в городе Москве, не выдержав ампутации.

Характер и отношения с другими артистами

Бантышев был человек характера кроткого, уживчивого в высшей степени; вмешиваться в театральные интриги и сплетни не любил; дороги никому не только не старался переступать, но напротив давал дорогу тем, в которых замечал теплившуюся искру Божию. Это могут подтвердить и госпожа Косицкая и тенор Лавров. Без содействия Бантышева, им никогда бы не удалось попасть на Московскую сцену.

Действительно, Бантышев первым заметил Любовь Косицкую (они вместе пели в «Аскольдовой могиле») и рекомендовал её Верстовскому.

Аналогичная история произошла с будущим артистом Мариинского и Большого театров, басом Платоном Радонежским. Будучи на гастролях в Ярославле (с Дюбюком в качестве пианиста) в 1849, его голос услышал А. О. Бантышев и взял с собой в Москву, где Радонежский поступил вольноприходящим в Московское театральное училище и обучался пению у К. Тамброни.

Творчество

Обладал от природы голосом нежного «серебристо-бархатного» тембра и широкого диапазона (две с половиной октавы до верхнего ми), а также бойким темпераментом. Современники называли певца «русским Рубини» и «московским соловьём».

Первый исполнитель партии Торопки («Аскольдова могила» А. Верстовского, написанной специально для певца.

Гастролировал по городам России, имел фантастический успех — «одно появление его на сцене приводило в восторг театральную залу».

В игре Бантышева, как и в голосе его, главное достоинство простота и непринуждённость. В. Одоевский

.

Лучший певец для русской оперы, для русской песни… Единственный актёр, который так умел по-русски носить русский кафтан и пропеть русскую песню. Главным торжеством Бантышева была русская песня; он пел её, как, может быть, не удастся её спеть никому другому. «Ведомости Моск. городской полиции», 1853. № 238

Исполнял «Реквием» В. А. Моцарта.

Выступал также в водевилях и драматических спектаклях, где был партнёром П. Мочалова, М. Щепкина, В. Живокини, П. Степанова. Также среди партнёров по сцене: П. Злов, М. Владиславлев, Д. Куров, Н. Лавров, Д. Леонова, О. Петров, Н. Репина, Е. Семёнова.

Романсы и песни

С большим мастерством пел русские народные песни. Сочинил несколько романсов и песен («Что ты, травушка, пожелтела», «Ты не плачь, красавица», «Замолчишь ли ты, сердце бедное», «Ах, шли наши ребята из Ново-Города» и др.).

Неоднократно выступал в концертах, произведения И. Геништы, А. Варламова. Варламов посвятил певцу романс «Челнок», по заказу Бантышева специально написал романс «На заре ты её не буди». С последним связана известная история:

Варламовские романсы пользовались большой любовью московской публики и моментально разлетались по всему городу. Близкий приятель Варламова солист Большого театра Бантышев долгое время упрашивал композитора написать для него романс. — Какой тебе? — Какой сам пожелаешь, Александр Егорович… — Хорошо. Приходи через неделю. Писал Варламов очень легко, но, будучи человеком чрезвычайно несобранным, очень подолгу собирался приняться за работу. Через неделю Бантышев приходит — романса нет. — Некогда было, — разводит руками Варламов. — Завтра приходи. Назавтра — то же самое. Но певец был человеком упорным и стал приходить к Варламову каждое утро, когда композитор еще спал. — Экий ты, право, — вознегодовал однажды Варламов. — Человек спит, а ты являешься, можно сказать, на заре! Напишу я тебе романс. Сказал же, напишу, и напишу! — Завтра? — язвительно спрашивает Бантышев. — Завтра, завтра! Утром певец, как всегда, является. Варламов спит. -Это вам, господин Бантышев, — говорит слуга и передает раннему гостю новый романс, которому было суждено прославиться на всю Россию. Назывался романс «На заре ты её не буди»!

Государственный гимн

Был одним из первых исполнителей гимна «Боже, царя храни!» князя Львова. Вот что вспоминают современники:

В своей книге Н. Бернштейн приводит оценку гимна Львова «Боже, царя храни» директора Московских императорских театров М. П. Загоскина, который присутствовал на первом прослушивании этого гимна:

