Барбют

Барбют (англ. Barbute итал. Barbotto) — итальянский пехотный шлем XV века, в значительной мере закрывающий лицо за счёт развитых нащёчников. Y-образный вырез некоторых барбютов XV века копирует античные шлемы гоплитов (Сorinphian barbute). Существует два объяснения этого названия, буквально означающего "бородатый" (итал. Barba — борода): шлем "с бородой", то есть с выступами, закрывающими щеки, и "шлем, из-под которого торчит борода владельца". Некоторые барбюты снабжались бармицей (barbute a camalia), основная масса — нет (barbute sin camalia). Барбюты ковались разной формы — от полностью открывающих лицо до полностью закрывающих его. В Италии XV-XVI века слово "барбют" использовалось также для обозначения численности латников в отряде (например, "отряд в 1000 барбют"). Также этот шлем имел и другие названия (в зависимости от региона): к примеру, в Германии их называли «итальянскими саладами» или «итальянскими бацинетами».

В настоящее время барбют классифицируется как открытый тип шлема, так как, несмотря на полную защиту головы, имеет ничем не прикрытый вырез в лицевой части (исключение составляют некоторые образцы барбютов с забралом, первые из которых появились в начале XV века). Очень часто из-за схожести формы барбют путают с бацинетом, особенно в тех редких случаях, когда барбют дополняется бармицей, бувигером или забралом. Однако у него имеется отличительная особенность — его боковые стороны, «нащечники», защищают щеки и уши. На передней стороне шлема делается вырез в форме буквы Т или Y. В шлемах с Y-образным вырезом встречается ярко выраженный недлинный наносник, который исчезает после 1450 года. Благодаря вырезу обзор и дыхание воина не затрудняются, при этом и голова остается защищенной. Купол барбюта обыкновенно сферический или сфероконический. Задняя часть несколько удлинена и прикрывает затылок, немного опираясь на плечи, а в более поздних образцах затыльник еще и выгибался назад, имея схожесть с саладами, только короче и более покатый. Также существовали и полностью открытые барбюты — без нащечных пластин, что также их делало похожими на бацинеты или салады.

Несмотря на присутствие барбюта в составе некоторых миланских доспехов в музейных экспозициях, он был чисто пехотным шлемом. В книге Фреда и Лилианы Функен есть изображение барбюта с забралом типа "воробьиный клюв", однако никаких иных подтверждений использования барбюта в кавалерии нет.

Барбют был популярен примерно до конца XV века, когда был вытеснен саладами.

Литература

• Christopher Gravett (Author) & Angus McBride (Illustrator). Knights at Tournament. — Osprey Publishing, 2000. — 64 p. — ISBN 1-85532-937-9.

Отрывок, характеризующий Барбют

«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.