Бараг, Лев Григорьевич

Лев Григорьевич Бараг
советский и российский фольклорист
Научная сфера:	фольклористика, филология
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор БашГУ
Известен как:	фольклорист и литературовед

Бараг Лев Григорьевич (13 января 1911, Киев — 4 сентября 1994, Уфа) — советский и российский фольклорист и литературовед. Доктор исторических наук (1969). Профессор (1970).

Лауреат Премии Башкирской АССР имени Салавата Юлаева за лучшие произведения и работы в области литературы, искусства и исполнительского мастерства (1987). Заслуженный деятель науки БАССР (1977). Вклад в развитие исследования белорусского и башкирского фольклора.

Биография

Родился 1(13) января 1911 г. в г. Киеве. В 1931 году окончил литературный факультет Московского государственного педагогического института (МГПИ), аспирантуру МГПИ (кандидат филологических наук, 1938). Ученик Н. К. Гудзия и П. Г. Богатырева. С 1938 года в Минске, где работает в Минском педагогическом институте. В 1941—1943 годах работает в Свердловском университете. С 1943 года — доцент Белорусского государственного университета (БГУ). В 1949 году по указанию советских властей был уволен из БГУ, ему дали 24 часа, чтобы он покинул Минск. Бараг был вынужден был покинуть не только Минск, но и Белоруссию. Фактически это был вынужденный побег. Около двух лет перебивался - нигде не мог устроиться на преподавательскую работу. С 1951 года в Уфе, где работает в Башкирском государственном университете (БашГУ) до своей кончины. Умер в Уфе 4 сентября 1994 года.

Научная и преподавательская деятельность

В 1938 −1941 годах, по окончанию аспирантуры, доцент, зав. кафедрой Минского педагогического института, одновременно научный сотрудник Института языка и литературы АН БССР. С 1941 года доцент, зав. кафедрой Свердловского университета. С 1943 по 1949 год доцент кафедры всеобщей литературы БГУ, преподает древнерусскую литературу, курс истории русской критики, собирает, исследует и преподает фольклор. В 1948—1949 годах, в ходе идеологической кампании по борьбе с космополитизмом, Л. Г. Бараг был обвинен в том, что в своей научной и педагогической работе он принижает белорусский фольклор, считая, что его сходство с фольклором других европейских народов возникло через заимствования, как результат различных западноевропейских влияний . В 1951 году стал доцентом Башкирского педагогического института (с 1957 — БашГУ). С 1966 по 1988 год заведует кафедрой русской литературы и фольклора БашГУ. Одновременно, с 1972 года, — научный сотрудник Института истории, языка и литературы Башкирского научного центра Уральского отделения АН СССР. В 1969 году, по окончании докторантуры Института этнографии АН СССР, защитил докторскую диссертацию на тему «Взаимосвязи и национальное своеобразие восточнославянских народных сказок».

Научная деятельность Льва Григорьевича Барага связана с собиранием и исследованием восточнославянского и тюркского сказочного эпоса 18-20 веков, в центре научно-исследовательских интересов — белорусская народная сказка . В 1934—1990 гг. Бараг участник и руководитель научных фольклорно-этнографических экспедиций БГУ и БашГУ по разным областям Белоруссии, Украины, Башкирии). Лев Бараг осуществил многочисленные научные издания белорусских, русских, украинских и башкирских сказок. Всего им опубликовано около 300 научных работ на белорусском, русском, немецком, английском, украинском, польском и башкирском языках . Признанием международного авторитета Льва Барага явилось его сотрудничество с редколлегией 60-томной «Энциклопедии сказок», выходившей в Берлине и Нью-Йорке на немецком и английском языках с 1975года, в которой публиковались его статьи о белорусских, русских, башкирских и украинских сказках .

В 1966 году Бараг публикует в Берлине в издательстве Akademie Verlag сборник (свод) избранных белорусских сказок на немецком языке «Belorussische Volksmärchen» («Белорусские сказки») . Лев Бараг является издателем сборника «Belorussische Volksmärchen», автором подробного научного комментария к сказочным текстам и послесловия. Из 122 сказок, вошедших в сборник, 36 являются переводом впервые опубликованных белорусских сказок, записанных самим Львом Барагом . В научном комментарии к сборнику впервые определено место публикуемых белорусских народных сказок по международному Указателю сказочных сюжетов Аарне — Томпсона, который принят на вооружение международной фольклористикой. Издание свода послужило широкому включению белорусских фольклорных материалов в труды славистов разных стран . Всего с 1966 по 1980 год сборник избранных белорусских сказок на немецком языке «Belorussische Volksmarchen» выдержал 10 изданий.

В 1969 году Л. Г. Бараг публикует монографию «Беларуская казка» . Также является автором комментария к отдельным белорусским сказкам (волшебным, о животных и социально-бытовым), вошедшим в многотомный свод белорусского фольклора «Беларуская народная творчасць», который был подготовлен сотрудниками Института искусствознания, этнографии и фольклора АН БССР и издан в 70-80 гг. XX в.

