Баркли, Роберт
Ро́берт Баркла́й, в современной традиции перевода Ро́берт Ба́ркли (23 декабря 1648, Гордонстаун[en], Морей — 3 октября 1690, Особняк Ури[en], Кинкардиншир[en]) — английский религиозный деятель и богослов, один из первых квакеров, член клана Барклай.
Биография
Отец Барклая служил под начальством Густава II Адольфа и, по причинам потрясений тридцатилетней войны, придерживался переменчивых политических взглядов. Роберта направили завершать образование в Шотландский колледж[en], в Париже[1] и, возможно, тогда склонили принять римско-католическую веру. В 1667 году, однако он последовал примеру своего отца и присоединился к недавно на тот момент сформированному «Обществу Друзей»[2]. В 1670 году он женился на Кристиане Моллисоне из Абердина, принадлежащей к квакерам. В скором времени он — благодаря хорошим ораторским и умственным способностям — стал фактически главным апологетом новой доктрины, добившись признания в диспутах с неким Уильямом Митчеллом.
Публикация им пятнадцати богословских тезисов (Theses Theologiae, 1676) привела к общественному обсуждению в Абердине, в котором каждая сторона заявляла о своей победе. Его самая большая работа «An Apology for the True Christian Divinity» издана на латыни в Амстердаме в 1676 году и являлась тщательно продуманным обоснованием ряда фундаментальных положений, озвученных им в «Тезисах». Она переведена автором на английский язык в 1678 году и до наших дней иногда называется самым важным манифестом общества квакеров[3][2]. Барклай в своей жизни испытал преследования, которым подверглось всё общество квакеров, и несколько раз оказывался в тюрьме.
Он много путешествовал по Европе (однажды — с Уильямом Пенном и Джорджем Фоксом) и несколько раз беседовал с принцессой Елизаветой Богемской. В более поздние годы имел большое влияние на короля Якова II, который как Герцог Йоркский дал двенадцати членам общества во владение область Восточная Джерси, губернатором которой стал Барклай (правил в 1682—1688 годах). Он, как сообщается, посещал Джеймса в целях того, чтобы привести того к соглашению с Вильгельмом Оранским, прибытие которого было на тот момент неизбежно.
Напишите отзыв о статье "Баркли, Роберт"
Примечания
- ↑ His uncle was Robert Barclay (1611/12–1682), see ODNB article by Brian M. Halloran, ‘Barclay, Robert (1611/12–1682)’, Oxford Dictionary of National Biography, Oxford University Press, 2004 [www.oxforddnb.com/view/article/67834], accessed 3 December 2007.
- ↑ 1 2 One or more of the preceding sentences incorporates text from a publication now in the public domain: Chisholm, Hugh, ed. (1911). "Barclay, Robert". Encyclopædia Britannica 3 (11th ed.). Cambridge University Press. pp. 394–395.
- ↑ "one of the most impressive theological writings of the century and often marked by the eloquence of lofty moral convictions’." said by Leslie Stephen, according to The age of Dryden by Richard Garnett, on Googlebooks [books.google.co.uk/books?id=Ep5LD1m3IssC&pg=PA226&lpg=PA226&dq=%22one+of+the+most+impressive+theological+writings+of+the+century%22&source=web&ots=4vgBYUL3cu&sig=hOVTwewcEaCPOkYRpNVU7GsWnDA&hl=en&sa=X&oi=book_result&resnum=2&ct=result p226.]
Ссылки
- [www.britannica.com/eb/article-9013333/Robert-Barclay Encyclopædia Britannica website]
- [www.qhpress.org/texts/barclay/apology/index.html An Apology For the True Christian Divinity by Robert Barclay]
- Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья Robert Barclay (англ.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
Отрывок, характеризующий Баркли, Роберт
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
