Баран, Хенрик

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хенрик Баран
Henryk Baran
Дата рождения:

19 октября 1947(1947-10-19) (76 лет)

Страна:

США США

Научная сфера:

литературоведение, славистика

Место работы:

Университет Олбани

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Массачусетский технологический институт,
Гарвардский университет

Известен как:

русист, хлебниковед, специалист по «Протоколам сионских мудрецов»

Хенрик Баран (англ. Henryk Baran, р. 19 октября 1947) — американский литературовед, славист. Исследователь русского авангарда, хлебниковед. Специалист по «Протоколам сионских мудрецов». Профессор Университета Олбани.





Биография

Хенрик Баран родился 19 октября 1947 года[1].

В 1967 году получил степень бакалавра по математике в Массачусетском технологическом институте. В 1969 году получил степень магистра в области славянских языков и литературы в Гарвардском университете и в 1976 году — защитил докторскую степень. Ученик Романа Якобсона и Кирилла Тарановского[1].

Профессор департамента языка, литературы и культуры Университета Олбани, много лет возглавлял славянскую кафедру университета[1].

Научная деятельность

Сфера научных интересов — русская литература первых десятилетий ХХ века (символизм, акмеизм, футуризм), в первую очередь — творчество Велимира Хлебникова. Исследовал мифо-поэтические образы в русской литературе. Специалист по структурно-семиотическим исследованиям; публикатор на английском языке эпистолярного наследия Петра Богатырёва и Романа Якобсона[1].

Специалист по «Протоколам сионских мудрецов».

Преподавательская деятельность

Помимо многолетней работы на славянской кафедре Университета Олбани, читал лекции в Колумбийском университете, Государственном университете штата Нью-Йорк, Университете штата Иллинойс (Урбана), Российском государственном гуманитарном университете, Тверском государственном университете и других высших учебных заведениях мира[1].

Библиография

Книги

Статьи

Интервью, участие в программах СМИ

  • [www.svoboda.mobi/a/1925509.html Гости Елены Фанайловой обсуждают русский Новый год]. Радио Свобода (10 января 2010). Проверено 24 ноября 2015.

Напишите отзыв о статье "Баран, Хенрик"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 [www.ruthenia.ru/folklore/baran.htm [К 60-летнему юбилею Хенрика Барана]]. Рутения (2007). Проверено 24 ноября 2015.

Литература

  • Котельникова Ирина. [www.ng.ru/ng_exlibris/2002-09-19/4_inspirations.html Озарения и графомания: [Рецензия на книгу: Хенрик Баран. О Хлебникове. Контексты, источники, мифы. — М.: РГГУ, 2002, 416 с.]] // НГ Ex libris. — 2002. — 19 сентября.
  • С. Д. [lit.1september.ru/article.php?ID=200303706 [Рецензия на книгу: Хенрик Баран. О Хлебникове. Контексты, источники, мифы. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2002. 416 с.]] // Первое сентября. — 2003. — № 37.

Ссылки

  • [www.ruthenia.ru/folklore/baran.htm [К 60-летнему юбилею Хенрика Барана]]. Рутения (2007). Проверено 24 ноября 2015.
  • [magazines.russ.ru/authors/b/baran/ Хенрик Баран] в «Журнальном зале»
  • [polit.ru/author/h_baran/ Хенрик Баран]. Полит.ру. Проверено 24 ноября 2015.
  • Баран Хенрик. [plutser.ru/about%20Plutser/recense/Henrik_Baran Рецензия на «Словарь мата» Алексея Плуцера-Сарно]. Plutser.ru. Проверено 24 ноября 2015.  (англ.)
  • Бирюков Сергей. [avantgarde.narod.ru/miscellanea/baran_rez.htm Новая книга о Хлебникове: [Рецензия на книгу: Хенрик Баран. О Хлебникове. Контексты, источники, мифы. Москва: Российский государственный гуманитарный университет, 2002.]]. Поэзия авангарда. Проверено 24 ноября 2015.
  • [www.knigoboz.ru/?section=catalog&catalog_category_id=&catalog_id=113 О Хлебникове. Контексты, источники, мифы: [Рецензия на книгу: Хенрик Баран. О Хлебникове. Контексты, источники, мифы. М.: РГГУ, 2002. — 416 с. 2000 экз. (п) ISBN 5-7281-0337-5]]. Книжное обозрение. Проверено 24 ноября 2015.

Отрывок, характеризующий Баран, Хенрик

Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.