Баньковский, Лев Владимирович
Поделись знанием:
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.
Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
 |
Вероятно, эта статья является автобиографической. Эта статья написана в неэнциклопедичном стиле, характерном для автобиографий или резюме, и поэтому нарушает стилистические правила Википедии и может нарушать правило о нейтральной точке зрения. Возможно, что её в значительном объёме редактирует герой статьи либо связанная с ним организация, либо другие заинтересованные лица. На странице обсуждения могут быть пояснения.
|
| Баньковский Лев Владимирович | ||
| рус. Лев Баньковский | ||
 | ||
| Дата рождения: | ||
|---|---|---|
| Место рождения: |
Тетюхе, | |
| Дата смерти: | ||
| Место смерти: | ||
| Страна: | ||
| Научная сфера: | ||
| Место работы: |
Уральский филиал АН СССР, Соликамский государственный педагогический институт | |
| Учёная степень: | ||
| Альма-матер: |
Московский авиационный институт, Пермский государственный университет | |
| Известен как: |
автор концепции единой сети охраняемых природных территорий | |
| Награды и премии: |
| |
| Сайт: |
[www.issuu.com/bonikowski issuu.com/bonikowski] | |
| Подпись: |
| |
Лев Владимирович Банько́вский (10 июля 1938, Тетюхе — 1 апреля 2011, Пермь) — российский краевед, экономист и эколог Уральского филиала АН СССР, геолог (ПермНИПИнефть) и публицист ([issuu.com/bonikowski/docs/bankowski_lev_summary_2015_c23 общая библиография] содержит свыше 1100 различных публикаций), педагог, авиационный инженер и лётчик-планерист, издатель (газета [issuu.com/bonikowski/docs/magazin_mysl_n_1_bonikowski_lv «Мысль»], журнал [rost.solkam.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=3&Itemid=4 «Окна РОСТа»]), кандидат географических наук (1994)
Содержание
Биография
Родился в посёлке горняков Тетюхе (с 1972 года — Дальнегорск) Приморской области в семье геологов.
Отец – горный инженер Баньковский Владимир Иванович (29 мая 1913 — 21 октября 1977). Мать – Баньковская (в девичестве Гаврилова) Татьяна Александровна (16 января 1914, Иркутск — 11 декабря 2006).
Сёстры: Галина, Антонина, Ольга.
Из воспоминаний:
"..постепенно перемещался вместе с родителями-геологами по всей нашей большой стране от края до края. Родился на берегу Тихого океана, жил у подножья Тянь-Шаня, на Алтае, в Карпатах, на Кавказе, в Донбассе."
Авиационно-космическая область
После окончания средней школы в г. Донецк Ростовской области Лев Баньковский трудился на подмосковном аэродроме Полярной авиации Главсевморпути Министерства морского флота СССР в Захарково (1955-1957). В группе главного парашютиста Полярной авиации Андрея Медведева совершил первый прыжок с аэростата на аэродроме в Долгопрудном. Поступил в Московский авиационный институт им. С. Орджоникидзе (МАИ, 1957 год).
На [www.mai.ru/unit/engines/ факультете Двигатели летательных аппаратов] в свободное от обучения время освоил в аэроклубе самолёты, планера, парашюты, работал авиатехником аэроклуба. Вёл активную общественную работу, участвовал в закладке фундамента титанового монумента «Покорителям космоса» на ВДНХ. В студенческом конструкторском бюро СКБ-2 «Вертолёт» сотрудничал с Николаем Ильичом Камовым. Дипломный проект Лев Баньковский посвятил разработке силовой установки экспедиционного марсианского вертолёта («Техника – молодёжи»[2]), получил положительный отзыв Сергея Павловича Королёва. Сотрудничал с многотиражной институтской [www.mai.ru/unit/propeller/ газетой «Пропеллер»][3].
После окончания МАИ в 1963 году получил направление в Пермь по специальности инженер-технолог завода им. Я.М. Свердлова. Руководил Экспериментальной лабораторией авиационной техники[4][5][6][7]. Активный участник, а затем председатель Пермского отделения Всесоюзного астрономо-геодезического общества (ПО ВАГО, середина 60-х-80-е), издавал тематическую газету "Мысль", выступал в Калуге на [readings.gmik.ru/ Циолковских чтениях], в Государственном музее истории космонавтики имени К. Э. Циолковского (1968, 1971, 1975, 2006)[8] с теорией происхождения и эволюции солнечной системы [9], которую изучал вместе со своим отцом Владимиром Ивановичем Баньковским (см. книгу "Опасные ситуации природного характера"). Много лет работал над проектом книги о К.Э. Циолковском. Часть её опубликована в 2006 году[10]. Являлся одним из инициаторов создания памятника на месте посадки космического корабля «Восход-2»[11], памятника космонавтам на берегу реки Камы. В середине 1990-х по приглашению читал лекции в Звёздном Городке – Центре подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина. Своеобразной вехой можно назвать историческое исследование «Авиационная этнология»[12].
Геологическая и экономическая область
Работая в Перми, окончил геологический факультет Пермского государственного университета. Трудился инженером-конструктором в Пермской комплексной геологоразведочной экспедиции (ПКГРЭ, 1971-1975)[13], старшим научным сотрудником в ПермНИПИнефть (с 1975 по 1979 гг.) и в Пермской лаборатории комплексных экономических исследований Института экономики УНЦ АН СССР, позже – УрО РАН (с 1979 по 2000 гг.).
С конца 60-х годов Л.В. Баньковский начал работать над природоохранной концепцией экономического развития территорий[15], выступал с лекциями и статьями в периодике[16] и на радио по темам ресурсоведения (лесные и водные ресурсы)[17], в частности, по экологической защите реки Волги[18]. Являлся руководителем сектора информации совета молодых учёных и специалистов Пермского Обкома ВЛКСМ. Предложил проект сбора и переработки всех промышленных стоков и выбросов в централизованных технических системах[19]. Организатор и участник научно-практических конференций «Человек и природа» (Пермь, 1969, 1973). Разрабатывал принципы районирования и зонирования природоохранных территорий[20], научно обосновывал необходимость создания заповедников и заказников, готовил документы для их открытия[21], собирал и систематизировал гербарий (Басеги, Ерментау[22], Вишерский и др.).
Более 20 лет путешествуя по Уральским горам в научных экспедициях УрО РАН, создавал списки и описания памятников природы и проекты экологических маршрутов и троп, работал над обоснованием единой сети охраняемых природных территорий[23]. В 1994 году по этой теме защитил диссертацию на учёную степень кандидата географических наук[24]. В диссертации осуществлён синтез научных исследований по палеотектонике, геологии, экологии, гидрологии. В связи с детальной разработкой природных аспектов районных планировок выступал на семинарах в Институте урбанистики в Санкт-Петербурге и в Архитектурно-художественной академии в Екатеринбурге, читал лекции по этой теме в Звёздном Городке. Написал два раздела по экологии градостроительства в двухтомном учебно-методическом пособии для студентов-архитекторов (1995)[25]. Во время работы в Институте экономики УрО РАН прошёл соответствующие длительные стажировки в научных учреждениях Москвы, Пущино, Казани, Сыктывкара, Томска, Екатеринбурга.
