Бан (титул)

Бан — правитель земли, области. Название встречается среди правителей Хорватии, Боснии, Мачвы, Валахии, Молдавии и Венгрии. Понимался также как «господин, хозяин».

Этимология

Существует три основные теории происхождения наименования бан — тюркская, иранская и готская:

1. Слово ban выводится из тюркского baian/bajan «властитель полчища», через посредство аварского языка в значении «богатый» известным стало славянам. Предполагалось даже выводить из имени аварского предводителя Баяна.
2. Производят от древнеиранского слова ban со значением «человек высокого положения, господин, властитель».
3. Из готского bandvjan выводили термин ban.

История

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Название это встречается уже у Константина Порфирородного, когда он говорит о Хорватии («Боян (βοεάνος) их владеет Кривасой, Лицей и Гуциской»).

В Хорватии термин «бан» после присоединения к Венгрии в начале XII века на правах личной унии стал обозначать назначаемого королём правителя, осуществлявшего в Хорватии автономную власть. Хорватский бан имел большие права: в государственных актах его имя писалось после имени короля, и он имел те же привилегии, что и палатин в Венгрии.

Бан давал права городам, имел верховный надзор над королевскими замками, назначал жупанов, епископов и аббатов; он получал шестую часть всех таможенных доходов, третью часть пеней и известную часть всех других государственных доходов, имел право чеканить монету, был верховным судьёй в своей стране и главным полководцем; во время войны в границах своей провинции он должен был заботиться о содержании войск, за что получал отдельное вознаграждение деньгами и солью; в походах шёл первым, в отступлении — последним. При королевском дворе хорватский бан занимал третье место после палатина и придворного судьи (лат. judex curiae).

Границы отдельных банатов часто изменялись, а иногда несколько банатов соединялись в один. После битвы при Мохаче турки занимали постепенно один банат за другим, так что наконец при Венгрии остался всего один соединённый банат Хорватии и Далмации. Во время борьбы с турками баны были настоящими владетелями своих областей; потом, однако, их власть стала ограничиваться сеймами, на верность которым они присягали. Впоследствии король по своей воле назначал банов и отнимал у них власть, и дозволено было на решения банского суда (лат. judicium octavale) подавать апелляционную жалобу в придворный суд. В 1685 году хорватский сейм постановил, что на время, когда нет заседаний сейма, бан должен выбрать себе шесть советников из светских и духовных особ, которые составляли так называемую банскую конференцию, и править страною вместе с ними. Ещё более банская власть была ограничена пресбургским сеймом 1723 года, когда был установлен новый банский совет. Далее, в 1746 году, когда Мария Терезия устроила так называемую Военную границу, у бана были отняты его функции военачальника и переданы в ведение высшего совета в Вене. Зато из трёх комитатов — Пожежского, Варовитицкого и Сирмского, — отнятых Леопольдом I у турок, Мария Терезия устроила новую провинцию Славонию и отдала её бану. После этого бан до 1849 года имел следующие права: он был третьим по старшинству сановником венгерской короны, исполнял обязанности: высшего судьи в банате, начальника дворянского ополчения и двух пограничных полков. Надзор при собирании дани в Славонии был отнят у банов в 1748 году и вверен венгерской придворной канцелярии.

Австрийская конституция 4 марта 1849 года провозгласила Хорватию, Славонию и Далмацию отдельною коронною провинциею с баном во главе, не зависящим от венгерского правительства и имеющим те же права, которыми обладали императорские наместники других австрийских провинций; баном тогда был назначен Йосип Елачич, умерший в 1859 году. Но с 1868 года бана назначал австрийский император с согласия венгерского министр-президента, причём бан не мог иметь никакой военной власти. Бан являлся административным начальником Хорватии, Славонии и Далмации, непосредственно подчинённым королевской власти.

См. также

• Бановина
• Банские дворы — историческая официальная резиденция банов

Литература

• Бан, начальник // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Krizin Sakač S. Otkuda Hrvatima «Ban»? // Obnovljeni život. — 1939. — Vol. 20. — № 7. — S. 388—400.
• Майоров А. В. Великая Хорватия: Этногенез и ранняя история славян Прикарпатского региона. — СПб.: Санкт—Петербургский университет, 2006. — 209 с.
• Mužić I. Hrvatska povijest devetoga stoljeća. — Split: Muzej hrvatskih arheoloških spomenika, 2011. — 367 s.

Отрывок, характеризующий Бан (титул)

– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.