Баранкеев, Сергей Александрович
Поделись знанием:
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
Сергей Александрович Баранкеев | |
Дом Н. М. Нельговской, 1910—1911 Захарьевская, 16 — Чернышевского, 6-8 | |
Основные сведения | |
---|---|
Страна | |
Дата рождения | |
Дата смерти | |
Работы и достижения | |
Работал в городах | |
Архитектурный стиль | |
Важнейшие постройки |
множество зданий так называемой рядовой застройки |
Сергей Александрович Баранкеев (1854—1917) — архитектор (гражданский инженер).
Окончил Строительное училище в 1878 году.
С 1885 года работал в Городском кредитном обществе. Построил конюшни при ипподроме на Семеновском плацу (см. Загородный проспект) .
Содержание
Проекты
- Подольская улица, д.№ 42, правая часть — доходный дом. 1878. (Надстроен).
- Улица Восстания, д.№ 47 / Гродненский переулок, д.№ 12 — доходный дом Н. И. Шилова. 1879—1881.
- Улица Рылеева, д.№ 33 — доходный дом. 1880.
- Псковская улица, д.№ 23 — доходный дом. 1880.
- Улица Восстания, д.№ 30 / Митавский переулок, д.№ 7 — доходный дом. 1881. Включен существовавший дом.
- Моховая улица, д.№ 39 — доходный дом. Перестройка. 1881.
- Улица Чайковского, д.№ 77 — доходный дом Н. Н. Есьмановича. 1881—1882.
- Моховая улица, д.№ 44 — доходный дом. Перестройка. 1882.
- Саперный переулок, д.№ 20 — доходный дом. 1882.
- Улица Марата, д.№ 8 — доходный дом. Перестройка. 1883. (Надстроен).
- Полтавская улица, д.№ 5, левая часть — доходный дом. 1883—1884.
- Синопская набережная, д.№ 30, левая часть — особняк Н. Н. Каретникова. 1884—1886.
- Гончарная улица, д.№ 29, правая часть — здание торговых бань П. Д. Шахова. 1888.
- Полтавская улица, д.№ 8 — доходный дом. 1888—1889.
- Проспект Римского-Корсакова, д.№ 29 — доходный дом. Перестройка. 1890.
- Улица Декабристов, д.№ 50 — доходный дом. 1890—1891.
- Набережная Кутузова, д.№ 34 — особняк Е. М. Герсевановой. Перестройка. 1891—1892.
- 9-я линия, д.№ 20 — доходный дом. 1891—1892.
- Переулок Гривцова, д.№ 13 / Сенная площадь, д.№ 11 — доходный дом. 1892. (Перестроен).
- Боровая улица, д.№ 100 — доходный дом. 1893.
- Загородный проспект, д.№ 45а — Часовня святого Александра Невского при Введенском соборе лейб-гвардии Семеновского полка 1893—1894. (Не сохранилась).
- Транспортный переулок, д.№ 4, левая часть — жилой флигель. 1894.
- Вознесенский проспект, д.№ 55 — доходный дом. Перестройка. 1890-е. (Перестроен).
- Столярный переулок, д.№ 9 — доходный дом. Перестройка. 1896.
- Набережная реки Фонтанки, д.№ 139 — доходный дом Д. Р. Сорокина, построен в 1896-1897 годах. памятник архитектуры[1]
- Звенигородская улица, д.№ 22 — доходный дом С. П. Вульфсона. 1896—1900.
- Тульская улица, д.№ 2, средняя часть — доходный дом. 1898.
- Улица Блохина, д.№ 25 / переулок Нестерова, д.№ 2 — доходный дом. 1898—1899.
- 7-я Красноармейская улица, д.№ 26 — доходный дом. 1898, 1907.
- Московский проспект, д.№ 128 / Заставская улица, д.№ 27 — доходный дом. 1899.
- Улица Рубинштейна, д.№ 20 — доходный дом. 1901.
- Кавалергардская улица, д.№ 18 — доходный дом. 1901.
- Суворовский проспект, д.№ 47 — доходный дом. 1901—1903.
- Большой проспект Петроградской стороны, д.№ 80 / Плуталова улица, д.№ 26 — доходный дом. 1904.
- Набережная Обводного канала, д.№ 86 — доходный дом. Надстройка и расширение. 1904.
- 6-я Красноармейская улица, д.№ 24 / Советский переулок, д.№ 11 / 7-я Красноармейская улица, д.№ 25 — доходный дом И. К. Синягина. 1904—1905. (Перестроен).
- Лиговский проспект, д.№ 133 — доходный дом. 1904—1905.
- Садовая улица, д.№ 70 — доходный дом. Перестройка. 1904—1905.
- Улица Академика Павлова, д.№ 9 — здание клиники кожных болезней им. В. К. Синягина и А. К. Чекалевой. 1904—1906.
- 15-я линия, д.№ 74 — доходный дом. 1905—1907.
- 3-я линия, д.№ 52 — здание Невской фабрики обоев М. И. Лихачевой. 1905—1907. Начато М. Ф. Переулочным.
- Заставская улица, д.№ 25 — доходный дом. 1909.
- Сенная площадь, д.№ 2 / улица Ефимова, д.№ 2 — доходный дом И. Д. Шустрова. Перестройка. 1910. (Не сохранился).
- Московский проспект, д.№ 126 — доходный дом. 1910.
- Проспект Чернышевского, д.№ 8 / Захарьевская улица, д.№ 16 — доходный дом Н. М. Нельговской. 1910—1911.
- Мучной переулок, д.№ 5 — доходный дом. Перестройка. 1912.
- Улица Марата, д.№ 56-58, правая часть — торговое здание. 1912.
- Московский проспект, д.№ 166 — доходный дом. 1913. (?)
Напишите отзыв о статье "Баранкеев, Сергей Александрович"
Примечания
- ↑ Категория охраны. В приказ председателя КГИОП № 15 2001-02-20
Литература
- Барановский Г. В.. Вып. I. С. 20-21.
- Зодчие Санкт-Петербурга. XIX — начало XX века / сост. В. Г. Исаченко; ред. Ю. Артемьева, С. Прохватилова. — СПб.: Лениздат, 1998. — 1070 с. — ISBN 5-289-01586-8.
Ссылки
- [www.orbis.spb.ru/topohron/personal/1000610.htm Санкт-Петербургские ассамблеи]
Отрывок, характеризующий Баранкеев, Сергей Александрович
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.