С моделью о природе землетрясений[26] выступал на семинаре в [www.seismos.uz/ Институте сейсмологии Академии наук Республики Узбекистан] в Ташкенте и на заседании Учёного совета в Институте физики Земли им. О.Ю. Шмидта (Москва). Как член общества «Знание» с лекциями ездил по городам России. Участник II Международного океанографического конгресса в Москве (1966), IV Всесоюзного семинара по вулканогенно-осадочному литогенезу в Южно-Курильске (1974)[27], вулканологического симпозиума во Владивостоке[28] (1976)[29][30], а также конференций, симпозиумов, совещаний и других аналогичных мероприятий. Инициатор и участник Международного геологического конгресса «Пермская система земного шара» (1991), посвященного 150-летию открытия пермской геологической системы[31]. Вёл палеонтологические раскопки[32], например, на берегу реки Сюзьвы, где обнаружил рощу ископаемых деревьев (1979, 1980)[33], исследовал памятник природы «Побитые Камни» в Болгарии (ископаемые деревья)[34], изучал флору и фауну пермского геологического периода[35].
Вёл вместе с отцом переписку с ЮНЕСКО по поводу проектов спасения Венеции от катастрофических наводнений[36][37]. Разрабатывал концепцию Уральской горнозаводской цивилизации[38], сформулированную Павлом Степановичем Богословским (1926). Определил такие понятия, как Тимано-Алтайская горная складчатая система[39][40][41], Известковый кряж, открытый В.Я. Цингером[42], развивал введённое А.Е. Ферсманом понятие «Культура камня»[43], идею И.И. Спрыгина о новом волго-уральском центре видообразования растений на специфических горных породах, возникших в пермский геологический период[44].
Семь лет стажировки в Пермской медицинской академии помогли организовать действенную доврачебную помощь в экспедиционных условиях. По заданиям учёных-гигиенистов питания в течение многих лет испытывал на себе более ста видов дикорастущих растений для возможного использования их в пищевых и лечебных целях в обычных и экстремальных условиях. В медицине разрабатывал принципы культуры здоровья, психологии здоровья, психологической безопасности. В развитие идей русских мыслителей XIX в. ввёл философские категории: стихия окружающей среды, стихия чувствования, стихия мышления, стихия деятельности и связал их с понятиями «культура» и «здоровье». Обосновал тезис о том, что потенциальные ресурсы здоровья и ресурсы культуры человека в сущности своей не различаются, то есть формирование резервов здоровья осуществляется на фоне всестороннего культурного развития человека. Участвовал в международной биологической программе "Человек и биосфера"[45].
Особое место в творческом наследии занимает книга «История и экология»[46][47] об истоках историко-культурного развития России. Рецензентом выступил доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института Дальнего Востока Российской Академии Наук, [www.ifes-ras.ru/structure/cirkorbsh/stuff-cirkorbsh Павел Михайлович Кожин]. Книга получила премию Первой степени Пермского края в области «Науки о Земле» в 2009 г. с характеристикой:
|
Реконструирована модель строения взаимодействия экологии и культуры в России на протяжении XVII-XX столетия. Монография вскрывает исторические корни отечественного патриотизма и способствует развитию патриотического образования и воспитания в среде студенческой молодёжи. | 
|
Кроме того, в книге автор подвёл итог философскому поиску принципов системологии как науки и вопросам многоаспектного индексирования и рубрикации научной информации по естественным наукам (ранее опубликован «Рубрикатор…»[48]). Разработал системологические схемы для решения задач философии и культурологии.
Ещё одна награда – Диплом Лауреата конкурса за лучшую научную книгу 2006 года (Сочи, 2007, Фонд развития отечественного образования) получена за книгу «Опасные ситуации природного характера, Ч. I». Вторую часть книги Лев Владимирович подготовил к печати в 2011 году.
Региональный аспект
Подчёркивал и обосновывал необходимость сохранения Пермского Первогорода[49][50][51][52], Разгуляя[53][54][55], других памятников культуры, являлся руководителем оргкомитета по разработке программы «Егошиха»[56][57][58]. Создавал Пермское областное Рериховское общество как философскую платформу[59] для обсуждения сохранения и изучения исторического наследия, был избран его председателем, участвовал в подъёмах рериховского Знамени Мира на вершины Среднего Урала как символа, который мог бы содействовать включению этих природных объектов в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО (англ. The World Heritage List, natural properties).
Л.В. Баньковский предлагал создать на месте Разгуляя музей под открытым небом — музей истории, науки и техники с прогулочными дорожками, видовыми площадками, павильонами, ротондами. Возможно, первым шагом к созданию такого музея станет открытие в сквере на Разгуляе памятника основателю Перми В.Н. Татищеву в честь 280-летия со дня рождения города.— Балков Ю.М. Пермский Разгуляй[60]
В Соликамске являлся инициатором создания Музея Соли России[61], Мемориального ботанического сада имени Г. А. Демидова[62], Дома-музея художников Олейниковых, эколого-биологического центра, а также многих новых музейных выставок и экспозиций. Как краевед-историк много сделал для возрождения народных ремёсел, участвовал в возрождении Никольского (Усолье[63]), Крестовоздвиженского (Соликамск)[64] и других храмов, оказывал помощь и поддержку в передаче их церкви, реставрации, в организации Усольского Спасо-Преображенского монастыря.
Являлся организатором и участником многих научно-практических и студенческих конференций («Соль и освоение края», 1986; «История ботанических садов СССР», 1988; «Малые города Верхнекамья: экономика, экология, культура», 1994 и др.). Определил Соликамск как соляную столицу России[65] и открыл заново Бабиновский тракт[66][67][68], показал место, роль и значение Соликамска как Города-Перекрёстка — в пространстве и в истории Отечества (книга «Соликамск: город-кристалл», 2005, 2007). Обосновал расширительное толкование термина «культура», работал над вопросами региональной культурологии, обозначив новые науки «уралистика»[69] (1995) и «пермистика»[70][71](1991, 2004, 2009), а в рамках соликамской провинциальной культуры — «соликамсковедение»[72](2005).
Педагогическая область
Педагогической деятельностью Лев Владимирович занимался со студенческих лет. И выйдя на пенсию, активно продолжил это направление. С 1994 жил в г. Березники Пермского края. В 1995-1996-е гг. в школе-студии «Колорит», преподавая художественное естествознание, работал над учебником «Древнее искусство Урала»[75][76] для учебных заведений разного уровня. С 2000 и до конца жизни — доцент Соликамского государственного педагогического института на кафедре медико-биологических дисциплин. Читал курсы лекций и вёл семинары по экологии, охране природы, безопасности жизнедеятельности и другим смежным наукам. Особое значение придавал культуре чтения, культуре книги, гигиене умственного труда[77]. Работал над книгой о природе творчества.
Оказывал помощь и поддержку в экологическом воспитании детей[78]. Последнюю загородную экскурсию со школьниками провёл летом 2010 года, уже будучи тяжело больным. Издавал книги и компьютерные газеты с творческими работами детей, родителей, учителей («Экология. Родители. Дети», 2000, «Наша жизнь в первобытном обществе», 1995, «Ветер», 1995 и др.). В Соликамске являлся соинициатором создания [rost.solkam.ru/ детского образовательного центра «РОСТ»] с концепцией развития образовательного центра с лингвокультурологической направленностью (2010), предложил к изданию серию детских природоведческих игр[79][80], объединил юных журналистов-исследователей вокруг издания «Окна РОСТа»[81][82].