«Сначала слова были пропеты одним актером Бантышевым, потом повторены всем хором. Не могу вам описать впечатление, которое произвела на зрителей эта национальная песня, и мужчины, и дамы слушали её стоя, сначала „ура“, а потом „форо“ загремели в театре, когда её пропели. Разумеется, она была повторена». <…> в Московской газете «Молва» был помещен восторженный отклик об очередном исполнении нового гимна: « Вчера, 11 декабря (1833) Большой Петровский театр был свидетелем великолепного и трогательного зрелища, торжества благоговейной любви народа русского к царю русскому… При первом ударе невольное влечение заставило всех зрителей подняться с мест. Глубочайшее безмолвие царствовало всюду, пока Бантышев своим звонким, чистым голосом пел начальное слово. Но когда вслед затем грянул гром полкового оркестра, когда в то же мгновение слилась с ним вся дивная масса поющих голосов, единогласное „Ура“, вырвавшееся в одно мгновение из всех уст, потрясло высокие своды огромного здания. Гром рукоплесканий заспорил с громом оркестра…все требовало повторения… Казалось, одна душа трепетала в волнующейся громаде зрителей, то был клич Москвы! Клич России…!!!».

Исполненные партии

Торопка («Аскольдова могила»; партия написана А. Верстовским специально для певца, ставшего первым исполнителем) Гикша («Пан Твардовский» Верстовского) Антонио («Водовоз» Керубини) Никанор («Тоска по родине» Верстовского) Витязь Весны («Сон наяву, или Чурова долина» Верстовского) Стемид («Вадим, или Пробуждение двенадцати спящих дев» Верстовского) Чешко («Громобой», текст Ленского, музыка Верстовского) Милон («Сюрпризы». Музыка Верстовского совместно с К. А. Кавосом, Корсаковым, Леброком, по Э. Скрибу, 1821) 1-ый леший («Иван-царевич». Музыка Ванжуры, текст Екатерины II и Храповицкого (1787)) Жан Вижу («Любовное зелье») Грек («Девкалионов потоп, или Меркурий-предъявитель» на текст А. А. Шаховского) Сенвиль («Кеттли, или Возвращение в Швейцарию») Генрих («Пять свадеб с небольшим») Собинин («Жизнь за царя») Изур («Три брата горбуны») Франц («Швейцарская хижина» А. Адана) Жорж («Эдинбургская темница») Клавдио («Элиза и Клавдио») Алин («Новый Парис») Эльвино («Сомнамбула» Беллини) Арнольд («Вильгельм Телль» Россини) Джанетто («Сорока-воровка» Россини) Осман («Алина, королева Голкондская» Ф. Буальдье) Лоренцо («Фра-Дьяволо, или Гостиница в Террачине») Тебальдо («Капулети и Монтекки» Беллини) Неморино («Любовный напиток») Поллион («Норма») Дон Оттавио («Дон Жуан») Флореский («Лодоиска, или Благодетельный татарин» Л. Керубини) Мюльграв («Женни»)

Овбрей («Вампир, или Мертвец-кровопийца») Нюклес («Осада Коринфа» Россини) Ралей («Лейчестер и Елизавета, или Замок Кенильворт») Массуд («Волшебная лампадка, или Кашемирские пирожки») Антон («Орлиное гнездо в Богемских горах») Аламира («Велизарий» Доницетти) Рудольф («Сильвана») Спицион («Сирена») Генрих («Мария, или Безнадежная любовь») Шаплу («Почтальон из Лонжюмо») Козимо («Принц-маляр, или Козимо») Жорж Клаверуз («Сара, шотландская сирота») Гвальтьеро («Пират») Эдмонд («Клятва, или Делатели фальшивой монеты») Дон Карлос («Леокадия») Фридгельм («Мельница в горах, или Союзные войска во Франции 1814 года») Грегорио («Людовик, или Ненависть и Любовь») Магомет («Падение Мекки») Фриц («Невеста») Леон де Мерсевиль («Каменщик») Мержи («Тайный брак, или Поединок в Пре-о-Клерк» Луи Герольда) Френтино («Чудные приключения и удивительное морское путешествие Пьетро Даидини») Граф Жулиано («Черное домино, или Таинственная маска») Фердинанд («Фаворитка» Доницетти) Альфонсо ди Монца («Цампа, морской разбойник, или Мраморная невеста» Герольда) Виктор («Две ночи») Эдмонд («Эмма, или Безрассудное обещание») Конрад («Царь земных духов») Даниэль Робинсон («Престонский пивовар») Макс («Вольный стрелок») Эдгар («Лючия ди Ламмермур») Вальбель («Два слова, или Ночь в лесу»)

Литература

• Бантышев, Александр Олимпиевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=7757 Биографическая энциклопедия]
• Кочевых С. [www.petergen.com/publ/heruvimov.shtml Урал и три поколения Херувимовых]. Петербургский генеалогический портал. 2002—2005.

Отрывок, характеризующий Бантышев, Александр Олимпиевич

Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».