Бапном

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бапном
монархия
I век — VI век




Столица Вадхьяпура
Крупнейшие города Окео
Язык(и) Кхмерский язык
Религия Индуизм

Бапно́м (современное произношение китайского названия — Фунань, древнее произношение — Биунам), раннеклассовое государство в Юго-Восточной Азии в IVI веках, первое кхмерское государство, явившееся вторым по возрасту в Юго-Восточной Азии (после вьетских государств Ванланг и Аулак). Располагалось в юго-восточной части современной Камбоджи, в дельте Меконга. Столицей был город Вадхьяпура. Первоначально в состав территории Бапнома входили земли от озера Тонлесап до устья Меконга. В дальнейшем вследствие войн древнекхмерских курунгов на западе и на севере, территория государства была расширена вчетверо[1].





Название

Название Фунань известно в китайской иероглифической записи (кит. упр. 扶南, пиньинь: Fúnán), однако работы по реконструкции китайской фонетики древности (древнее китайское звучание было «Биунам»), и исследования специалистов-кхмерологов показали, что так было записано слово «Бапном», связанное с древним кхмерским титулом монарха — «курунг бнам» (царь горы)[1].

На других языках

История

О государстве Бапном известно довольно мало. В III веке один из его военачальников — Фанман — подчинил власти Бапнома прибрежные царства на западе вплоть до Малаккского полуострова. За свои военные заслуги Фанман был избран населением править страной, и при нём Бапном превратилась в значительную торговую империю.

IV век стал заметным рубежом в истории Бапнома: организованные государством по общинному принципу отряды сооружали каналы и проводили дренажные работы в болотистой дельте Меконга. Освоенные земли были посвящены богам и признаны царскими. Аналогичным образом были освоены земли на восточном побережье Малаккского полуострова. Развитие экономики дало толчок урбанизации.

Согласно китайским источникам, в начале V века в Бапноме правил царь Каудинья II. Ему приписывается изменение местных законов, приведение их «в соответствие с индийскими». Индуизм укрепился в Бапноме в V в. первоначально в более мягкой вишнуистской форме, более терпимой к другим религиям, в частности к распространенному в империи буддизму (к концу века, по-видимому, в основном махаянистскому).[2]

В конце VI века Бапном был поглощён своим бывшим вассалом — государством Ченла. В середине VI века Ченла была вассалом Фунани, однако к концу века достигла независимости и в конечном счёте завоевала всю её территорию, абсорбировав её народы и культуру.

Культура

Экономика

В основе экономики лежало орошаемое рисоводство в бассейне реки Тонлесап, берущей своё начало в озера Тонлесап, и в прилегающих территориях по берегам Меконга. Широко применялась охота на буйволах и быках. К тому времени древние кхмеры добились высоко уровня развития ремёсел, вследствие чего их большие города, находившиеся в центрах рисопроизводящих районов, где оросительные каналы пересекались с транспортными (для торгового судоходства), стали крупными торговыми центрами. По транспортным каналам могли проходить и морские суда, в основном это были китайские торговые корабли. Водоснабжение в городах было организовано таким образом, чтобы свести до минимума возможное заражение в условиях частых в тропиках эпидемий.

В земледелии и ремёслах повсеместно использовались железные орудия. Помимо буйволов и быков широко применялись прирученные слоны, для которых была изобретена своеобразная упряжь.

В гончарном ремесле использовался ножной гончарный круг. Гончары в значительной степени были объединены в мастерские, изготовлявши сосуды как традиционных, так и новых форм; их изделия не уступали индийским или европейским того времени. Обилие специализированных форм керамики говорит о сложной экономической жизни города. Особое внимание привлекают керамические погребальные урны и переносные печи с местным культовым орнаментом.

Ремесленники-металлисты производили разнообразные изделия из железа, бронзы, олова, свинца, применялись сложные приёмы литья художественных произведений. Ремесленниками-ювелирами производились украшения из золота, серебра, драгоценных камней. Мастера-стеклоделы изготовляли чаши и кубки. На изделиях встречаются знаки ремесленников, что говорит о сложной организации ремесла.

Бапном поддерживал торговые связи не только с южноиндийскими государствами Икшваков, Паллавов, Сатаваханов, но и с Персией, Арменией, Римской империей. Велась торговля с южными провинциями империи Хань, позднее — с царством У и сменившими его южными китайскими царствами.

По данным раскопок, интенсивной была торговля с монскими государствами и государством Пью в Западном Индокитае, а также с вьетами, тямами, народами Индонезии, особенно после превращения Бапнома в морскую империю.

О развитой внутренней торговле свидетельствует обращение собственной монеты не только из золота и серебра, но и из бронзы и олова, местных и общемировых форм, с индийскими символами и без них. Монеты Бапнома найдены вплоть до Западного Индокитая; китайских монет в Бапноме в отличие от вьетских земель не обнаружено. Наличие монет и медальонов из Римской империи и государств Ближнего Востока говорит о дальних торговых связях.

Напишите отзыв о статье "Бапном"

Литература

  • «История Кампучии. Краткий очерк» — М.: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1981.
  • «История Востока» (в 6 томах). Т.II «Восток в средние века», — Москва: издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2002. ISBN 5-02-018102-1

Примечания

  1. 1 2 История Кампучии. Краткий очерк. М., Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1981. С.15
  2. [geography.su/books/item/f00/s00/z0000013/st004.shtml Раннеклассовые общества древней Кампучии]

Ссылки

  • [www.youtube.com/watch?v=sqJDQvZnQrE&list=PL599E1C1A74C96871 Khmer Mystery — Funan (The Lost City)]


Отрывок, характеризующий Бапном

В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.