В 1984—1985 гг. Л. Г. Бараг совместно с Н. В. Новиковым, опубликовал в академическом издательстве «Наука», «Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в 3-х томах» , которое является наиболее полным научным изданием сказок А. Н. Афанасьева со скрупулёзными научными комментариями и указателем сказочных сюжетов по системе Аарне-Томпсона. Издание предваряет предисловие Л. Г. Барага и Н. В. Новикова «А. Н. Афанасьев и его собрание народных сказок»

Л. Г. Бараг, будучи участником и руководителем фольклорно — этнографических экспедиций БашГУ, собирает и исследует башкирский фольклор, используя богатый опыт изучения белорусских сказок. Л. Г. Бараг оказал огромное влияние на фольклористику Башкирии, воспитал плеяду талантливых учеников, его по праву можно считать основоположником школы башкирской фольклористики.

Совместно с сотрудниками кафедры, аспирантами и студентами БашГУ Лев Бараг осуществил классификацию, комментирование и редактирование сказок, легенд и преданий, записанных в Башкирии на русском языке и опубликованных в Башкирском книжном издательстве в двух изданиях (1966, 1975). Сказочные сюжеты сборников подвергнуты типологическому анализу, с определением сюжетных типов по международному Указателю Аарне — Томпсона. Количественные данные о русских, белорусских и украинских вариантах сюжетов, не учтенных в каталоге Аарне-Томпсона, приводятся по материалам «Сюжеты и мотивы белорусских волшебных сказок» .

Л. Г. Бараг — соредактор и соавтор классификации, систематизации и научного комментария к 5-ти томам башкирских народных сказок (волшебных, волшебно-героических, богатырских, о животных и социально-бытовых), которые вошли в свод (18-томную научную серию) башкирского фольклора Башкирское народное творчество на башкирском языке с комментариями на русском языке, изданный в Башкирском книжном издательстве в 1972—1986 гг. Всего в своде опубликовано и научно прокомментировано более пятисот сказочных текстов. В научный оборот в данном своде введены многие прежде неизвестные произведения (например, в пятой книге сказок из 189 текстов 183 опубликованы впервые). В комментариях даны история и география распространения отдельных сюжетов, названы близкие иноязычные параллели. Типологический анализ сказок свода произведен по международному «Указателю сказочных сюжетов» Аарне — Томпсона и по «Сравнительному Указателю сюжетов. Восточнославянская сказка» .

Л. Г. Бараг является соредактором перевода и соавтором научного комментария к двенадцатитомному своду башкирских народных сказок на русском языке (многие из которых в переводе на русский язык были опубликованы впервые), изданном в 1987—1991 гг.

Признание

В феврале 2011 года в Башкирском государственном университете прошла Международная научно-практическая конференция «Проблемы взаимодействия языка, литературы и фольклора и современная культура» к 100-летию со дня рождения доктора исторических наук, профессора кафедры русской литературы и фольклора Барага Льва Григорьевича .

Литература

• Андреев Н. П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Государственное русское географическое общество. Л. 1929
• Пропп В. Я. Указатель сюжетов. — В кн. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева, т. III. М. 1957. с. 454—502.
• Новиков Н. В. О собирании и сравнительном изучении восточнославянской сказки. Русский фольклор. 1963, Выпуск VIII
• Belorussische Volksmarchen /Hrsg/ von L/ Barag/ Ubers/ d/ Marchentexte aus d/ Beloruss: Hans-Joachim Grimm / 1-10 Aufl/ Akademie Verlag. Berlin. 1966. 647 s.
• Бараг Л. Р. Беларуская казка. Пытанні вывучэння яе нацыянальнай самабытнасці параунальна з іншымі усходнеславянскімі казкамі Мінск. Вышэйшая школа. 1969. 256 с
• Народные сказки, легенды, предания и были, записанные в Башкирии на русском языке в 1960—1066 гг. Подбор текстов, редакция, вступительная статья и примечания Л. Г. Барага. Уфа. Башкирское книжное издательство. 1969. 191 с.
• Беларуская народная творчасць. Казкі пра жывел і чарадзейныя казкі. Мінск. Навука і тэхніка 1971. 496 с.
• Сказки, легенды и предания Башкирии. Уфа. Башкирское книжное издательство.1975.176 с.
• Бараг Л. Р. Сюжэты і матывы беларускіх народных казак Сістэматычны паказальнік. Мінск. «Навука і тэхніка» 1978. 248 с.
• feb-web.ru/ feb/skazki/ skazki/indexes/86-1979.html /// Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. Науч. совет по фольклору; Ин-т этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая; Составители Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979—437 с.
• bsunet.ru/node/129 /// Башкирский государственный университет. Кафедра русской литературы и фольклора.
• Башкирское народное творчество Том IV. Волшебные сказки и сказки о животных. Уфа. Башкирское книжное издательство. 1989. 510 с.
• Беларускія пісьменнікі. Біябібліяграфічны слоунік. Том 1. Мінск. Беларуская энцыклапедыя. 1992—1995

Отрывок, характеризующий Бараг, Лев Григорьевич

– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.