Баркс, Карл

Карл Баркс
Carl Barks
Карл Баркс, 1982 год
Род деятельности:	Иллюстратор, создатель комиксов
Дата рождения:	27 марта 1901(1901-03-27)
Место рождения:	Меррилл, Орегон, США
Дата смерти:	25 августа 2000(2000-08-25) (99 лет)
Место смерти:	Грант-Пасс, Орегон, США

Карл Баркс (англ. Carl Barks, 27 марта 1901 — 25 августа 2000) — известный диснеевский художник-иллюстратор и автор комиксов. Является автором вымышленного города Дакбург, послужившего сеттингом для мульт- и комиксного сериала «Утиные истории». За свои сценарии и иллюстрации получил прозвище Человек-утка. Уилл Айснер, отец современного комикса, называл его Андерсеном комиксов.

Биография

Ранние годы

Баркс родился в городе Мерилл штата Орегон. Рассказывая о своём детстве, Карл отмечал, что ему приходилось часто испытывать чувство одиночества. Его родителям-фермерам принадлежал участок земли площадью около одной квадратной мили (2.6 км²). Ближайший в округе сосед жил примерно в километре от них, но был для родителей Баркса скорее знакомым, чем другом. Самая близкая школа находилась в трёх километрах от дома, и маленький Карл по пути на учёбу был вынужден ежедневно преодолевать это расстояние.

В 1908 году отец Баркса в надежде увеличить доход перевёз свою семью в город Мидленд штата Орегон. Здесь они основали новую животноводческую ферму и стали продавать свою продукцию на местную скотобойню. В 1911 году они переехали в Калифорнию в Санта-Розу, но на новом месте дела Барксов шли довольно скверно, и из-за возникших финансовых трудностей им пришлось возвратиться в Меррилл.

1916 год по разным причинам стал поворотным моментом в жизни пятнадцатилетнего Карла. Во-первых, в этот год скончалась его мать. Во-вторых, у него возникли серьёзные проблемы со слухом (позднее он вынужден будет приобрести слуховой аппарат, которым будет пользоваться на протяжении всей жизни). В-третьих, из-за проблем со слухом, которые постоянно вносили свой негативный вклад в учёбу, ему пришлось приостановить процесс обучения.

Поиск работы

После этого Баркс начал работать. Он часто менял рабочее место и попробовал себя на различных поприщах (фермером, токарем, лесорубом, печатником и т. п.), но так и не смог добиться значительного успеха. Впоследствии этот период жизни окажет влияние на его самых известных персонажей комиксов — Дональда Дака и Скруджа Макдака. Как говорил сам Карл Баркс, с подобными ситуациями он знаком не понаслышке.

В это время Баркс начал подумывать о том, как бы сочетать и работу, и его любимое хобби — рисование. Рисованием он увлекался с раннего детства, копируя рисунки своих любимых художников комиксов. До своих шестнадцати лет он в основном учился рисовать самостоятельно, но всё же решился взять несколько уроков. Однако после первых четырёх занятий ему пришлось приостановить обучение, так как из-за работы у него почти не оставалось времени на подобные занятия. Но впоследствии он заявлял, что эти уроки существенно помогли ему в совершенствовании своего стиля.

В декабре 1918 года Баркс покинул своего отца и уехал в поисках работы в Сан-Франциско. Там он устроился на работу в небольшое издательство, пытаясь продавать свои рисунки в газеты и другие печатные издание, но с малым успехом.

В то время он встретил свою первую жену — Пёрл Тёрнер, на которой женился в 1921 году. У них родились две дочери — Пегги (1923) и Дороти (1924).

В 1923 году Баркс вернулся в Меррилл, где некоторое время вновь проработал фермером. Вскоре ему удалось продать несколько своих рисунков в журнал Judge, а позднее — устроиться редактором в мужской журнал Calgary-Eye-Opener. В то же время он продолжил продавать свои графические работы в сторонние издания.

В 1930 году Баркс развёлся с женой и вскоре переехал в Миннеаполис, где базировался Calgary-Eye-Opener. Там он встретил Клару Бэлкен, которая в 1938 году стала его второй женой.

