Бараташвили, Николай Мелитонович

Николай Бараташвили
ნიკოლოზ ბართაშვილი
Дата рождения:	15 (27) декабря 1817(1817-12-27)
Место рождения:	Тифлис, Российская империя
Дата смерти:	9 (21) октября 1845(1845-10-21) (27 лет)
Место смерти:	Гянджа
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	поэт
Язык произведений:	грузинский

Николай (Николоз) Мелитонович Бараташвили (груз. ნიკოლოზ მელიტონის ძე ბართაშვილი; 15 [27] декабря 1817, Тифлис — 9 [21] октября 1845, Гянджа) — грузинский поэт-романтик.

Известный грузинский поэт-романтик. Человек со сложной судьбой. Теперь его называют «классиком грузинской литературы», однако при его жизни не было издано ни одной строчки стихов. Впервые несколько стихотворений Бараташвили были опубликованы лишь через семь лет после его смерти. Только после издания в 1876 году сборника его стихов на грузинском языке, Бараташвили стал одним из самых популярных поэтов Грузии.

Биография

Родился в семье князя Мелитона Николаевича Бараташвили (1795—1860) и княжны Ефимии Дмитриевны (Зурабовны) Орбелиани (1801—1849).

В 1827 году был определён в Тифлисское благородное училище, которое окончил в 1835 году. Под влиянием своего учителя, общественно-политического деятеля и философа Соломона Додашвили Николоз проникся идеями гуманизма и национальной свободы. После окончания училища из-за материальной нужды был вынужден поступить чиновником в Экспедицию суда и расправы.

Уже в 1840-х годах молодой Николоз приобрёл славу поэта и возглавил литературный кружок. Члены этого кружка основали впоследствии постоянный грузинский театр (1850 г.) и журнал «Цискари» (1852 г.).

Большую роль в его жизни сыграла неразделенная любовь к княжне Екатерине Александровне Чавчавадзе, дочери известного поэта князя Александра Гарсевановича Чавчавадзе (ставшей впоследствии супругой владетеля Мегрелии князя Давида Дадиани). Стихи, посвященные ей, — блестящие образцы любовной лирики.

В 1844 году после полного разорения отца Николоз был вынужден покинуть родной край и поступить на государственную службу сначала в Нахичевани, потом в Гяндже, где он занимал должность помощника уездного начальника. Заболев здесь малярией, он умер в возрасте 27 лет и был похоронен на местном кладбище.

25 апреля 1893 года прах поэта был перевезён на родину и при огромном стечении народа торжественно захоронен в Тбилиси на Дидубийском кладбище. В 1938 году перезахоронен на горе Мтацминда в пантеоне величайших общественных деятелей Грузии.

Творчество

Поэтическое наследие Николоза Бараташвили включает 36 лирических стихотворений и историческую поэму «Судьба Грузии». Совершенным образцом лирики Бараташвили является его стихотворение «Мерани» — одно из любимых стихотворений грузинского народа.

В конце XIX — начале XX века на страницах Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона о творчестве Бараташвили был написан следующий отзыв: «Тяжелые личные неудачи и ничтожество окружающей среды наложили печать меланхолии на творчество поэта, прозванного „грузинским Байроном“. В эпоху борьбы с горцами и общего увлечения военными подвигами он взывает к другой, лучшей славе — сделать счастливыми своих крестьян; он жаждет самопожертвования во имя родины. Пессимизм Б. не укладывается в рамки личного недовольства; он носит философский характер, обуславливаемый общими запросами человеческой души. Б. — первый грузинский поэт-мыслитель, воплотивший в своих прекрасных по форме произведениях общечеловеческие идеалы справедливости и свободы».

В русскую культуру творчество Бараташвили пришло только при советской власти, в 1922 году, с переводами Валериана Ивановича Гаприндашвили. Популярным же он стал после переводов Борисом Пастернаком его стихов (известное стихотворение «Синий цвет» в переводе Пастернака было положено на музыку и исполнялось Сергеем Никитиным). На стихи Н. Бараташвили в переводе Б. Пастернака композитором Еленой Могилевской написан вокальный цикл «Песни на Мтацминде».

Переводили Бараташвили также Михаил Лозинский, Сергей Спасский и другие, а в новейшее время — Максим Амелин.

Известно также его произведение «Песня Гончабейим», посвящённое азербайджанской поэтессе, дочери последнего Нахичеванского хана Гончабейим, стихи которой были переведены им на грузинский язык.

Память

• Горийский государственный педагогический институт имени Н. Бараташвили.
• Улица Николоза Бараташвили в г. Батуми

Источники

• [slovari.yandex.ru/search.xml?text=%E1%E0%F0%E0%F2%E0%F8%E2%E8%EB%E8 Энциклопедические статьи в энциклопедиях Яндекса](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2872 дня))
• [poem.com.ua/info/baratashvili1.html Биография]
• [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/BARATASHVILI_NIKOLOZ_MELITONOVICH.html Бараташвили, Николоз Мелитонович]. Биография. Онлайн-энциклопедия «Кругосвет» (krugosvet.ru). Проверено 26 октября 2012. [www.webcitation.org/6BwrxYbni Архивировано из первоисточника 5 ноября 2012].
• [poem.com.ua/category/classik/baratashvili-nikoloz Тексты стихотворений]

Отрывок, характеризующий Бараташвили, Николай Мелитонович

«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»