Баранов, Сергей Викторович

Сергей Баранов
В Тамбове 18 сентября 2012 года
Имя при рождении:	Сергей Викторович Баранов
Дата рождения:	25 ноября 1974(1974-11-25) (49 лет)
Место рождения:	Тамбов, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР→Россия Россия→Чехия Чехия

Серге́й Ви́кторович Бара́нов (25 ноября 1974, Тамбов) — бывший диакон Русской православной церкви (1994—2012), юрист, правозащитник.

Биография

Сергей Баранов родился в семье интеллигентов. Под влиянием митрополита Питирима (Нечаева) пришел в христианство в 1988 году. В 1994 году окончил Тамбовское духовное училище (в настоящее время — Тамбовская духовная семинария).

19 декабря 1994 года рукоположен в сан диакона Русской Православной Церкви архиепископом Тамбовским и Мичуринским Евгением (Ждан). Направлен на диаконское служение в храм иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» Вознесенского женского монастыря г. Тамбова. В дальнейшем служил в различных храмах Тамбовской епархии.

С 1995 по 1998 годы — на преподавательской работе в Воскресной школе при храме «Всех скорбящих Радость» Вознесенского монастыря г. Тамбова в качестве преподавателя догматического богословия и литургики. Одновременно по совместительству в 1996—1997 годах — преподаватель духовных дисциплин в Тамбовском медицинском колледже.

В 1999 году был запрещен в священнослужении. По официальной версии — запрещен за кощунственное отношение к епископским одеждам, по неофициальной — за учиненный скандал на епархиальном Совете, на котором диакон Баранов обличил духовника Тамбовской епархии протоиерея Николая Засыпкина в сотрудничестве с КГБ, и, по мнению диакона Баранова, продолжавшего сотрудничать с ФСБ. Также поводом для начала гонений на диакона Баранова мог послужить его отказ в сотрудничестве с ФСБ, когда будучи преподавателем Тамбовского медицинского колледжа в 1996 году, он, несмотря на оказываемое давление со стороны органов безопасности, отказался давать своим студентам «контрольные» тесты с целью выявления присутствия неформальных религиозных объединений в тех или иных районах Тамбовской области.

В 2003 году решением епархиального Совета под председательством епископа Тамбовского и Мичуринского Феодосия (Васнева) был снят запрет в священнослужении и дана отпускная грамота с правом перехода в другую епархию.

В 2010—2011 годы диакон Сергий Баранов самостоятельно расследует и в октябре 2011 года публикует под псевдонимом «Сергей Аристархов» открытое письмо Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу «О духовно-нравственных преступных деяниях и церковных правонарушениях епископа Тамбовского и Мичуринского Феодосия (Васнева)».

В 2012 году окончил с отличием юридический факультет Тамбовского государственного университета имени Г. Р. Державина.

Открытое Письмо Патриарху

19 августа 2012 года диакон Баранов опубликовал на своей странице в Facebook [www.facebook.com/note.php?note_id=268048409972818&refid=9 открытое письмо] Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу, в котором выразил протест против преследования участниц группы Pussy Riot. В дальнейшем, главный лейтмотив протестных писем, интервью и публикаций диакона Баранова — это критика сращивания Церкви и государства; критика и обвинения иерархов Русской православной церкви во лжи, лицемерии и стяжательстве. Им неоднократно озвучиваются проблемы обмирщения Русской православной церкви Московского патриархата и клерикализации российского общества.

Диакон Сергей Баранов в открытом письме заявил:

В связи с позорными событиями последних месяцев и в особенности вынесенным при прямом подстрекательстве священноначалия Русской Православной Церкви и людей, по недоразумению именующими себя «православными гражданами» неправосудным приговором в отношении Pussy Riot, я, заштатный клирик Тамбовской епархии диакон Сергий Баранов, официально объявляю о своем полном и безусловном разрыве отношений с Русской Православной Церковью Московского Патриархата и ходатайствую о снятии с себя священного сана. Я остаюсь верующим христианином, но находиться в одной Церкви с лжецами, стяжателями и лицемерами, считаю для себя совершенно невозможным из соображений этики. Я дорожу своей верой, но остаться после случившегося в РПЦ означало бы, что я одобряю их действия и, следовательно, соучаствую в них.

[www.facebook.com/note.php?note_id=268048409972818&refid=9 Полный текст открытого письма]

Данное письмо вызвало широкий общественный резонанс как в российских, так и иностранных СМИ.
Диакон Сергей Баранов, открыто выступивший против преследования участниц Pussy Riot, оказался под прессом ФСБ, РПЦ и администрации Тамбовской области, ему стали поступать первые угрозы..

