Барбе д’Оревильи, Жюль Амеде

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Барбе д'Оревильи, Жюль Амеде»)
Перейти к: навигация, поиск
Жюль Амеде Барбе д’Оревильи
фр. Jules Amédée Barbey d'Aurevilly
Дата рождения:

2 ноября 1808(1808-11-02)

Место рождения:

Сен-Совёр-ле-Виконт, Франция

Дата смерти:

23 апреля 1889(1889-04-23) (80 лет)

Место смерти:

Париж, Франция

Гражданство:

Франция Франция

Язык произведений:

французский

Жюль Амеде Барбе д’Оревильи (фр. Jules Amédée Barbey d'Aurevilly; 2 ноября 1808 года, Сен-Совёр-ле-Виконт, департамент Манш — 23 апреля 1889 года, Париж) — французский писатель и публицист.





Биография

Родился и вырос в Нормандии. По линии отца принадлежал к крестьянскому роду, в 1765 году купившему себе дворянство, по материнской линии — к старой нормандской аристократии. Учился праву. В 1827 году познакомился в парижском лицее С Морисом де Гереном, дружеские отношения с которым поддерживал потом до смерти последнего, опубликовал сочинения его сестры Эжени де Герен. С 1833 года окончательно обосновался в Париже, вел жизнь денди, злоупотреблял алкоголем и наркотиками. В 1846 году пережил религиозный кризис, возвратился к католицизму, ценностям рода и земли. Сотрудничал в ежедневной газете «Конститюсьоннель», публиковал политические фельетоны, выражал монархические взгляды, посвятил большое эссе Жозефу де Местру. Параллельно вёл модную хронику, вообще много писал о моде. В 1857 году Барбе д’Оревильи активно поддержал Бодлера, когда тому грозил суд по обвинению в оскорблении общественной нравственности; в 1874 году, после выхода в свет сборника новелл «Те, что от дьявола», такой же процесс угрожал ему самому. При осаде Парижа в ходе франко-прусской войны записался в национальную гвардию. Последние годы жизни провел в уединении, в узком кругу близких ему людей: Леона Блуа, Поля Бурже, Гюисманса, Рашильд.

Творчество

Фигура и судьба Барбе д’Оревильи отмечены кричащими противоречиями: Михаил Кузмин видел в его творчестве переход «от романтизма к натурализму и снова романтическому декадентству и символизму» (предисловие к русскому изданию книги «О дендизме» 1912 года). Новеллы, повести и романы Барбе нередко связаны с недавним историческим прошлым — прежде всего, с событиями Французской революции и мятежом шуанов на северо-западе страны («Шевалье Де Туш», 1864 год, и др.). Характерные мотивы его прозы, глубоко кризисной по взгляду на мир, — крах старых ценностей, невозможность любви, таинственная зачарованность злом. Традиционалист Барбе не раз обвинялся в аморализме (так было с его романом «Старая любовница», 1851), ряд книг этого католика и роялиста («Женатый священник», 1865; «Те, что от дьявола», 1874) вызвал протест клерикальных кругов: недаром Анатоль Франс называл Барбе д’Оревильи непримиримым католиком, который исповедует свою веру исключительно в богохульствах. Многочисленные эссе писателя о героях прошлого и настоящего были объединены в четыре серии и составили многотомник «Труды и люди», большей частью вышедший уже после смерти автора. Известен также его небольшой трактат, посвященный дендизму и прославленному британскому денди Джорджу Браммелу (1861).

Наследие и признание

Сочинения Барбе д’Оревильи переиздаются во Франции по сей день и имеют далеко не академический интерес. По многим из них сняты телевизионные фильмы. В 2007 году роман «Старая любовница» стал основой ленты Катрин Брейя (в 1921 году новеллу «Женская месть» экранизировал знаменитый немецкий экспрессионист Роберт Вине, в 1970-м новеллу «Дон Жуан» — известный итальянский актёр, режиссёр театра и кино Кармело Бене). В России к прозе и фигуре Барбе д’Оревильи обращались символисты, Максимилиан Волошин, Михаил Кузмин, Осип Мандельштам.

Сочинения

  • Le Cachet d’onyx (1831)
  • Madame de Gesvres ou l’amour impossible (1836)
  • Une vieille maîtresse (1851)
  • L’ensorcelée (1855)
  • Les Œuvres et les Hommes (1860—1909)
  • Du Dandysme et de G. Brummell (1861)
  • Chevalier Des Touches (1864)
  • Un prêtre marié (1865)
  • Diaboliques (1874)
  • Une histoire sans nom (1882)

Новейшие сводные издания

  • Œuvres romanesques complètes. 2 vols. Paris: Gallimard, 1964—1966
  • Correspondance générale. Paris: Belles-lettres, 1980—1989

Публикации на русском языке

  • Лики дьявола. СПб: Пантеон, 1908.
  • Дэндизм и Джордж Брэммель. М.: Альциона, 1912.
  • Дьявольские повести. — СПб.: Лениздат, 1993. — 509 с. ISBN 5-289-01318-0
  • Дендизм и Джордж Бреммель: Эссе. М.: Независимая газета, 2000.
  • Имени нет: Избранные произведения. М.: Энигма, 2006 (Коллекция «Гримуар») [www.aenigma.ru/php/content.php?razdel=author&file1=28].

Напишите отзыв о статье "Барбе д’Оревильи, Жюль Амеде"

Литература

  • Quéru H., Le Dernier grand seigneur: Jules Barbey d’Aurevilly, Paris: Éditions de Flore, 1946
  • Bésus R., Barbey d’Aurevilly, Paris: Éditions universitaires, 1957
  • Colla P., L’univers tragique de Barbey d’Aurevilly, Bruxelles: Renaissance du livre, 1965
  • Hofer H., Barbey d’Aurevilly romancier, Bern: Francke, 1974
  • Juin H., Barbey d’Aurevilly, Paris: Seghers, 1975
  • Berthier Ph., L’ensorcelée — Les diaboliques de Barbey d’Aurevilly : une écriture du désir, Paris: H. Champion, 1987.
  • Tranouez P., «Fascination et narration dans l'œuvre romanesque de Barbey d’Aurevilly: la scène capitale», in Revue des Lettres modernes (Paris), 1987
  • Toumayan A., La littérature et la hantise du mal: lectures de Barbey d’Aurevilly, Huysmans et Baudelaire, Lexington: French Forum, 1987
  • Волошин М., Барбэ д’Оревильи// Он же. Лики творчества, Л.: Наука, 1988, с.34-53
  • Eygun F.-X., Barbey d’Aurevilly et le fantastique, New York : Peter Lang, 1996
  • Jeanton-Lamarche J.-M., Pour un portrait de Jules-Amédée Barbey d’Aurevilly, Paris : L’Harmattan, 2000
  • Rossbach S., Des Dandys Wort als Waffe : Dandyismus, narrative Vertextungsstrategien und Geschlechterdifferenz im Werk Jules Barbey d’Aurevillys, Mimesis : Untersuchungen zu den romanischen Literaturen der Neuzeit, Tübingen : Niemeyer, 2002 (Berlin, Freie Univers. dissert, 1999)
  • Thiollet J.-P., Barbey d’Aurevilly ou le triomphe de l'écriture, Milon-la-Chapelle (Paris) : H & D, 2006 ; Carré d’Art : Barbey d’Aurevilly, lord Byron, Salvador Dali, Jean-Edern Hallier, Paris, Anagramme, 2008

Ссылки

Отрывок, характеризующий Барбе д’Оревильи, Жюль Амеде

После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.