Цитата из текста "Благодарности" Доценту ГОУ ВПО СГПИ, кандидату географических наук, Баньковскому Л.В.:
|
|
Учредители Всероссийской Олимпиады «Созвездие»: Международный центр обучающих систем (МЦОС); Представительство ЮНЕСКО в РФ; Международная кафедра-сеть ЮНЕСКО/МЦОС «Передача технологий для устойчивого развития»; Российский Государственный научно-исследовательский Центр подготовки космонавтов имени Ю.А. Гагарина; Администрация наукограда Королёва — выражают искреннюю признательность за активную работу с подрастающим поколением, направленную на воспитание патриотизма, основанного на гордости и уважении к великим свершениям старших поколений; за то участие, которое Вы лично приняли в подготовке и поддержке команды Вашего города для участия в 9-й Олимпиаде «Созвездие-2008». В Олимпиаде приняли участие делегации из 54 регионов России. Президент МЦОС, Координатор кафедры ЮНЕСКО/МЦОС С.И. Пешков, Профессор ЮНЕСКО, 2008 г., подпись, печать. |
|
Из лекционных курсов
| Пермский государственный университет / Соликамский государственный педагогический университет | ||
|---|---|---|
| Социально-экономические основы охраны природы | Мониторинг окружающей среды | Прикладная экология и мониторинг окружающей среды |
| Экология и экологическая безопасность | Правовое регулирование экологической безопасности | Основы национальной безопасности |
| Опасные ситуации техногенного характера и защита от них | Природопользование | Чрезвычайные ситуации природного характера и защита от них |
| Экология и безопасность жизнедеятельности | Биология | Метеорология и климатология |
| Общество "Знание" | ||
| «Космос – человеку» | «К.Э. Циолковский» | «Охрана природы в Пермской области» |
| «Земля и жизнь» | «Современные проблемы охраны природы» | «Происхождение жизни на Земле» |
| «Человек и природа» | «60 лет Всероссийскому обществу охраны природы» | «Планета Земля – современные проблемы исследований» |
| «Туризм в СССР» | «Экономика и культура» | "Заповедные территории: перспективы развития" |
Архив
Значительная часть архива Льва Владимировича утрачена, развезена по частным домам и библиотекам. Это целые собрания книг, папок в системе каталогизации и рубрикации, письма, документы.
Краткая хронология жизни и деятельности
Посмотреть хронологию
- 10 июля 1938 — рождение. Тетюхе (ныне Дальнегорск) Ольгинского района Приморского края
- 1955 — окончание средней школы, г. Донецк Ростовской-на-Дону обл.
- 5 июля 1957 — присвоен первый класс авиамоториста на аэродроме Полярной авиации Главсевморпути Министерства морского флота СССР. Московский отдельный авиационный отряд.
- 1957 — поступление в Московский авиационный институт им. С. Орджоникидзе. Факультет двигателей летательных аппаратов.
- 1963 — год окончания МАИ.
- 18 ноября 1963 — принят на завод им. Я.М. Свердлова инженером-технологом (г. Пермь, изв. как «Пермские моторы»).
- 1965 — участвовал в работе 4-го Всесоюзного съезда Всесоюзного астрономо-геодезического общества, Рига
- 1966 — участие во II Международном океанографическом конгрессе в Москве, в МГУ.
- 6 декабря 1967 — начало работы в Пермском геологоразведочном тресте
- 9 августа 1968 — поступил на геологический факультет Пермского государственного университета.
- 1968 — участие в Международном геологическом конгрессе, Прага (International Geological Congress. XXIII Session. Czechoslovakia).
- 31 мая 1973 — дата выдачи диплома об окончании [www.psu.ru/fakultety/geologicheskij-fakultet геологического факультета Пермского университета]. Специальность – инженер-геолог.
- 28-29 мая 1974 – геологическая конференция по основным направлениям геологоразведочных работ на территории Пермской области в 1974-1980 гг. Доклад «Тектоника востока Русской платформы».
- 25 августа 1974 — участие в [www.ginras.ru/struct/5/30/tabl_mer_1966-1991.php IV-м всесоюзном семинаре вулканологов] Института вулканологии АН СССР. Кунашир. г. Южно-Курильск.
- 19 марта 1975 — принят и.о. старшего научного сотрудника сектора тектоники Института «ПермНИПИнефть».
- 1976 — участие в Вулканологическом всесоюзном симпозиуме по изучению и использованию глубинного тепла Земли в вулканических областях, г. Петропавловск-Камчатский
- 1977-1981 — учёба в заочной аспирантуре на геологическом факультете Пермского государственного университета.
- 1978 — вместе с авторским коллективом в Соликамске «приступил к проектированию музея истории солеварения», будущему музею «Соли России».
- 5 сентября 1978 — выступление с сообщением на тему диссертации на семинаре Южного отделения Института океанологии АН СССР (г. Геленджик).
- 19 ноября 1979 — перевод из ПермНИПИнефть в связи с избранием по конкурсу в Институт экономики Уральского научного центра АН СССР.
- 1980 — первые публикации о создании в соликамской шахте музея соли и соляного промысла[83][84].
- 1982 — стажировка в Научном центре биологических исследований АН СССР.
- 23-28 ноября 1982 — командировка в Алма-Ату на научный семинар по теме «Теоретические и практические вопросы заповедного дела». Доклад «Методические вопросы организации единой сети охраняемых природных территорий Казахстана». Научное обоснование создания Ерментауского государственного заповедника в соавторстве с учёными Целиноградского сельскохозяйственного института для Республиканского общества охраны природы Казахской ССР.
- 1982-1983 — изучение Пензенских степей
- 8 февраля 1983 — заседание Комитета «Общество и окружающая среда» [msk.rgo.ru/ Московского филиала] Географического общества (МФ ГО СССР, г .Москва). Доклад «Принципы и методы природоохранного районирования».
- 1983-1993 — организация экспедиций с туристическим клубом «Полюс» (Соликамск) и исследование существующих и перспективных охраняемых природных территорий Урала.
- 5 июня 1986 — конференция «Человек и биосфера» (АН УзбССР, [www.seismos.uz/ Институт сейсмологии]). Доклад «Тектоническое районирование Средней Азии». Ташкент.
- 1986 — разработка технического задания на проектирование Музея истории науки и техники в г. Перми для Свердловского архитектурного института.
- 1988 — награждён медалью «Ветеран труда»; награждён нагрудным знаком ВООПИиК «За активную работу в Обществе»; участие в создании инициативной группы «Старая Пермь» при Пермском городском молодёжном творческом объединении (ГМТО).
- 12 января 1990 — награждён нагрудным знаком ВООПИиК «За активную работу в Обществе»; статья «Рождение пермистики» в газете «Звезда».
- 5-10 августа 1991 — выход в свет первого номера газеты «Мысль», органа Пермского отделения Всесоюзного астрономо-геодезического общества (ВАГО), Пермской областной организации Союза научных и инженерных обществ СССР, Пермского научного центра Уральского отделения АН СССР.
- 5-10 августа 1991 — организация и участие в работе Международного геологического конгресса «Пермская система земного шара» (Пермь).
- 1991 — первое издание «Пермистики», создание заповедника «Вишерский».
- 17 апреля 1992 — переведён на должность научного сотрудника по результатам аттестации (ИЭ УНЦ АН СССР).