Церковный суд и лишение священного сана

Русская православная церковь инициировала судебное делопроизводство в отношении диакона Баранова, несмотря на то, что он сам заявил о добровольном низложении с себя священного сана. 1 сентября 2012 года церковный суд Тамбовской епархии объявил дату первого заседания церковного суда и вызвал официальной телеграммой диакона Баранова на судебное заседание, назначенное на 4 сентября 2012 года.

1 сентября 2012 года диакон Сергей Баранов публикует [besttoday.ru/posts/6423.html второе открытое письмо] в адрес Патриарха Кирилла, в котором, в частности, говорится:

Как я и предполагал, вы не захотели снять с меня сан в связи с моим волеизъявлением в протест сопричастности Церкви к уголовному преследованию и вынесенному приговору светским судом, а пытаетесь лишить его своим беззаконным судом по своим антихристианским представлениям. Вам мало того, что вы стали соучастниками преследования и беззаконного приговора по делу Pussy Riot, вы хотите попасть в историю ещё и беззаконным решением именем Церкви в отношении диакона выразившего протест несогласия к сращиванию Церкви и государства, которое ведет Церковь к саморазрушению и потере внутренней и внешней свободы. Русская Православная Церковь никогда не имела свободы — ни в советские, ни в царские времена. Священноначалие РПЦ ничего не сделало для того, чтобы возвысить свой голос и собрать своих чад воедино, напротив, продолжает делать все, диаметрально противоположное Евангельским Заповедям, сея при этом раскол в сердцах её чад. Где патриаршее благоразумие, где отеческая мудрость, где любовь и милосердие великого господина и отца? Опомнитесь, устыдитесь и покайтесь!

[besttoday.ru/posts/6423.html Полный текст открытого письма]

Диакон Сергий Баранов проигнорировал судебное заседание, назначенное на 4 сентября 2012 года, сославшись на то, что «все судьи являются клириками Тамбовской епархии, подконтрольны епископу и испытывают не только заинтересованность в исходе дела — лишить сана, а не снять по моему ходатайству, но и неприязнь в свете последних событий». Также диакон Баранов проигнорировал второе судебное заседание, назначенное на 7 сентября 2012 года.

Церковный суд Тамбовской епархии назначил третье судебное заседание на 12 сентября 2012 года. Накануне третьего заседания Церковного суда, диакон Баранов записывает на диктофон состоявшийся между ним и председателем церковного епархиального суда Тамбовской епархии протоиереем Петром Лукиным телефонный разговор, в котором прозвучали угрозы анафемы, и отсылает данную аудиозапись известному журналисту и правозащитнику Зое Световой, которая 12 сентября 2012 года публикует статью и стенограмму телефонного разговора в электронной версии журнала The New Times. Диакон Баранов отказывается прийти на судебное заседание в третий раз и церковный епархиальный суд выносит заочное решение.

Если меня предадут анафеме, то в Тамбове мне будет небезопасно — здесь в Тамбове полно фанатиков. Мне очень обидно, что за те 25 лет, что я в Церкви, она сильно изменилась как институт. Раньше в епархии были люди, которые излучали духовность, а сейчас — сплошное мракобесие. На них смотреть тошно, прости Господи!

[www.newtimes.ru/articles/detail/57098 Цитата из интервью The New Times]

12 сентября 2012 года на заочном и закрытом заседании церковного суда Тамбовской епархии было вынесено решение о лишении священного сана диакона Сергея Баранова.

Решение суда было отправлено на утверждение Патриарху Московскому и всея Руси, и 5 октября 2012 года Патриарх Кирилл утвердил данное решение.

Религиовед Михаил Ситников считает, что история с Сергеем Барановым «выглядит нелепо не только с точки зрения здравого смысла, но и с церковной позиции». «Священнослужитель, открыто заявивший в личном блоге о сложении с себя сана и полном разрыве с религиозной организацией, так как состоять „в одной Церкви с лжецами, стяжателями и лицемерами“ он считает для себя совершенно невозможным из соображений этики, находится вне юрисдикции РПЦ, — говорит Ситников. — Поэтому сам факт созыва церковного суда по непонятно откуда взявшемуся его делу ничем не отличается от устроения аналогичного синклита по делу любого другого человека, не имеющего никакого отношения к Московскому Патриархату».

