Баранская, Наталья Владимировна

Наталья Владимировна Баранская
Место рождения:	Санкт-Петербург
Гражданство:	СССР СССР Россия Россия
Род деятельности:	прозаик
Годы творчества:	1968—1999
Направление:	женская проза

Наталья Владимировна Баранская (1908—2004) — русская и советская писательница.

Биография

Родилась в семье профессиональных революционеров (меньшевиков), неоднократно подвергавшихся репрессиям как до революции, так и после.

В 1925 году окончила Первую опытно-показательную школу МОНО и поступила на Высшие государственные литературные курсы, после закрытия которых доучивалась на историко-этнологическом факультете МГУ (окончила в 1930 году).

Когда мать сослали в Воронеж, уехала с ней, работала в местном издательстве. Но вскоре мать арестовали и выслали в Казахстан, и Баранская ненадолго вернулась в Москву, а оттуда, вслед за сосланным первым мужем, поехала в Уральск, где работала в редакции газеты «Прикаспийская правда». После окончания срока ссылки мужа уехала вместе с ним в Саратов, где также работала в издательстве. В 1936 мужа арестовали и отправили в воркутинские лагеря. Однако ещё до его ареста она вернулась в Москву, работала экскурсоводом. В мае 1937 она вышла замуж за своего двоюродного брата Н. Н. Баранского и вновь уехала в Саратов, где работала в университете. В 1940 году вместе с Н. П. Анциферовым и И. В. Андросовым готовила Ломоносовскую выставку в Государственном литературном музее.

Второй муж погиб на войне в 1943 году. Баранская в это время была в эвакуации на Алтае, по возвращении продолжала работать в Гослитмузее. Окончила аспирантуру МГУ.

В 1958 году стала заместителем директора нового музея Пушкина в Москве. В том же году отказалась подписать письмо, осуждающее Б. Пастернака. В 1966 году после приглашения И. Бродского для чтения стихов и вечера А. Ахматовой, когда была открыто выставлена фотография Н. Гумилева, Баранская подверглась публичному осуждению и была вынуждена уйти из музея. После этого начала писать. Первые рассказы опубликованы в 1968 году в «Новом мире». Известность в стране и за рубежом писательнице принесла повесть «Неделя как неделя» (1969). В повести рассказывается о типичной неделе из жизни женщины, разрывающейся между работой и семейными обязанностями; при всем желании ей ничего не удается выполнить так, как хотелось бы. В 1979 году она стала членом Союза писателей СССР.

Семья

Мать — Любовь Николаевна Радченко (1871—1962, урождённая Баранская), вместе с первым мужем С. И. Радченко стояла у истоков образования «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», была агентом «Искры», дружила с Крупской. Секретарь фракции меньшевиков в Государственной думе 3-го созыва. Вторично вышла замуж за В. Н. Розанова (Наталья — дочь от второго брака). В 1926 году арестована, в 1927-м сослана в Воронеж на 3 года, в 1930-м выслана в Казахстан. Реабилитирована в 1989 году. Персонаж романа Марии Прилежаевой «Под северным небом».

Отец — Владимир Николаевич Розанов (1876—1939), племянник Василия Розанова, один из организаторов Второго съезда РСДРП, член ЦК РСДРП в 1904-м и 1906—1907 годах, член Петроградского Совета в 1917 году. В 1919 году арестован по делу «Тактического центра» и «Союза возрождения России», приговорён к расстрелу, но приговор был заменён на заключение в концлагерь, в 1921 амнистирован. Первая жена — Л. Н. Радченко, вторая жена — Ольга Андреевна Паппе. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Книги

• Отрицательная Жизель, 1977
• Женщина с зонтиком, 1981
• Портрет, подаренный другу. Очерки и рассказы о Пушкине, 1982
• День поминовения, 1989
• Странствия бездомных. Жизнеописание. (Семейный архив. Старые альбомы. Письма разных лет. Документы. Воспоминания моих родителей, их друзей. Мои собственные воспоминания). — М., 1999

Источники

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>

Ссылки

• [lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=76wHJ2mHP9I%3d&tabid=10547 Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги]
• [www.belousenko.com/wr_Baranskaya.htm Наталья Баранская] в [www.belousenko.com/ электронной библиотеке Александра Белоусенко]
• [www.ng.ru/bios/2000-02-03/2_nostalgia_canaglia.html Рецензия на книгу «Странствия бездомных»]
• [www.a-z.ru/women/texts/kashkarr.htm Кашкарова Е. Женская тема в прозе 60-х годов: Наталья Баранская как зеркало русского феминизма]

Отрывок, характеризующий Баранская, Наталья Владимировна

Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.