Бара, Жозеф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жозеф Бара
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Жозе́ф Ба(р)ра́ (фр. Joseph Bara, Barra; 30 июля 1779, Фонтенбло7 декабря 1793, Жалле, ныне департамент Мен и Луара) — герой Французской революции. Его образ активно использовался патриотической пропагандой как революционной эпохи, так и более позднего времени.





Смерть в бою

Большая часть сведений о Бара была сообщена в 1793 году в рапорте Конвенту, сделанном генерал-адъютантом Демаром (Desmares). Согласно отчёту Демара, осенью 1792 года 13-летний Жозеф добровольно вступил в возглавляемую Демаром дивизию, направленную против вандейских повстанцев, и был прикомандирован к 8-му гусарскому полку в качестве барабанщика. Разделяя все тяготы военной службы, мальчик участвовал в боях наравне с остальными солдатами. В одной из стычек он был смертельно ранен в лоб сабельным ударом и умер, прижимая к груди трёхцветную кокарду. Храбрость и самоотречение подростка показались генералу настолько удивительными, что он решил довести подвиг Бара до сведения революционных властей[1]. Историк Жан-Клеман Мартен утверждает, что Демар, описывая героическую смерть юноши, пытался затушевать свои военные неудачи, что не спасло его от эшафота[2].

Пропагандистский символ

Жозеф Бара был немедленно поднят на щит революционной пропагандой. 8 нивоза (28 декабря) 1793 года Робеспьер произнёс перед Конвентом речь, в которой, прославляя доблесть юного солдата («Только у Франции есть тринадцатилетние герои») призвал удостоить погибшего погребения в Пантеоне. Бертран Барер, в свою очередь, предложил отпечатать гравюры с изображением подвига Бара и разослать во все начальные школы Франции. Оба предложения были приняты Конвентом; знаменитому художнику Жаку-Луи Давиду было поручено написать картину, которая послужила бы основой для гравюр[1]. Мать Бара была взята на государственное попечение.

Юный солдат за считанные недели сделался символом героизма и беззаветной любви к республике, вызвав вполне искренний энтузиазм среди молодёжи. В честь Бара (а также других юных героев, вроде 12-летнего солдата Агриколя Виала) устраивались праздники, писались стихи и оперы (одна из них принадлежит Андре Гретри), массово печатались эстампы с его изображением. Его имя начало обрастать историческими мифами: вандейцы якобы окружили Жозефа, заставляли кричать «Да здравствует король!», а когда он воскликнул «Да здравствует республика!», — расстреляли (или зарубили саблями). Перенос тела Бара в Пантеон так и не состоялся, вероятно, из-за падения Робеспьера.

После революции

Культ Бара пережил революционную эпоху, испытав новый расцвет во время Третьей республики; по некоторым предположениям, Бара повлиял на образ Гавроша[3]. Легенда о последних словах Бара оказалась наиболее живучей и встречалась во французских школьных учебниках до середины XX века[4]. В 6-м округе Парижа есть улица, носящая его имя; в городке Палезо, где Бара жил перед уходом в армию, ему установлен памятник.

См. также

Напишите отзыв о статье "Бара, Жозеф"

Примечания

  1. 1 2 [fr.wikisource.org/wiki/Biographie_des_c%C3%A9l%C3%A9brit%C3%A9s_militaires_des_arm%C3%A9es_de_terre_et_de_mer_de_1789_%C3%A0_1850_%E2%80%94_B#BARRA_.28JOSEPH.29 Военный биографический словарь Шарля Мюйе, 1852]  (фр.)
  2. Jean-Clément Martin, Violence et Révolution. Essai sur la naissance d'un mythe national, Paris, Éditions du Seuil, collection L'univers historique, 2006, p. 181
  3. [litena.ru/books/item/f00/s00/z0000006/st037.shtml Белоусов Р. С. О чем умолчали книги. М., Сов. Россия, 1971.]
  4. См., напр.: P. Bernard et F. Redon, Notre premier livre d'histoire, cours élémentaire 1re année, Paris, Fernand Nathan, 1950.

Отрывок, характеризующий Бара, Жозеф

– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.