Баран, Пол
| Пол Баран | |
| Paul Alexander Baran | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место смерти: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Учёная степень: |
доктор философии (экономика) |
| Учёное звание: |
профессор |
| Альма-матер: | |
| Научный руководитель: | |
Пол Александер Баран (англ. Paul Alexander Baran — Пол Бэ́ран; 8 декабря 1910, Николаев, Херсонская губерния, Российская империя — 26 марта 1964, Пало-Альто, Калифорния, США) — американский экономист российско-еврейского происхождения. Степень магистра получил в Гарварде, степень доктора философии — в Берлине (1932). Работал в Федеральном резервном банке Нью-Йорка. Преподавал в Стэнфордском университете. Представитель неомарксистского направления в экономической науке.
Содержание
Жизнь и научная деятельность
Пол Баран родился в Николаеве в еврейской семье[1]. Его отец, Абрам Исаакович Баран — врач и меньшевик — переехал с женой, Розалией Брауде, и детьми в Вильно[2]. Из Вильно семья отправилась в Берлин, откуда вернулась в Москву в 1915 году, но Пол остался в Германии, чтобы окончить школу. В 1926 году он учился в Институте имени Г. В. Плеханова в Москве. Затем он вновь уезжает в Германию, чтобы принять участие в сельскохозяйственных исследованиях. Баран остался в Германии при Франкфуртском институте социальных исследований. В дальнейшем он пишет диссертацию, посвящённую проблемам экономического планирования, под руководством Эмиля Ледерера. Баран знакомится с Рудольфом Гильфердингом, автором книги «Финансовый капитал», и публикуется под псевдонимом Александра Габриэля в немецким социал-демократическом журнале «Die Gessellschaft».
После прихода нацистов к власти Баран бежит в Париж, затем в СССР и оттуда — в Польшу. Накануне подписания пакта Молотова-Риббентропа и перед самым вторжением нацистов Польшу он эмигрирует в США, где поступает в Гарвардский университет и получает степень магистра. Он бросил подготовку для получения докторской степени и стал работать в Брукингском институте, а затем — в Управлении по контролю за ценами и Управлении стратегических служб. Баран работал под руководством Джона Гэлбрейта в «Strategic bombing survey», посещая послевоенную Германию и Японию. Также он работал на Министерство торговли и читал лекции в Университете Джорджа Вашингтона и затем — в Федеральном резервном банке в Нью-Йорке, прежде чем уйти в отставку и заняться научными исследованиями.
Женился на Елене Дьяченко, в браке с которой родился сын Николай, но вскоре развёлся.
Академическая деятельность Барана в Штатах начинается с 1949 году, когда он стал преподавать в Стэнфордском университете. С 1949 года он был активным участником в формировании редакционной политики журнала левой направленности «Monthly Review», издававшимся Полом Суизи и Лео Губерманом.
В 1957 году Полом Бараном в США, одновременно с Селсу Фуртаду в Бразилии, была выдвинута теория «догоняющего развития» — «депендьентизма» (от исп. dependiente – зависимый), утверждавшая возможность ограниченного самостоятельного развития периферийных экономик при сохранении приоритета национальных целей и задач над интересами международного капитала[3].
В 1960 году вместе со Суизи и Губерманом Баран посетил Кубу, что произвело на него неизгладимое впечатление. В 1962 года он совершает поездки в Москву, Иран и Югославию. Последние годы жизни Баран посвятил работе над совместной с П. Суизи книгой «Монополистический капитал», так и не закончив свой труд, и Суизи заканчивал исследование в одиночку. Баран скончался от сердечного приступа в 1964 году.
Вклад в экономическую теорию
Наиболее значимый вклад Барана в экономическую теорию — критическое применение понятия «экономического излишка». В результате критики, которой подвергли в начале XX века Бём-Баверк и другие экономисты трудовую теорию стоимости, буквальное марксово понимание прибавочной стоимости стало затруднительным.
Фактический излишек — это разница между общественным продуктом и реальным постоянным потреблением. Потенциальный излишек — это разница между фактически произведённым общественным продуктом и тем, что могло бы быть произведено — при условии улучшенной общественной системы. Даже фактический излишек тяжело измерить, при том, что большинство исследователей-экономистов ориентируются на капиталистические цели. Потенциальный излишек, признаёт Баран, понятие ещё более спекулятивное, поскольку зависит от ещё несуществующий модели общественного устройства. Баран использовал концепцию излишка, чтобы проанализировать экономику стран третьего мира в своём труде «Политэкономия роста». Баран совместно с Полем Суизи применили понятие излишка к современной им американской экономике в работе «Монополистический капитал».
Основные произведения
- «Политическая экономия роста» (The political economy of growth, 1957; русск. перевод: К экономической теории общественного развития. М., 1960)
- «Монополистический капитал: исследование американской экономики и социального порядка» (Monopoly Capital: An essay on the American economic and social order, 1966, в соавторстве с П. Суизи)
- «Политическая экономия неоколониализма» (The Political Economy of Neo-Colonialism, 1975)
Напишите отзыв о статье "Баран, Пол"
Примечания
- ↑ [books.google.com/books?id=Gi1-hW3cfo4C&pg=PA36&lpg=PA36&dq=paul+baran+parents&source=bl&ots=V2IP6vCweE&sig=Ts9UY8DCz7p8EBEfX3wBTZdjC1g&hl=en&ei=x7iQTfPtGZGUtwfzn6SICQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CD0Q6AEwBA#v=onepage&q=paul%20baran%20parents&f=false A biographical dictionary of dissenting economists]
- ↑ [www.mintz.info/genealogy/baran.htm The Baran Genealogy]
- ↑ [www.mgimo.ru/fileserver/2004/kafedry/mirec/prog-mirec2006_3-Inozemcev1-3.doc Самодостаточность западной цивилизации]
См. также
Ссылки
- [www.trend.infopartisan.net/trd0805/t150805.html Биография Барана] (англ.)
- [www.scepsis.ru/library/id_2606.html Ответственность интеллектуала]
Отрывок, характеризующий Баран, Пол
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