Работа и творчество

В ноябре 1935 года он узнал, что Уолт Дисней ищет новых художников для своей студии. Баркс решил попытать счастья. Он был утверждён на пробы, что вскоре повлекло за собой переезд в Лос-Анджелес. Карл стал одним из двух нанятых на работу практикантов. Его начальная зарплата составляла 20 долларов в неделю. Свою работу в студии Диснея он начал в 1935 году — год спустя после дебюта Дональда Дака, который состоялся 9 июня 1934 года в короткометражном анимационном фильме «Маленькая умная курочка» («The Wise Little Hen»). Сначала он выполнял роль одного из аниматоров-помощников, но в 1937 году был переведён в отдел составления сценариев.

Нарастающая военная напряжённость в мире негативно повлияла на работу студии, и в 1942 году Баркс был вынужден покинуть работу. Незадолго до ухода он подрабатывал в качестве художника комиксов, создав около половины иллюстраций для комикса «Дональд Дак ищет пиратский клад» («Donald Duck Finds Pirate Gold»), вышедшего в октябре 1942 года. Эта история стала первым оригинальным комиксом о Дональде Даке, изданном в американском журнале комиксов. Однако это не была его первая работа над комиксами, так как ранее в том же году он работал над сценарием книжки «Плуто спасает корабль» («Pluto Saves the Ship»). После ухода из студии Диснея Баркс уехал в Калифорнию, где намеревался организовать собственную птицеферму.

Вскоре он устроился на работу в издательство Western Publishing, где начал непосредственно работать над комиксами о Дональде Даке. В 1943 году вышла его десятистраничная история «Сад победы» («The Victory Garden»), которая стала первой из примерно пятисот работ Баркса, выпущенных для Western Publishing, над которыми он трудился на протяжении следующих трёх десятилетий. Главных героев своих комиксов — Дональда и его племянников (Хьюи, Дьюи и Луи, также известными как Билли, Вилли и Дилли) — он окружил новыми эксцентричными персонажами. Среди них: Скрудж Макдак, самый богатый селезень в мире; Глэдстоун Гусак, невероятно счастливый кузен Дональда; братья Гавс, незадачливые преступники; Флинтхарт Гломгольд, главный конкурент Скруджа; колдунья Магика де Гипноз и другие.

Творческие успехи отрицательно сказались на его семейной жизни, и в 1951 году Баркс развёлся с Кларой. В 1954 году он женился в третий раз. Его новой женой стала художница Маргарет Вильямс, с которой он познакомился на выставке изобразительного искусства.

Поздние годы

В 1966 году Баркс вышел на пенсию, но тем не менее некоторое время продолжал писать комиксы для Western Publishing. Вскоре он начал писать картины, которые стал продавать на местных выставках. На них он изображал юмористические сцены из жизни на ферме, а также портреты коренных американцев. В 1975 году одна из первых картина Баркса была продана на аукционе по цене 2 500 долларов. Впоследствии цены и спрос на его работы постоянно росли, и в 1976 году его картина «Четвёртое июля в Дакбурге» была продана по рекордной цене — 6 400 долларов. В 1981 году Баркс принял участие в работе над изданием книжки комиксов о Скрудже Макдаке, выпущенной ограниченным тиражом. C 1993 по 1998 гг. он управлял основанной им «Студией Карла Баркса», организовавшей в 1994 году тур по 11 странам Европы для продвижения собственных работ.

В период с 1994 по 1998 год в десяти музеях Европы была проведена выставка-ретроспектива работ Баркса, которую посетило более 400 000 человек.

Скончался Карл Баркс 25 августа 2000 года в своём новом доме в Грант-Пассе.

Интересные факты

• Американский журнал The Comics Journal включил комиксы о Дональде Даке в список сотни лучших англоязычных комиксов XX века, где он занял 6 место. Комиксы Баркса о Дяде Скрудже в этом списке заняли 20 место.
• Карл Баркс создал ранние комиксы с рассказом про Энди Панду, опубликованный в новом поколении.
• В честь Карла Баркса был назван один из астероидов — 2730 Баркс.
• Видеоигра Donald Duck: Goin' Quackers посвящена памяти Карла Баркса.

См. также

• Дональд Дак
• Скрудж Макдак

Ссылки

• [lambiek.net/artists/b/barks.htm Биография Карла Баркса] на Lambiek Comiclopedia  (англ.)
• Карл Баркс (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.cbarks.dk/ Carl Barks.dk] Сайт, посвящённый Карлу Барксу  (англ.)  (датск.)
• [moneybin.at.infoseek.co.jp/ Фансайт]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Баркс, Карл

Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.