- 1994 — защита диссертации на учёную степень кандидата географических наук. Институт РосНИИВХ.
- 1995 — переезд в Березники; издание книги «Уралистика» – первый шаг в школьную уральскую культурологию, обозначение культур камня, воды, растения, уральских народов и языков.
- 4 сентября 2000 — принят на должность доцента кафедры медико-биологических дисциплин Соликамского государственного педагогического института (по совместительству).
- 29 августа 2001 — конференция, посвященная десятилетию Вишерского заповедника (Красновишерск).
- 7 декабря 2002 — участник публичных чтений «Лики культуры», Усолье, Строгановские палаты.
- 2004 — 10 лет Соликамскому дендрарию. Участник и инициатор юбилейных мероприятий.
- 2005 — Участие в «Стеллеровских чтениях» в Тюменском государственном университете, Тюмень.
- 2008 — выход в свет книги «История и экология» - ISBN 5-89469-047-1.
- 2008 — второе издание учебного пособия "Опасные ситуации природного характера" – ISBN 5-89469-002-1.
- 2009 — выход в свет книги «Пермистика» (проект «Пермь как текст») – ISBN 978-5-88187-386-8.
- 30 марта 2011 — приезд в Пермскую краевую больницу, в отделение реанимации кардиологии, затем хирургии.
Похоронен на семейном кладбище в Больших Вяземах Одинцовского района Московской области.
- В разные годы избирался: председателем Совета молодых учёных (г. Пермь); председателем Научно-технического горного общества (НТГО)[85]; зам. председателя научно-методического совета правления Пермской областной организации общества «Знание»; членом научно-методического совета по геолого-географическим наукам Пермской областной организации общества «Знание» и членом президиума Пермского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИК); председателем секции истории науки и техники Пермского городского отделения ВООПИК.
Создание концепции «горнозаводской цивилизации»
Лев Баньковский фактически стал создателем концепции «горнозаводской цивилизации», неправильно процитировав пермского филолога П. С. Богословского. Это произошло при следующих обстоятельствах. В 1927 году в Свердловске в краеведческом сборнике (тираж 1,6 тыс. экз.) вышла статья Богословского, в которой он обосновывал необходимость создания при Пермском государственном университете «планирующего органа по уральскому культурному краеведению»[86]. Публикация снабжена пометкой, что редакция издания не согласна с некоторыми положениями статьи[87]. В статье понятие «горнозаводская цивилизация» встречается только один раз. Вот все, что писал о ней Богословский: «Исследователь-краевед должен обратить свое внимание, помимо народной культуры, и на культуру, созданную в условиях крепостничества, трудами народа по заданиям и в интересах владетелей заводов и разного рода угодий. Продукт своеобразной горнозаводской цивилизации, эта культура заслуживает полного внимания краеведа во всех формах своего выражения. Она интересна и по своей идеологической сущности и по стилю своего художественного оформления»[87]. Ни времени существования «горнозаводской цивилизации», ни ее признаков, ни ее территориальных рамок Богословский не назвал и более к этому вопросу не возвращался в своих исследованиях.
В 1990-е годы Баньковский на основе статьи 1927 года объявил, что Богословский в середине 1920-х годов разработал «концепцию» «Уральской горнозаводской цивилизации» и «обосновал наличие на Урале „своеобразной городской цивилизации“ с особой идеологической сущностью, особым стилем художественного оформления»[88]. Из цитат видно, что Баньковский ошибочно принял за концепцию «городской цивилизации» то, что Богословский относил к культуре, созданной населением заводов по распоряжениям заводовладельцев. Л. В. Баньковский дал хронологические рамки «Уральской горнозаводской цивилизации» — XVIII—I половина XIX вв.[89].
В последующем развитие концепции «горнозаводской цивилизации» шло на основе трудов Баньковского, при этом ее последователи основоположником теории продолжали считать Богословского (которого они даже не цитировали). Например, философ Р. Ю. Федоров со ссылкой на Баньковского и без ссылки на Богословского писал: «в 1926 году видный российский этнограф и краевед, профессор Пермского университета П. С. Богословский опубликовал статью, в которой им было впервые предложено понятие „уральской горнозаводской цивилизации“… Используя его, автор хотел подчеркнуть, что сформировавшаяся в течение XVIII—XIX столетий на территории Урала масштабная система расселения, состоящая более чем из двухсот городов-заводов, является не просто промышленным экономическим районом, но и самобытным регионом, обладающим уникальными особенностями духовной и материальной культуры, образа жизни населяющих его людей»[90]. По этой цитате видно, что Р. Ю. Федоров вряд ли читал статью Богословского (вышедшую в 1927-м, а не в 1926-м году), так как в публикации Богословского подобных утверждений о городах-заводах нет. Почти такая же (в том числе с ошибочным указанием 1926 года, и со ссылкой на Баньковского) информация о роли Богословского как основоположника концепции «горнозаводской цивилизации» содержится в статье доктора философских наук М. Г. Ганопольского (научного руководителя Р. Ю. Федорова): «П. С. Богословский назвал горнозаводской цивилизацией сформировавшуюся в XVIII—XIX вв. на Урале систему производства-расселения, состоящую из двухсот шестидесяти городов-заводов»[91]. Далее М. Г. Ганопольский добавляет уже от своего имени: «Вводя это понятие вначале как метафору, автор затем дает ему развернутое контекстное определение. Он показывает, что речь идет не просто об экономическом районе, а о самобытном социально-территориальном комплексе, обладающем уникальными особенностями материальной культуры и духовной жизни. В последнее время понятие горнозаводской цивилизации получило преимущественно публицистическое значение, но это нисколько не снижает его научной эвристичности»[91].
Общероссийскую известность как «основатель» концепции «горнозаводской цивилизации» в 2000-е — начале 2010-х годов Богословский получил благодаря книгам пермского писателя Алексея Иванова, являющего сторонником и популяризатором этой теории. В своей книге «Горнозаводская цивилизация» А. Иванов сообщает: «Академическую формулу „горнозаводская цивилизация“ отчеканил молодой профессор Пермского университета, доктор наук, Павел Богословский. Было это в двадцатых годах XX века. Богословский возглавлял кафедру русской литературы, изучал фольклор и этнографию. Он первым сказал, что Урал — уникальный феномен русского мира, а не просто провинция со старыми заводами»[92]. Скорее всего сведения о том, что Богословский автор концепции «горнозаводской цивилизации» Алексей Иванов почерпнул у Баньковского, которого знал лично и книги которого читал. В СМИ появилась информация, что Иванов и Леонид Парфенов при работе над фильмом «Хребет России» обращались к работам Баньковского о «горнозаводской цивилизации»[93].
В 2010-е годы теория «горнозаводской цивилизации» попала в пермские культурологические исследования. Пермский кандидат культурологии Г. П. Ивинских отметила, что «концепция горнозаводской цивилизации впервые была выдвинута» П. С. Богословским, затем «представления о горнозаводской цивилизации плодотворно разрабатывались» Л. В. Баньковским и, в 2000-е годы эти представления «были актуализированы, облечены в художественную форму и даже „визуализированы“» писателем Алексеем Ивановым[94].
Библиография
Посмотреть перечень значимых трудов
- Некоторые вопросы размещения и эволюции вулканогенных осадочных формаций Восточно-Европейской платформы (в соавторстве с В. Баньковским) // Вулканогенно-осадочный литогенез. — Ю.-Сахалинск, 1974.
