Баранова, Татьяна Борисовна

Татьяна Борисовна Баранова
Страна	СССР СССР Швейцария Швейцария
Профессии	музыковед, пианистка, органист, педагог
Инструменты	фортепиано, орган

Учёные степени и звания
Учёная степень:	кандидат искусствоведения

Татья́на Бори́совна Бара́нова (Баранова-Мониге́тти) — советский, российский музыковед.

Биография

С отличием окончила Московскую консерваторию как музыковед, пианистка и органистка, а затем аспирантуру на кафедре теории музыки. За успешную учебу была удостоена персональной стипендии имени П. И. Чайковского. Будучи аспиранткой, руководила Научным студенческим обществом консерватории.

В течение многих лет преподавала на кафедре теории музыки Московской консерватории гармонию (в том числе, как ассистентка Ю. Н. Холопова), полифонию, анализ музыкальных произведений, впервые в России разработала курс истории нотации и комплексный курс теории музыки для исполнителей, руководила дипломными работами и диссертациями. В разные годы читала лекции в университетах Польши, Франции, США.

Вместе с мужем — известным виолончелистом и дирижёром Иваном Монигетти — была организатором первого в России международного фестиваля старинной музыки (1987—1990) и первой международной конференции, посвящённой проблемам музыки доклассической эпохи.

В 1990 году вместе с семьей переехала в Швейцарию (Базель), с этого времени сочетала преподавательскую, исполнительскую и научную деятельность: работала в Мадридской Высшей школе музыки имени королевы Софии, Базельской музыкальной Академии, выступала в дуэте с мужем виолончелистом Иваном Монигетти, в ансамблях старинной музыки.

Научная деятельность

В 1981 году защитила кандидатскую диссертацию.

В последние годы изучает архив Стравинского в Базельском Фонде Пауля Захера — корреспонденции, манускриптах, личной библиотеке.

Автор более 60 работ на русском и английском языках, в том числе:

• Баранова Т. Б. Переход от модальности к тональной системе в западноевропейской музыке XVI—XVII веков : Автореф. дис. … канд. искусствоведения. — М., 1981. — 26 с.
• О космологической и религиозной концепции танца в культуре Средневековья, Ренессанса, Барокко // Традиция в истории музыкальной культуры. Проблемы музыкознания. — Л., 1989. — Вып. 3.
• Ленинградская лютневая табулатура (БАН О № 124): К проблеме датировки // Старинная музыка в контексте современной культуры: проблемы интерпретации и источниковедения: Матер. музыковедческого конгресса (Московская консерватория, 27 сентября — 1 октября 1989) / Сост. Т. Баранова. — М., 1989.
• Incipity utworуw z leningradzkiej tabulatury lutniowej z I polowy XVII w. (Biblioteka Akademii Nauk ZSRR w Leningradzie sygn.0 nr.124) / Opracowala T. Baranowa // Muzyka [Warszawa]. — 1989. — № 1.
• О французской художественной концепции начала XVIII века (Leçons de ténèbres Ф. Куперена) // Аспекты теоретического музыкознания. — Л., 1989.
• Русская музыкальная эстетика XVII века // Художественно-эстетическая культура Древней Руси. XI—XVII века / Ред. В. В. Бычков. — М., 1996. — Кн. 2, Ч. 1.
• Двенадцать посвящений Паулю Захеру : "Musica non absoluta" во второй половине XX века // Fioretti musicali: матер. науч. конф. в честь И. А. Барсовой. — М.: Московская консерватория, 2011. — С. 200—219.
• Стравинский о Чайковском (по материалам Фонда Пауля Захера) // Север в традиционных культурах и профессиональных композиторских школах: Сб. науч. ст. / Петрозаводская гос. консерватория им. А. К. Глазунова; гл. ред.: Л. Г. Ковнацкая. — Петрозаводск: ПетрГУ, 2012. — С. 320—337.
• Стравинский — читатель и библиофил (о русской библиотеке композитора) // Научный вестник Московской консерватории. — 2013. — № 1. — С. 5-51.
• Стравинский в работе над «Весной священной» (Об эскизах к балету в собрании Фонда Пауля Захара) // Научный вестник Московской консерватории. — 2015. — № 3. — С. 52-87.
• Стравинский в Израиле // Liber amicorum Людмиле Ковнацкой. — СПб.: БиблиоРоссика, 2016. — С. 259—268.
• Stravinsky’s Russian Library // Stravinsky and His World / ed. by Tamara Levitz. — Princeton University Press, 2013. — P. 61-77.
• In between Orthodoxy and Catholicism: The Problem of Stravinsky’s Religious Identity // Igor Stravinsky: Sound and Gesture of Modernism / Ed. by Massimiliano Locanto. Speculum Musicae, vol. XXV. — Brepols, Turnout, 2014. — P. 3-29.
• Working on The Rite of Spring: Stravinsky’s sketches for the ballet at the Paul Sacher Stiftung // Igor Stravinsky: Sound and Gesture of Modernism / Ed. by Massimiliano Locanto. Speculum Musicae, vol. XXV. — Brepols, Turnout, 2014. — P. 101—136.
• Baranova Monighetti T. [www.paul-sacher-stiftung.ch/dam/jcr:7a8992f1-2459-45f3-aee7-bfe318277fad/4_mitteilungen_der_paul_pacher_sacher_stiftung_28_simon_obert.pdf Russian Music in Stravinsky’s Library] // Mitteilungen der Paul Sacher Stiftung. — 2015. — № 28, April. — S. 43-49.
• Stravinsky, Roerich, and Old Slavic Rituals in The Rite of Spring // The Rite of Spring at 100 / Ed. by Severine Neff, Maureen Carr, and Gretchen Horlacher with John Reef. Foreword by Stephen Walsh. — Indiana University Press (in press).

Ссылки

• [nv.mosconsv.ru/baranova-tb/ Баранова Татьяна Борисовна]. Научный вестник Московской консерватории. Проверено 9 августа 2016.

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Баранова, Татьяна Борисовна

«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.