Однако главным результатом всей этой, по мнению эксперта, «популистской операции РПЦ остается даже не проявление церковно-правовой безграмотности, которая очевидна сегодня возмущенным пародией на суд христианам. Самое любопытное в том, что решение церковного суда Тамбовской епархии о снятии сана не являющегося членом РПЦ христианина в виде кары за защиту им достоинства христианской Церкви от упомянутых в обращении Баранова лжи, стяжательства и лицемерия говорит о признании этих категорий допустимыми в практике религиозной организации».

Один из адвокатов Pussy Riot Николай Полозов прокомментировал решение церковного суда, он считает «что эти вопросы регулируется внутренними церковными уставами. С моей субъективной точки зрения, Церковь не готова к диалогу, она закоснела, не готова идти в ногу со временем, с точки зрения Церкви нужно было провести диалог, а не отворачиваться от внутренних проблем».

Сам диакон Сергий Баранов не стал комментировать решение суда, но обратился к своим единомышленникам с призывом:

Обращаясь ко всем своим друзьям, хочу сказать следующее. Не бойтесь говорить правду! Когда я высказал свой протест, написав о том, о чём давно болела душа и сказав об этом во весь голос, стали сыпаться язвительные слова, навалились различные напасти со стороны тех, кто меня обливал грязью и продолжает это делать. Но заверяю всех вас, Божественное присутствие никогда меня не покидало, Господь дал сил, укрепил волю, послал друзей, которые поддержали и оказали помощь в том, чтобы меня услышали. Я благодарю всех вас, поименно, кто поддерживал меня все эти дни, молился за меня или просто желал удачи — всем вам низкий поклон! Не молчите и ничего не бойтесь! Я молюсь о тех, кто молчит — Господи, отверзи уста их; о тех, кто заговорил вполголоса — Господи, укрепи их волю; о тех, кто говорит уже во весь голос — Господи, дай им сил, терпения и благослови всех нас.

[www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=95319 Обращение к инакомыслящим]

18 сентября 2012 года диакон Баранов дал интервью журналисту одного из крупнейших международных информационно-новостных агентств мира Associated Press (AP), в котором сделал политическое заявление о необходимости реформирования не только Церкви, как института, но и самих отношений между Церковью и государством.

Анализируя панк-молебен Pussy Riot «Богородица, Путина прогони!», диакон Баранов пишет статью, в которой критикует Патриарха Кирилла и Президента России Владимира Путина, и заключает её молитвой к Богородице:

Нам всем надо осознать, что просить Патриарха Кирилла о милосердии и всепрощении незачем, ибо просить о всепрощении можно только духовного человека. Нам всем надо осознать, что просить Путина о человеколюбии незачем, ибо о милости просят того, кто имеет доброе сердце. Надеяться на то, что все исправит Европейский суд, тоже не стоит, он не обязан восполнять правосудие в государстве, где оно отсутствует. Путь к освобождению нам указали сами узницы, обратившись к Пресвятой Богородице, Заступнице рода христианского, и нам необходимо только молиться: Богородице Дево, матерей освободи, Путина вразуми, Патриарха — страху Божию научи, и нас всех помилуй и защити!

[www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=96689 Полный текст статьи]

Политическая эмиграция в Чехию

6 декабря 2012 года по приглашению Посла Чешской Республики Петра Коларжа (Petr Kolář), диакон Сергий Баранов посетил Чешское посольство, где ему было вручено послание заместителя Председателя Правительства и министра иностранных дел Чешской Республики Карела Шварценберга.

В этот же день диакон Баранов встретился с чешскими журналистами, отвечая на вопрос одного из журналистов, указал на основную, по его мнению, проблему:

Я неоднократно обращал внимание на все несправедливости и беззакония в Церкви, поднимал вопрос о недопустимости сотрудничества с КГБ некоторых священнослужителей и иерархов, которые до сих пор продолжают сотрудничать с ФСБ. Все проблемы Церкви от того, что иерархи дискредитировали Церковь на столько, что это приведет к неминуемому расколу. Процесс сращивания Церкви и государства, преследует цель тотального послушания народа государству, заложенного в православии как основа добродетели. После краха коммунистической идеологи, на замену пришла идеология массового оправославлевания, за счет государственного бюджета. Получив новые храмы, построенные за государственные деньги, Церковь потеряла главное — свою свободу.

[www.tyden.cz/rubriky/zahranici/rusko-a-okoli/popa-v-klatbe-za-slitovani-s-pussy-riot-podporil-schwarzenberg_254904.html#.U1RFQx-zU1W Полный текст статьи]

24 декабря 2012 года диакон Сергий Баранов покинул Российскую Федерацию.