- Землетрясения на Урале (в соавт. с В. Баньковским) // Отчий край: 1975. Пермь, 1975.
- К методике изучения палеовулканических поясов Тихоокеанского сегмента земной коры // Глубинное строение, магматизм и металлогения Тихоокеанских вулканических поясов (Краткие тезисы всесоюзного симпозиума). — Владивосток, 1976. — 518 с. (В соавторстве с В. Баньковским).
- Проблемы палеотектоники и палеогеографии пермского периода Камского Приуралья // Тезисы Обл. отчётной науч. конф. Пермь, 1980.
- Линия Эмпедокла // Горизонт-80. Пермь, 1980.
- Перспективы развития систем сельского расселения Пермской области в связи с решением проблем охраны окружающей среды // Проблемы формирования и развития региональных соц..-экон. систем в Нечернозёмной зоне РСФСР. Саранск, 1981.
- Памятники пермской системы // Памятники природы Пермской области / Составитель Л. Баньковский. — Пермь: Кн. изд-во, 1983. — С.14-17. (В соавторстве с П. Софроницким).
- Разработка межрайонных систем экологической инфраструктуры при планировании социально-экономического развития региона // Пути дальнейшего развития и повышения эффективности соц.-экон. планирования… Пермь 1983.
- Подходы к реализации Всемирной стратегии охраны природы на глобальном и регионом уровнях // Природоохранное образование в университетах: Уч. пособие. М., 1985.
- Экологические аспекты социально-экономического развития регионов // География и природ.ресурсы, 1986, №1. (в соавторстве с М. Степановым)
- Проблемы комплексного освоения природных ресурсов и охраны природы Верхнекамья (в соавторстве с К. Новосельским) // XXVII съезд КПСС и регион.проблемы… Березники, 1986.
- …И звезда с звездою говорит / Сост. Л. Баньковский. — Пермь: Кн. изд-во, 1986. — 202 с.
- Коммунары штурмуют небо [Космическая поэзия. Сб. стихотворений] / Составление, вступ. статья (с. 5-10). — Пермь: Кн. изд-во, 1987. — 170 с.
- Созидающее пламя. — Пермь: Кн. изд-во, 1988. – 141 с. — ISBN 5-7625-0065-9
- Три царства природы: Стихи / Сост. Л. Баньковский, Н. Гашева. — Пермь: Кн. изд-во, 1988. – 448 с. – ISBN 5-7625-0031-4.
- Системы расселения и единая сеть охраняемых природных территорий // Экология города и проблемы управления. М., 1989. (В соавторстве с М.Н. Степановым).
- Пермистика. Заметки об истоках пермской региональной культуры. Пермь, 1991.
- Географические аспекты исследования Пермской геологической системы // Физико-географ. основы развития и размещения производительных сил Нечернозёмного Урала. Пермь, 1991.
- Концепция развития культуры в Пермской области // Проблемы историко-культурного наследия Верхнекамского региона. Березники, 1991.
- Города-заводы Верхнекамья в системе Уральской горнозаводской цивилизации XVIII — 1-й пол. XIX вв. // Малые города Верхнекамья: экономика, экология, культура. Березники, 1994.
- Палеотектоническое обоснование охраны водных и биологических ресурсов: диссертация ... кандидата географических наук: 11.00.11 Екатеринбург, 1994. (На правах рукописи).
- Землетрясения на Урале и сейсмическая культура // Уралистика. Екатеринбург,1995.
- О концептуальных путях преподавания детям и юношеству основ региональной и провинциальных культур // Молодёжь России на рубеже веков. Березники, 1999.
- Татищев — первоописатель природных вод России // Третьи Татищевские чтения: Тезисы докладов и сообщений, Екатеринбург, 19-20 апреля 2000г. Екатеринбург, 2000.
- Экология. Родители. Дети /Авторы и составители Л. Баньковский, З. Дегтянникова. Березники, 2000.
- Грачи прилетели (О мировоззренческих традициях российского патриотизма) // Вестник Смышляевских чтений. В.4. — Пермь, 2002.
- Вода в судьбе России (в соавторстве с А. Черняевым, Н. Прохоровой). Екатеринбург, 2003.
- От систематики живой природы и биосистемологии к экосистемологии // Учёные записки: В. 2-3. Материалылы IX-X научно-практической конференций преподавателей-предметников, студентов СГПИ и школьников. — Соликамск, 2004.
- Соликамск: город-кристалл: Начала соликамсковедения. — 2-е изд. — Соликамск: Изд-во СГПИ, 2006. — 306 с. — ISBN 5-89469-042-0.
- Экологическая психология и психология одарённости // Проблемы регионального образования от ДОУ до вуза в условиях Верхнекамья: Мат-лы Всерос. науч.-практ. конф. преподавателей, учителей, студентов. 26-27 апреля 2007 г. Учёные записки. В.6. Ч. 3. — Соликамск: Изд-во СГПИ, 2007. — С. 4-20.
- Ботанический сад Григория Демидова // Наука и жизнь. — 2007. – № 2. — С. 24-31.
- Город на память. / Баньковский Л. В., Вагина М. Н., Красик Д. Е., Мазунина А.В. и др. — Соликамск: Типограф, 2007. — 255 с. — ISBN 978-5-91252-007-5. (Посвящается 50-летию со дня образования Соликамского строительного треста).
- Природоведческие игры для детей и взрослых // Учёные записки: – В.7. — Ч.3. — Соликамск: Изд-во СГПИ, 2008. — С. 122-139.
- История и экология: очерки об истоках исторической гидрогеографии. Монография / Л.В. Баньковский. — Соликамск: РИО ГОУ ВПО «СГПИ», 2008. — 356 с. — 41,4 п.л. — ISBN 5-89469-047-1.
- Опасные ситуации природного характера: Учебно-методическое пособие: Ч. 1 / Л.В. Баньковский. – 2-е изд. — Соликамск: РИО ГОУ ВПО «СГПИ», 2008. — 230 с. — 26,73 п.л. — ISBN 5-89469-002-1.
- Верхнекамье. История. Сейсмология. Перспективы : Сб. статей / Л.В. Баньковский. — Соликамск: РИО СГПИ, 2009. — 188 с. — 21,85 п.л.
- Пермистика. // Пермистика. — Пермь, 2009. — С. 7-189 — (Пермь как текст) — ISBN 978-5-88187-386-8.
- Камский путь экипажа «Восхода-2» // Камский путь : мат-лы Всерос. науч.-практич. конф. 19-21 сент. 2008 г.: Ч. 2. — Усолье, Соликамск, 2009. — С. 137-145.
- Сад XVIII века. — 3-е изд. – Соликамск, 2010. — ISBN 978-5-89469-065-0.
- Соликамск – соляная столица России. — Соликамск: СГПИ, 2010. — 148 с. — ISBN 978-5-89469-063-6.
- Строгое отношение к рельефу // Березниковская неделя. — 2011. — 22 февр. (№ 8). — С. 9.
- Землетрясение может быть завтра // Березниковская неделя. — 2011. — 23 марта (№ 12). — С. 7.;
- Привет тебе, небо! Авиационная этнология. — Пермь, 2013 — 248 с. — ISBN 978-5-9904377-8-4.
Посмотреть публикации о Л.В. Баньковском
- Архипова Н. Марш энтузиастов // Пропеллер. — 1960. — 7 нояб. — №39(1268).
