Барановский, Христофор Антонович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Христофор Антонович Барановский
укр. Барановський Христофор Антонович
Генеральный секретарь финансов Генерального секретариата Центральной рады</br>Украинской народной республики
15 (28) июня 1917 — 1 (14) августа 1917
Глава правительства: В. К. Винниченко
Преемник: Михаил Туган-Барановский
Министр финансов Украинской народной республики
1920
Глава правительства: В. К. Прокопович
 
Рождение: 19 декабря 1874(1874-12-19)
с. Немиринцы, Бердичевский уезд, Киевская губерния, Российская империя
Смерть: 7 мая 1941(1941-05-07) (66 лет)
Сан-Паулу
Партия: беспартийный

Христофор Антонович Барановский (укр. Барановський Христофор Антонович; 19 декабря 1874, с. Немиринцы, Киевская губерния[1] — 7 мая 1941, Сан-Паулу) — общественный и кооперативный деятель Приднепровской Украины; в политических партиях не состоял.



Биография

Родился в крестьянской семье. Не имея среднего образования, благодаря своему таланту финансиста стал одним из лидеров украинского кооперативного движения.

В период Первой мировой войны и в эпоху Украинской народной республики — основатель и директор «Союзбанка» в Киеве, с 1917 — глава управы «Украинбанка», с 1919 — председатель совета Центрального украинского кооперативного союза (Централа).

Входил в состав Генерального секретариата Центральной Рады в качестве генерального секретаря (министра) финансов, в 1920 году — министр финансов УНР в правительстве Вячеслава Прокоповича. С 1920 года — в эмиграции в Южной Америке, где и умер.

Напишите отзыв о статье "Барановский, Христофор Антонович"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Барановский, Христофор Антонович

– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.