27 декабря 2012 года диакон Сергий Баранов обратился к чешским властям с ходатайством о предоставлении международной защиты в связи с преследованием по политическим мотивам.

9 апреля 2013 года Департамент по делам беженцев и миграционной политики министерства внутренних дел Чешской Республики предоставил диакону Сергию Баранову международную защиту в форме убежища (политическое убежище).

Правозащитная и общественно-политическая деятельность

Диакон Сергий Баранов периодически публикует статьи в защиту прав ЛГБТ-сообщества в России. В одном из интервью диакон Сергий Баранов высказал свою позицию следующим образом:

Для меня нет различия между гетеросексуалами и гомосексуалами, для меня они все равны — они Божьи дети! Я вообще не понимаю эти условности: гей, лесбиянка, гетеро и т. д., прежде всего мы люди, и сотворены Богом такими, какие мы есть, и должны научиться любить, быть терпимей друг к другу, невзирая на все эти условности.

[lesbiru.com/2012/11/not-enemies/ Полный текст статьи]

Давая оценку проводимой государственными деятелями политики в отношении ЛГБТ-сообщества в России, диакон Баранов сказал следующее:

Политики в Кремле и Госдуме сделали почти невозможное. Когда негодование общества, измученного социально-экономическими проблемами нищеты и неустроенности, стало достигать предела, они сумели развернуть весь этот гнев обезумевшей толпы на ЛГБТ-сообщество. У государства должен быть внешний и внутренний враг. До сих пор «прокатывает», что внешний «враг» — это Америка со своим Госдепом, а вот с внутренним были проблемы, но теперь «враг» найден — это ЛГБТ «извращенцы» — порождение той самой Америки. Ненависть к геям стала национальной политикой, закрепленной в законе. Впрочем, чему удивляться, в стране традиционного мракобесия, где сильны «духовные скрепы», преступления ненависти, отсутствие правосудия и атрофированная совесть — норма вещей. «…» Права человека — это не права гетеросексуалов или гомосексуалов, — это права Человека.

[www.facebook.com/photo.php?fbid=428010063967239&set=pb.291855357582711.-2207520000.1398114423.&type=3&theater Полный текст статьи]

30 ноября 2013 года диакон Сергий Баранов номинировался на премию «Храбрый хвост» в правозащитном конкурсе за смелость в защите прав ЛГБТ в России, которая ежегодно вручается представителям гражданского общества в рамках международного кинофестиваля «Бок о бок». Вместе с диаконом Барановым в номинации «политики и общественные деятели», номинировались Владимир Познер, Константин Янкаускас и победитель конкурса Борис Немцов.

В начале 2014 года, реагируя на скандал связанный с диаконом Андреем Кураевым, разоблачившим факт существования «гей-лобби» в РПЦ МП, диакон Баранов написал статью, в которой, в частности, выразил следующее мнение:

То, что Церковь тяжело больна, требует глубокого очищения и реформирования — это непреложный факт. И проблема «гей-лобби» далеко не самая главная и не единственная проблема в РПЦ, есть куда более важные проблемы. Крепостное право приходских священников, архиерейский произвол и беспредел в епархиях. Открытый грабеж приходов и монастырей епархиальными архиереями и бесконтрольные финансовые потоки в Московскую Патриархию. Полное отсутствие доступа СМИ и общественности к финансовым операциям, отчетности и распределению бюджета Московской Патриархии. Отсутствие справедливого суда и каких-либо надежд на справедливое решение в церковных епархиальных судах. Наглая ложь, лицемерие и стяжательство иерархов, прикрывшихся куполами церквей. Абсолютное бесправие клира и мирян — вполне естественная форма управления народом Божьим для православия. Православная Церковь никогда не признавала всю полноту Прав Человека, что в данных обстоятельствах даже очень устраивает светскую власть, в данном случае российскую, где также легко попираются права человека. Церковь и государство пытаются навязать нам мысль, что европейские ценности от лукавого, а между тем, именно они защищают главную ценность Человека — его Права.

[www.religiopolis.org/publications/7244-nachalo-boleznej.html Полный текст статьи]

Ссылки

[www.facebook.com/sergey.baranov.55 Официальная страница] Сергея Баранова в Facebook
[diakon-baranov.livejournal.com/ diakon-baranov] — Баранов, Сергей Викторович в Живом Журнале

Отрывок, характеризующий Баранов, Сергей Викторович

– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?