- Полячек М. Зрелость твоей мечты // Пропеллер. – 1961. — 21 марта — №13(1311).
- Поляков А. Урал – Венеция [О переписке Баньковских о спасении Венеции] // Уральский следопыт. — 1973. — № 3.
- Реутов А.Так что такое Первогород? // Большая Кама. — 1989. — 8, 10,24 авг. (№ 59/7080, 60/7081, 64/7085)
- Быстрых Т.И. Баньковский Лев Владимирович // Краеведы и краеведческие организации Перми: Библиографич. спр-к. — Пермь: Изд-во «Курсив», 2000.
- Баталова О.А. Судьба книги «Памятники природы Пермской области» // Страницы прошлого: Избранные материалы краеведческих Смышляевских чтений в Перми: В. 3 / Сост. Т.И. Быстрых, А.Ф. Старовойтов. — Пермь, 2001.
- Михайлюк В. Пермские карагаи // Пермский лексикон. — Пермь, 2001.
- Наумова Т. Уникум «пермскости» // Шпиль. — 2005. — № 5 (июнь).
- Изварина Е. «И Соли Камской приумножить славу…» [О книге «Соликамск – город-кристалл»] // Наука Урала. — 2005. — №28 (нояб.)
- Жуланова В. Распахни «Окна “РОСТа”» // Наш Соликамск. — 2006. — № 20 (9 марта).
- Мельников В. Наш талисман // Открытые двери. — 2007. — № 15 (март).
- Учёные, внёсшие значительный вклад в изучение края. Гл. 14.3. // Березники: Энц. спр-к / Науч. ред. Г.Н. Чагин. — Пермь: Кн. мир, 2007.– 279 с.
- Кукушкина О. Экология души Льва Баньковского // Березниковская неделя. — 2008. — № 28 (9 июля).
- Ризов Д. На пути от Руси к России // Пермистика. — Пермь, 2009.
- Емельяненко О. Лев Баньковский и его наука соликамсковедение // Березник.неделя. – 2010. – № 38 (22 сентября).
- Чирков Ю.С. Позвала Бабиновская дорога. — 2-е изд. — Соликамск, 2010. — 144 с.
- Степанов П. (Чирков П.) Уральский да Винчи // Металлург. — 2011. — 21-27 мая.
- Ушёл из жизни Лев Баньковский // Городская газета. — 2011. — 4 апреля
- Баньковский Лев Владимирович [Некролог] // Соликамский рабочий. — 2011. — 6 апреля
- www.beriki.ru/2011/04/07/prikame-i-berezniki-skorbyat-o-smerti-lva-bankovskogo
- perm.bezformata.ru/listnews/solikamsk-proshaetsya-s-uchenim-i-kraevedom/658868/
- Баньковский Лев Владимирович [Некролог] // Звезда. — 2011. — 12 апреля.
- Гусева Г. Он улетел на свой астероид… // Неделя.RU. — 20011. — 13 апреля. (№ 13).
- [www.uran.ru/gazetanu/2011/04/nu10/wvmnu_p8b_10_042011.htm Вослед ушедшим. Памяти Л.В. Баньковского.] // Наука Урала. — 2011. — № 10 (1037) (апрель).
- [www.mizemlyaki.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=425:-l-r-2011&catid=54:2011-03-21-17-24-48&Itemid=1 Фадеева А. Настойчивость, доведённая до энтузиазма, или История одного земляка] // Мы — земляки. — 2011. — № 12 (34) — декабрь.
Напишите отзыв о статье "Баньковский, Лев Владимирович"
Примечания
- ↑ газета «Пропеллер». — 06 апреля 1960 (№ 12 [1241])
- ↑ Космический диплом студента // Техника — молодёжи. — 1963. — № 11.
- ↑ Вертолёт проходит испытания // Пропеллер. — 1962. — 3 янв. (№1).
- ↑ История одного мотора // Мол. гвардия. — 1967. — 5 апр.
- ↑ Плыви, самолёт // Комсомольская правда. — 1972. — 26 окт. (Псевдоним С. Владимиров)
- ↑ Шофёр проектирует вездеход // Звезда. — 1975. — 5 дек. (№ 284/17255). (Псевдоним С. Владимиров)
- ↑ Летательный аппарат для патрулирования и научных исследований (в соавт. с С.Галкиным) // Проблемы охраны фауны: Ч.2. М., 1982.
- ↑ Циолковский — астроном // Звезда. — 1975. — 15 октября (№ 242/7213). [Х чтения в Калуге]
- ↑ Как образовалась солнечная система // Вечер. Пермь. – 1977. – 16 нояб. (В соавторстве с В. Баньковским)
- ↑ Космическая экология и космическая философия в трудах К.Э. Циолковского // Учёные записки: В. 5: Современное образование в Верхнекамье: от школы до вуза: Ч. 4. Мат-лы юбил. город. науч.-практ. конф. преподавателей, учителей, студентов, посв. 15-летию СГПИ 28 апреля 2006 г. — Соликамск, 2006. — С.4-20.
- ↑ Эпопея с памятником в верхнекамской тайге на месте посадки космического корабля «Восход-2» // Березник. рабоч. — 2002. — 12 февр. (№ 29/20416)
- ↑ [zwezda.perm.ru/newspaper/?pub=11813 "Привет тебе, небо!"]
- ↑ К методике изучения тектоники и магматизма Колво-Вишерского края // Алмазы Вишеры. – Красновишерск, 1973
- ↑ Памятники природы Пермской области / Сост. Л. Баньковский. — Пермь: Кн. изд-во, 1983. — 164 с.
- ↑ Доклад на конференции «Человек и природа» 5 июня 1969 г «О комплексном освоении и воспроизводстве природных ресурсов»
- ↑ В интересах настоящего и будущего // Полит. агитация — 1980. — Июнь (№ 11).
- ↑ Человек и природа // Мол. гвардия. — 1969. — 30 мая (№ 63)
- ↑ «Волга-3» в Перми [о решении III Конференции в Перми] // Звезда. — 1976. — 13 июля. (Псевдоним С. Владимиров)
- ↑ Вариант защиты // Звезда. — 1974. — 31 дек. (№ 305/16971)
- ↑ Изложение некоторых общих проблем природного зонирования и районирования Земли в курсе геоэкологии // Учёные записки: В.4: Мат-лы город. науч.-практ. конф. преподавателей, студентов и школьников «Проблемы и перспективы историко-культурного развития г. Соликамска», посвящённой 575-летию г. Соликамска: Ч. 2. — Соликамск, 2005. — С. 42-55.
- ↑ Новые заповедники, где они будут? // Соликамский рабочий. — 1983. — 12 марта.
- ↑ Научное обоснование перевода Ерментауского и Белодымовского государственных заказников в статус Ерментауского государственного заповедника // Труды Целиноградского сельскохозяйственного института. — 1982
- ↑ Единая система охраняемых природных территорий Пермской области // Учёные записки: В. 5: Современное образование в Верхнекамье: от школы до вуза: Ч. 4. Мат-лы юбил. город. науч.-практ. конф. преподавателей, учителей, студентов, посв. 15-летию СГПИ 28 апр.2006 г. — Соликамск, 2006.
- ↑ Палеотектоническое обоснование охраны водных и биологических ресурсов: диссертация ... кандидата географических наук: 11.00.11. — Екатеринбург, 1994. (На правах рукописи).
