Барадей, Иаков

Иаков Барадей
(арам. ܡܪܝ ܝܥܩܘܒ ܒܘܪܕܥܢܐ, Mor Ya’qub Burd’ono)
Имя при рождении:	арам. Yaqub
Род деятельности:	Основатель и первый глава Сиро-яковитской церкви
Дата рождения:	505(0505)
Место рождения:	Телль-Маузалат, Антиохия
Подданство:	Византия
Дата смерти:	30 июля 578(0578-07-30)
Место смерти:	Эдесса, Антиохия
Отец:	Феофил Бар-Ману

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Иа́ков Бараде́й (араб. يعقوب البرادعي‎), тж. Барада́й, Бурд’оно или греч. Zanzolus (Цанцалос) (между 490 и 505 гг., Телль-Маузалат — 30 июля 578 года, Эдесса) — сирийский монах-монофизит, затем приор монастыря Фазилте, с 541 года епископ Эдессы — основатель Сирийской православной церкви, также называемой по его имени Сиро-яковитской.

Варианты биографических данных

Написание имени

Арабское прозвище Аль-/Эль— Бараде(а)й происходит от прилагательного burde'ana, восходящего к barda'than — лошадиный чепрак из звериных шкур. Объясняя эту этимологию: «Альбарадай — арабское прозвище и означает одетый, как нищий, в куски звериных шкур», Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона даёт в разных томах несколько вариантов его написания на русском языке:

• Барадеус или [Аль-]Барадай (ср. лат. Baradæus и нем. Baradai),
• [Эль-]Барадей (ср. фр. Baradée) и т.п.

Для настоящей статьи за основное принято написание, зафиксированное Православной энциклопедией в IV томе (с.328) — Барадей.

Написание Барадай, очевидно, менее желательно ввиду возникновения омонима с именем реки Ба́рада (араб. بردى‎), на которой стоит столица Сирии Дамаск — к арабскому прозвищу Иакова Барадея этот гидроним отношения не имеет.

Варианты прозвища, приводимые в энциклопедической статье на английском языке: Al Baradai, Burdoho, Burdeono, Burdeana, Burdeaya. Вариантов имени собственного в английском языке, как и в русском, здесь два: архаичный (в английском передаётся латинизацией) Jacobus, соответствующий рус. Иаков, и современный James (рус. Яков).

На арамейском языке имя и прозвище Барадея с добавлением титула — Мор Якуб Бурдоно (арам. ܡܪܝ ܝܥܩܘܒ ܒܘܪܕܥܢܐ, Mor Ya’qub Burd’ono).

На некоторых западноевропейских языках к личному имени богослова добавляется греческое прозвище (швед. Jakob Zanzolus Baradaeus), иногда исключая при этом арабское (фр. Jacob Zanzale ).

Греческое прозвище Барадея Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона даёт в написании Цанцалос (ср. англ. Zanzalus). Генри Уэйс (англ. Henry Wace) и Уильям Смит в своей энциклопедии также приводят прозвище Phaselita.

Даты жизни и смерти

Предположения относительно года рождения Барадея, высказываемые в различных источниках, лежат в интервале от 490 до 505 года нашей эры. Ряд первоисточников предпочитает приводить условную оценку года рождения — «в конце» 490-х годов (V века) или «в начале 500-х годов».

Позднейшая оценка даты рождения отталкивается от известных дат начала епископства (541 год) и смерти Иакова (30 июля 578 года) в сочетании с утверждением Renaudot, что Барадей прожил 73 года, уйдя из жизни после 37 лет епископства. Учитывая, что Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона также говорит о 37 годах епископского служения, отсчитывая его от 541 года, датировка смерти Барадеуса в этом источнике 577 годом очевидно ошибочна.

С учётом изложенного, настоящая статья останавливается на позднейшей оценке даты рождения, которая коррелирует с исторически документированными датой смерти Иакова Барадея и продолжительностью его пребывания на посту епископа Эдессы.

