Бардия

Бардия

Бардия (др.-перс. 𐎲𐎼𐎮𐎡𐎹, от просто-иранск.*bardz- «быть высоким»), именуемый греками Смердисом (др.-греч. Σμέρδις) — младший сын Кира Великого, назначенный им управлять восточными провинциями. По официальной версии персидской историографии (которую повторяет Геродот), он был убит по приказу старшего брата Камбиза перед отбытием последнего в Египет.

Опасаясь волнений, Камбиз держал его смерть в секрете, что позволило самозванцу-магу, чьё истинное имя было Гаумата, провозгласить себя царём (11 марта 522 года до н. э.), заручиться поддержкой недовольного Камбизом населения и править Персидской империей в течение семи месяцев. Достоверного об этом времени известно мало, за исключением указаний на то, что Бардия-Гаумата на три года упразднил налоги и военную повинность, перенёс столицу в Мидию и разрушил какие-то храмы.

Бардия-Гаумата был умерщвлён 29 сентября по наущению Дария I, взявшего бразды правления в свои руки, узаконившего свою власть путём брака с дочерью настоящего Смердиса и учредившего ежегодный праздник «избиения магов», во время которого «ни одному магу нельзя показаться на улице, и все они сидят дома» (Геродот). Вопрос о том, был ли Бардия самозванцем, остаётся открытым, так как единственным источником сведений античных историков, по-видимому, был сам Дарий и его Бехистунская надпись.

Сторонники традиционной версии основываются на том, что сам Камбиз перед смертью признался в братоубийстве и разоблачил самозванство Гауматы. Современные авторы, включая М. А. Дандамаева, не исключают ревизионистской версии, по которой Бардию убил сам Дарий, а никакого Гауматы не было. Гор Видал, среди прочих, предполагает, что история о самозванце была изобретена Дарием для оправдания захвата власти. Как бы то ни было, Гаумата не был последним лже-Бардией: ещё один самозванец был захвачен ратниками Дария через год после его прихода к власти.

Литература

• Pierre Briant: From Cyrus to Alexander. Winona Lake 2002.
• Alexander Demandt: Darius und der «falsche Smerdis». In: Alexander Demandt (Hg.): Das Attentat in der Geschichte, Berlin/Wien 1996, S. 1ff.
• Josef Wiesehöfer: Der Aufstand Gaumātas und die Anfänge Dareios' I. Bonn 1978.

Отрывок, характеризующий Бардия

– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.