- ↑ Концепция природоохранного зонирования Уральского региона // Региональные особенности градостроительства Урала: Уч. пособие: Ч. II. — Екатеринбург, 1995.
- ↑ Одна из первых публикаций: Обсуждение доклада К. Арсеньева «Тайна глобальных трещин» // Техника — молодёжи. — 1969. — №11. — С.28-29. (В соавторстве с В. Баньковским)
- ↑ Баньковский Л. В., Баньковский В. М. Некоторые вопросы размещения и эволюции вулканогенно-осадочных формации Восточно-Европейской платформы // Вулканогенно-осадочный литогенез (Краткие тезисы IV Всесоюзного семинара) / Гл. ред. Г.С. Дзоценидзе. – Южно-Сахалинск, 1974. – С. 102-103.
- ↑ Всесоюзный симпозиум «Глубинное строение, магматизм и металлогения Тихоокеанских вулканических поясов»
- ↑ Урал — Сихотэ-Алинь // Вечерняя Пермь. — 1976. — 9 декабря.
- ↑ Служба Солнца // Звезда. — 1976. — 20 ноября.
- ↑ Быстрых Т.И. Баньковский Лев Владимирович // Краеведы и краеведческие организации Перми: Библиографич. спр-к. — Пермь: Изд-во «Курсив», 2000 — С. 73-75
- ↑ Об уникальности находок наших юных геологов говорят большие специалисты // Березниковский рабочий. — 1996. — 22 августа.
- ↑ Журавлёв С. Находка на берегу Сюзьвы // Звезда. — 1979. — 30 октября (№ 249).
- ↑ Что такое «Побитые Камни»? // Химия и жизнь. — 1972. — №2. — С. 76-79. (В соавторстве с В. Баньковской)
- ↑ Пермский ископаемый лес по материалам Сылвенской экспедиции 1995 г. // Коноваловские чтения: В.1. — Березники,1995. — С.34-37
- ↑ «Умирающая Венеция» // Вечер. Пермь. – 1969. – 13 мая. (В соавторстве с В. Баньковским)
- ↑ Тонущие города // Нов. время. — 1972. — 28 июля (№31). — С.24-26. (В соавторстве с В. Баньковским)
- ↑ «Уральская горнозаводская цивилизация, региональная культура и пермская культурология» // Пермяки: Краеведческая газ. — 1998. — 1 февр. (№1)
- ↑ Объявить заповедной зоной // Целиноградская правда. - 1982. - 13 ноября
- ↑ Экспедиция «Тимано-Алтай» // Солик. рабоч. — 1983. — 1 сентября
- ↑ «Тимано-Алтай» // Мол. гвардия. — 1983. — 28 декабря
- ↑ Малые города Верхнекамья: экономика, экология, культура. — Березники, 1994.
- ↑ Культура камня // Уралистика. — Екатеринбург, 1995. — С.5-9.
- ↑ Очерки Пермской ботаники // Ботанические сады России: история и современность: Мат-лы междунар. науч.-практ. конф. 24-27 авг. 2004 г. — Соликамск, 2004. — С.253-288.
- ↑ Системы расселения и единая сеть охраняемых территорий // Экология города и проблемы управления. Программа ЮНЕСКО «Человек и биосфера» (МАБ). Проект № 11 «Экологические проблемы расселения». — М., 1989. — С. 20-22. (В соавторстве со М.Н. Степановым).
- ↑ [aleph.rsl.ru/F/FVP6HPLL69IACAVL4ED9LMB53D9JDNM9S2BDERQ99R4FMQ1HKN-04975?func=find-a&find_code=WSU&request=&request_op=AND&find_code=WAU&request=Баньковский+Лев+Владимирович&request_op=AND&find_code=WPE&request=&request_op=AND&find_code=WTI&request=&request_op=AND&find_code=WPU&request=&request_op=AND&find_code=WRD&request=&adjacent=N&x=0&y=0&filter_code_1=WLN&filter_request_1=&filter_code_2=WYR&filter_request_2=&filter_code_4=WLC&filter_request_4= Монографии автора, доступные в Российской государственной библиотеке]
- ↑ [elcat.shpl.ru/index.php?url=/auteurs/view/151267/source:default Труды Л.В. Баньковского, хранящиеся в Государственной публичной исторической библиотеке России]
- ↑ Рубрикатор научно-технической информации по геологии и смежным наукам для технических библиотек геологического профиля. Ротапринт Западно-Уральского ЦНТИ, Издание №125. Пермская комплексная геологоразведочная экспедиция. 1971-1975.
- ↑ [www.business-class.su/article.php?id=18574 Здесь Первогород заложен]
- ↑ Логика истории — логика архитектуры // Звезда. — 1990. — 4 января.
- ↑ Память о Первогороде // Вечер. Пермь. — 1986. — 1 октября (№ 226).
- ↑ Проект… для Первогорода // Звезда. — 1989. — 25 октября.
- ↑ Сохранить Первогород! // Вечер. Пермь. – 1988. – 4 июня. (В соавторстве с М. Степановым)
- ↑ [metrosphera.ru/history/streets/?pub=41 Исторический микрорайон Разгуляй]
- ↑ Первогород или магистраль? Полемические заметки о будущем пермского Разгуляя // Звезда. — 1988. — 29 нояб. (№ 274).
- ↑ Место памяти – Егошиха // Звезда. — 1988. — 30 сентября.
- ↑ Ящеры… на Егошихе // Звезда. — 1989. — 1 ноября.
- ↑ Экскурсия… в Биармию, или Ещё о достопримечательностях Егошихинского лога // Вечер. Пермь. — 1989. — 10 апреля.
- ↑ Мы и Рерих // Дзержинец (Машзавод им. Дзержинского). — 1990. — 26 янв. (№ 7)
- ↑ Балков Ю.М. Пермский Разгуляй // Страницы прошлого: Избранные материалы краеведческих Смышляевских чтений Перми. - Вып. 4 / Сост. Т.И. Быстрых, А.Ф. Старовойтов. - Пермь, 2003. - 259 с.
- ↑ [visitperm.siteholder.ru/attractions/museums/?ELEMENT_ID=2374 Музей Соли России]
- ↑ [www.nkj.ru/archive/articles/9021/?sphrase_id=109809 Ботанический сад Григория Демидова. Наука и Жизнь. №2, 2007]
- ↑ Проект усольской части историко-природного национального парка «Верхнекамский» // Строгановские чтения. Усолье, 16 мая 2002 г. — Соликамск, Изд-во СГПИ.
- ↑ Восстановим Крестовоздвиженский собор! // СоликамскЪ. — 2001. — Март. — С. 26. (Псевдоним Лев Владимиров)
- ↑ Литвинов Н. Н. Бренд-стратегия территорий. Алгоритм поиска национальной идентичности (часть 2) // Бренд-менеджмент. — 2010. — № 5(54). — C. 302–318.
- ↑ Верхотурье – Березники: путь по историческому Бабиновскому тракту // Соль земли [корпоративное издание «Уралкалий»]. — 1997. — Сентябрь.
- ↑ [www.ikz.ru/siberianway/siberianway.html Дорога, создавшая Россию]
- ↑ [library.ikz.ru/search?SearchableText=Баньковский Соликамские ворота в Сибирь]
- ↑ Литвинов Н. Н. Бренд-стратегия территорий. Алгоритм поиска национальной идентичности (часть 1) // Бренд-менеджмент. — 2010. — № 4(53). — С. 244—255.