Жизнь и деятельность

Биографии Иакова Барадея опираются на два источника, восходящих к его современнику, Иоанну Эфесскому (Асийскому, ср. англ. John of Asia), которого Иаков рукоположил в епископы.

Ранний период: монах, настоятель

Согласно Иоанну Эфесскому, Иаков Барадей родился в поселении Телль-Маузалат (Tela Mauzalat или Tell Mawzalto; «деревня Гануа близ горы Излы» в Энциклопедии Брокгауза — опечатка), иначе называемом Константина (Constantina), которое находилось примерно в 100 километрах (55 милях) к востоку от Эдессы. Его отец, Феофил Бар-Ману (англ. Theophilus Bar-Manu) был в этом местечке священнослужителем. Исполняя свой обет, Феофил поместил своего двухлетнего сына в местный монастырь, называвшийся Pesilta либо Fsilta (по Брокгаузу — Фазилте).

В монастыре под опекой настоятеля Евстафия мальчик освоил греческую и сирийскую литературу и воспринял философию аскетизма, прославившись строгостью его соблюдения. Унаследовав по смерти родителей имущество, он роздал его, не оставив ничего для себя и даровал свободу двум рабам, жившим в отчем доме. Оставшись жить в монастыре, Иаков затем стал его пресвитером (в энциклопедии Брокгауза употреблён термин приор).

Константинопольский затворник

Важнейшим решением Халкидонского собора, состоявшегося за полвека до рождения Иакова (451 год), было осуждение монофизитства (евтихианства) как еретического учения. Однако в силу внутриполитической ситуации в странах, охваченных ересью, Халкидонский собор, словами М. Э. Поснова, «стал знаменем пререкаемым… монофизитство нашло себе опору в национальной розни, которой не могли преодолеть ни греческая культура, ни римское владычество». И через три четверти века, к моменту воцарения императора Юстиниана I (527 год) эта неустойчивость не была преодолена, что отражалось во взаимно согласованном, по мнению Прокопия, «распределению ролей» между императором и его супругой, Феодорой. Юстиниан продолжал (до 531 года) гонения на монофиситов (Уэйс упоминает тюремное заключение, прочие лишения и ссылки), в то время как Феодора выражала им сочувствие и «тайную» поддержку.

Так или иначе, известность Иакова как сурового аскета и образованного богослова со временем достигла Константинополя, и Феодора вызвала молодого настоятеля провинциального монастыря в столицу. Очевидно сочувствующий монофиситам английский энциклопедист Henry Wace пишет, что ни оказанные Иакову в столице почести, ни «богатство двора» не привлекли аскета, и он избрал для жилья один из монастырей Константинополя, где на протяжении 15 лет вёл жизнь отшельника.

За десятилетия, минувшие с начала борьбы с ересью, одна за другой целые области Сирии лишались своих пастырей: некому было рукополагать новых епископов-монофизитов, а получать хиротонию от «еретиков» они отказывались. Тем самым монофизитская ересь в Антиохии, казалось, была обречена на вымирание. Упоминая главу одной из провинций на востоке Византийской Сирии, шейха Харита V (англ. sheikh Harith), как ещё один источник зла для монофизитов, Уэйс подводит к тому, что в этих непростых условиях Феодора и уговорила отшельника Иакова покинуть келью и принять непростое предложение стать «апостолом монофизитства на Востоке».

Рукоположение Иакова в епископы

Со ссылкой на Ассемани Уэйн датирует это событие 541 годом.

Рукоположение Иакова — номинально, епископом Эдессы, а фактически «митрополитом с экуменическим масштабом полномочий» — требовало адекватно высокого состава участвующих в этой хиротонии епископов. Действительно, к этому времени в Константинополе находилось немало известных епископов-монофизитов со всех концов Востока, включая низложенного патриарха Константинопольского Анфима, а также Феодосия Александрийского, Констанция Лаодикийского, Иоанна Египетского, Петра и ряда других.