- ↑ [www.perm-txt.ru/authors/?author=3 Пермистика]
- ↑ [journalperm.ru/2011/11/kompanion-57/ Первооткрыватель «Пермской матрицы». Компаньон magazine, №57, ноябрь 2011]
- ↑ [www.vk-online.ru/news/11-culture/1887.html Студенты Соликамского пединститута будут изучать курс «Соликамсковедения»]
- ↑ Экология. Родители. Дети / Авторы и составители Л. Баньковский, З. Дегтянникова. Березники, 2000. — 390 с.
- ↑ «Запомните в лицо тысячу сто растений». Ботаническая игра для детей и взрослых // За окном. — 2000. — 14 августа (№ 24).
- ↑ Наша жизнь в первобытном обществе (препринт). — Березники, 1995.
- ↑ Древнее искусство Урала — в учебном процессе // Проблемы образования, научно-технического развития и экономики Уральского региона. Мат-лы науч.-практ. конф. — Березники, 1996.
- ↑ Книга – зодчий человеческой культуры. [12 сентября в обл. центре открылся Перм. Форум книги] // Солик. рабоч. — 2001. — 18 сентября.
- ↑ [zwezda.perm.ru/newspaper/?pub=5679 Отец и Отечество. Размышления о российском патриотизме]
- ↑ Маленький ботаник [Игра «Царство растений»] // Березник. неделя. — 2008. — 13 августа (№ 33).
- ↑ Природоведческие игры для детей и взрослых // Учёные записки Соликамского пединститута: — В.7: Мат-лы 14-й науч.-практ. город. конф. преподавателей, учителей, студентов и школьников «Проблемы регионального образования в условиях Верхнекамья» 29-30 апреля 2008: в 4-х ч. Ч.3. – Соликамск: РИО ГОУ ВПО «СГПИ», 2008.
- ↑ [rost.solkam.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=3&Itemid=4 Архив журналов "Окна РОСТа" и "РОСТишка"]
- ↑ Мысли о РОСТе // Образование.ru. — 2007. — № 9 (17) (ноябрь)
- ↑ Путешествие в недра Земли // Звезда. - 1980.
- ↑ Музей там, где сама соль // Соликам. рабоч. – 1982. – 18 и 20 ноября.
- ↑ Научно-технические общества СССР. Исторический очерк, [М.], 1968.
- ↑ Богословский П. С. О постановке культурно-исторических изучений Урала // Уральское краеведение. — Вып. 1. — Свердловск: Уральское бюро краеведения, 1927. — С. 36 — 37. Режим доступа: www.academia.edu/20787288/Уральское_краеведение._Свердловск_1927._Вып._1
- ↑ 1 2 Богословский П. С. О постановке культурно-исторических изучений Урала // Уральское краеведение. — Вып. 1. — Свердловск: Уральское бюро краеведения, 1927. — С. 37. Режим доступа: www.academia.edu/20787288/Уральское_краеведение._Свердловск_1927._Вып._1
- ↑ Баньковский Л. В., Лотарева Л. М. Города-заводы Верхнекамья в системе Уральской горнозаводской цивилизации XVIII-первой половины XIX веков // Малые города Верхнекамья: Экономика, экология и культура. Сб. статей и очерков. — Березники, 1994. — С. 22 — 23. Режим доступа: Малые_города_Верхнекамья_Экономика._Экология._Культура_Сб._статей_и_очерков_Автор_и_составитель_Л. В._Баньковский._Березники_1994._106_с
- ↑ Баньковский Л. В., Лотарева Л. М. Города-заводы Верхнекамья в системе Уральской горнозаводской цивилизации XVIII-первой половины XIX веков // Малые города Верхнекамья: Экономика, экология и культура. Сб. статей и очерков. — Березники, 1994. — С. 24. Режим доступа: www.academia.edu/27536683/Малые_города_Верхнекамья_Экономика._Экология._Культура_Сб._статей_и_очерков_Автор_и_составитель_Л.В._Баньковский._Березники_1994._106_с
- ↑ Федоров Р. Ю. Региональные цивилизационные ландшафты: введение в понятие и опыт реконструкции // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. — 2012. — № 5-2. — С. 195
- ↑ 1 2 Ганопольский М. Г. Тюменская нефтегазодобывающая цивилизация: предпосылки становления // Известия высших учебных заведений. Социология. Экономика. Политика. — 2012. — № 3. — С. 42
- ↑ Иванов А. В. Горнозаводская цивилизация. — М., 2014. — С. 11
- ↑ [berezniki.bezformata.ru/listnews/on-uletel-na-svoj-asteroid/692328/ Он улетел на свой астероид…]
- ↑ Ивинских Г. П. Крепостные театры Урала как порождение горнозаводской цивилизации // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. — 2014. — № 2. — 272—273
Ссылки
|
Лев Владимирович Баньковский в Викицитатнике? |
|---|---|
|
Лев Владимирович Баньковский в Викитеке? |
 Внешние видеофайлы
| |
|---|---|
| Интервью Льва Владимировича Баньковского (История и экономика российских регионов) | |
|
|
[vimeo.com/bonikowski/bellomur-verchnekamsk-new-city-project-2009 Белкомур и строительство нового города Березники ТВ]. Выступление на совещании в администрации города Березники 25 декабря 2009 по вопросам проекта Белкомур и др. |
- [www.issuu.com/bonikowski Избранные сочинения Л.В. Баньковского]
- [my.mail.ru/mail/bonikowski/photo Из архива Л.В. Баньковского (начало)]
- [perm-book.ru/book/abv/ Пермская книга: электронная библиотека]
Отрывок, характеризующий Баньковский, Лев Владимирович
– Ну а потом, Соня?…– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.
Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Категории:
- Родившиеся 10 июля
- Родившиеся в 1938 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Тетюхе
- Родившиеся в Приморской области
- Умершие 1 апреля
- Умершие в 2011 году
- Умершие в Перми
- Кандидаты географических наук
- Награждённые медалью «Ветеран труда»
- Награждённые нагрудным знаком ВООПИиК «За активную работу в Обществе»
- Учёные по алфавиту
- Экономисты по алфавиту
- Экономисты XX века
- Экономисты XXI века
- Экономисты СССР
- Экономисты России
- Публицисты по алфавиту
- Публицисты СССР
- Публицисты России
- Публицисты XX века
- Публицисты XXI века
- Издатели по алфавиту
- Издатели России
- Издатели СССР
- Учёные XX века
- Учёные XXI века
- Учёные СССР
- Учёные России
- Выпускники Московского авиационного института
- Выпускники Пермского государственного университета
- Выпускники геологического факультета Пермского государственного университета
- Персоналии:Москва
- Персоналии:Пермь
- Персоналии:Березники
- Персоналии:Соликамск
- Географы по алфавиту
- Географы СССР
- Географы России
- Геологи по алфавиту
- Геологи XX века
- Геологи XXI века
- Геологи СССР
- Геологи России
- Педагоги по алфавиту
- Педагоги XX века
- Педагоги XXI века
- Педагоги СССР
- Педагоги России
- Экологи СССР
- Экологи России
- Философы по алфавиту
- Философы XX века
- Философы XXI века
- Философы России
- Похороненные в Одинцовском районе