По Уэйну, все эти иерархи явились в своё время в столицу, чтобы выразить своё неудовольствие борьбой, начатой императором с ересью. Энциклопедист добавляет, что все они были препровождены Юстинианом в один из дворцов, где оказались в своего рода «почётном заключении» (по другим источникам, патриарха Анфима 12 лет укрывала в тайной келье своего дворца лично Феодора). Иные объяснения причин столь высокого уровня собранного в Константинополе синклита указывают М. Э. Поснов и А. В. Карташёв: ещё в 531 г. Юстиниан прекратил насилия и разрешил изгнанным монофизитам вернуться в их церкви и монастыри, а в 533 году провёл в столице обширный диспут, так называемый Collatio Constantinopolitana. Более того, по Карташёву сам Харит V, по вере монофизит, «хотел иметь в своем эмирате двух епископов: одного — для проживающих тут христиан кесарской церкви, и другого — для себя и других монофизитов», и потому выступил как один из инициаторов рукоположения Иакова по прозванию Бурд’оно в епископы Эдессы.

Создание новой монофизитской церкви

Став епископом, Иаков с огромным рвением приступил к рукоположению нового духовенства для воссоздания монофизитских общин. Это потребовало от него вести фактически кочевой образ жизни, постоянно перемещаясь из одной точки в другую в пределах Малой Азии, Междуречья, Сирии и смежных областей, вплоть до границ Персии. Изумляясь скорости, с которой он преодолевал значительные расстояния, современники (Abulpharagius) называли его вторым Асаилом (Asahel). Будучи аскетом, епископ не был обременён тяжеловесной поклажей, и ему не требовалось ждать неспешных караванов. Хотя Gibbon предположил, что арабы предоставляли своему духовному вождю самых скороходных дромадеров, другие биографы пишут, что ходил Иаков из города в город пешком, в одеянии нищих странников — такое облачение в известной степени повышало его личную безопасность в дальних перемещениях. По истёртой накидке из старого чепрака, в которой он неизменно являлся людям, Иаков и получил прозвище Барадей.

В 559г. Яков хиротонисал Абудемнеха епископом Тагритским. Миссионерская деятельность последнего включила в себя крещение одного из сыновей царя Хосроя I.

Основой качественной оценки итога 37-летних странствий епископа служит не спорная цифра в 100 тысяч рядовых священнослужителей (Уэйн корректирует её до 80 тысяч), рукоположённых Барадеем, а число совершённых им хиротоний высшего духовенства: по Иоанну Эфесскому, это 2 патриарха и 89 епископов. За двумя последними цифрами стоит факт воссоздания, едва ли не с нуля, всей Сирийской Церкви, которую Барадей лично обеспечил всеми предпосылками последующего самостоятельного воспроизводства иерархии духовенства на обширных территориях.

Литература

• Барадеус // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Иаковиты, сирские монофизиты // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Болотов В.В., проф. [www.pstbionline.orthodoxy.ru/system/files/bolotov_2-4.rar Лекции по истории Древней Церкви. — тт.II–IV.] (рус.) (rar). СПб.: Тип. М.Меркушева (1913). Проверено 5 сентября 2010. [www.webcitation.org/67WxzrvlW Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].
• [www.pravenc.ru/text/Иаков%20Барадей.html Иаков Барадей] (рус.). Православная энциклопедия. Проверено 4 сентября 2010. [www.webcitation.org/67Wy1I397 Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].
• Карташёв А. В. [klikovo.ru/db/book/head/4819 Вселенские соборы]. — Клин, 2004.
• [www.newadvent.org/cathen/02282a.htm Jacob Baradæus] (англ.). Catholic Encyclopedia. Проверено 4 сентября 2010. [www.webcitation.org/67Wy2FdZo Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].
• Wace, Henry. [www.ccel.org/ccel/wace/biodict.html?term=Jacobus%20Baradaeus,%20bp.%20of%20Edessa Jacobus Baradaeus, bp. of Edessa] (англ.). Dictionary of Christian Biography and Literature to the End of the Sixth Century A.D., with an Account of the Principal Sects and Heresies. Проверено 4 сентября 2010. [www.webcitation.org/67WxzLPIb Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Барадей, Иаков

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.