Барк, Пётр Львович

Пётр Львович Барк<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Пётр Барк, последний министр финансов, (~1915 год)</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр финансов Российской империи
6 мая 1914 — 28 февраля 1917
Предшественник:	Владимир Николаевич Коковцов
Преемник:	должность ликвидирована
Рождение:	6 апреля 1869(1869-04-06) село Новотроицкое, Екатеринославская губерния
Смерть:	16 января 1937(1937-01-16) (67 лет) м. Обань, близ Марселя, Франция

Пётр Льво́вич (Лю́двигович) Барк (англ. Sir Peter Bark) (6 (18) апреля 1869, село Новотроицкое Александровского уезда Екатеринославской губернии — 16 января 1937, м. Обань, близ Марселя) — российский государственный деятель, видный государственный банкир, управляющий Министерством финансов (с 30 января 1914 года), действительный тайный советник (с 1 января 1915 года), член Государственного Совета (с 29 декабря 1915 года), последний министр финансов Российской империи (с 6 мая 1914 по 28 февраля 1917 года).

В 1935 году получил титул баронета Британской империи.

Семья

Православный, выходец из дворян Лифляндской губернии. Отец — Людвиг Генрихович Барк (1835—1882), управляющий Великоанадольским лесничеством. Мать — Юлия Петровна Тимченко (1849—1931). Жена — баронесса Софья Леопольдовна фон Бер (1867—1957). Дети — Нина (1900—1975), замужем за Н. Д. Семеновым-Тян-Шанским, Георгий (1904—1936, его раннюю смерть П. Л. Барк пережил очень тяжело и вскоре скончался).

Образование и карьера

1887 — окончил гимназический курс в училище при лютеранской церкви св. Анны в Петербурге.

1891 — окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета,

1892 — поступил на службу помощником столоначальника в Особенную канцелярию по кредитной части Министерства финансов, направлялся по делам службы в Берлин, Лондон и Амстердам. В 1892—1893 годах неоднократно стажировался в Германии, Франции, Голландии и Англии.

1894 год — В августе перевёлся на службу в Государственный банк, начинал с должности младшего столоначальника.

1895 — служба в Государственном банке, секретарь управляющего, затем в Берлине в течение шести месяцев изучал банковское дело. Стажировался в известном берлинском банкирском доме Мендельсонов.

1897—1905 — с ноября 1897 по февраль 1905 года служил одним из директоров Петербургской конторы Государственного банка, возглавляя отделение заграничных операций. Тем временем, разработанная С. Ю. Витте программа российской экономической экспансии на Среднем и Дальнем Востоке, реализация которой началась на рубеже веков, потребовала дельных и профессиональных исполнителей. Считавшийся как раз таковым Барк в феврале 1898 года получил новое назначение — и стал председателем правления Учётно-ссудного банка в Персии, а через год вошёл в правление Русско-Китайского банка (оба банка были негласными филиалами российского Государственного банка). В 1901 году Барк также был избран товарищем председателя только что образованного фондового отдела Петербургской биржи, а ещё через год стал директором правления общества Энзели-Тегеранской железной дороги и персидского страхового и транспортного обществ.

1905—1907 — В феврале 1905 года Барк возглавил Санкт-Петербургскую контору Государственного банка, а год спустя стал товарищем управляющего банком Сергея Ивановича Тимашева. Толковый и компетентный чиновник, Барк рассматривался в финансовом ведомстве как вероятный кандидат на место Тимашева, но именно реальная вероятность этого назначения и заставила его — подать в отставку из Министерства финансов. Настолько масштабная руководящая должность на тот момент не входила в планы и была не совсем в характере Петра Барка. Он предпочёл заняться коммерцией и уйти на более спокойное место, в Министерстве внутренних дел, где был назначен действительным членом попечительского совета приюта П. Г. Ольденбургского. 1907 — 1911 в отставке с госслужбы — директор-распорядитель и член правления Волжско-Камского коммерческого банка.

Служба в правительстве

С 10 августа 1911 года, по инициативе председателя Совета министров П. А. Столыпина, Барк был произведён в действительные статские советники и назначен товарищем министра торговли и промышленности С. И. Тимашева. По словам бывшего в то время министром финансов В. Н. Коковцова, это назначение имело своей целью «приручить» Барка и подготовить в его лице «более сговорчивого», чем Коковцов, министра финансов. Трагическая гибель Столыпина 1 сентября 1911 года в Киеве отсрочила, но вовсе не отменила эти далеко идущие планы. Барк по характеру своему был человек «нетерпимый, заносчивый и недружелюбный», не пользовался ни доверием, ни благосклонностью самого Тимашева, не был он также и популярен у окружающих. По общему мнению коллег ещё по министерству торговли и промышленности, Барк являлся «величиной, безусловно, отрицательной» и отталкивающей. Тем не менее, 30 января 1914 года он был назначен на место управляющего Министерством финансов, а три месяца спустя, 6 мая того же года занял одновременно пост министра финансов и шефа Отдельного корпуса пограничной стражи. 1914 — Показательное назначение Петра Барка случилось буквально накануне начала войны с Германией. Выбор Николая II можно объяснить отчасти стремлением императора укрепить бюджет и выйти из финансового кризиса любыми путями. Ещё до назначения на пост управляющего министерством, 26 января 1914 года, Барк на Высочайшей аудиенции представил царю свою финансовую программу, весьма неординарную. Он категорически заявил: «Нельзя строить благополучие казны на продаже водки... Необходимо ввести подоходный налог и принять все меры для сокращения потребления водки». Спустя полгода по его инициативе законом от 16 сентября 1914 года торговля водкой на время войны была прекращена. И хотя программа Барка, помимо отмены винной монополии и введения подоходного налога, включала также и расширение эмиссионного права Государственного банка и предоставление ему некоторой самостоятельности в рамках Министерства финансов, она всё же вызвала резкое противодействие Государственной думы.

1915 — с 1 января получил чин действительного тайного советника, состоял в масонской ложе, в августе этого же года подписал совместно с другими министрами письмо Николаю II о «коренном разномыслии» с И. Л. Горемыкиным и невозможности работать с ним. Финансирование военных расходов осуществлял за счёт денежной эмиссии, внешних и внутренних займов, тесно контактировал с руководителями финансовых ведомств стран Антанты. Был противником попыток начать расследование вопроса о национальной принадлежности капиталов российских коммерческих банков. Член Государственного совета с декабря 1915 и по февраль 1917 года с оставлением в должности министра финансов.

1915 — 1917 — Позиция Барка по большинству финансовых и политических вопросов встречала противодействие как политических, так и придворных кругов. Всё это, однако, не помешало Петру Барку остаться на своём посту в период «министерской чехарды», несмотря даже на то, что в «борьбе» за его скорейшее смещение принимали живейшее участие такие влиятельные политические фигуры, как министр внутренних дел Алексей Хвостов, председатель Совета министров Борис Штюрмер, а также Алексей Путилов и Александр Вышнеградский. Кроме того, по некоторым сообщениям, против него пытался интриговать имевший влияние на императрицу и входивший в окружение Распутина князь Михаил Андроников. По собственному признанию Барка, весь секрет его устойчивости заключался исключительно в тактике лавирования: «Мне постоянно приходилось идти на компромисс и маневрировать между сталкивающимися течениями». Именно за это своё качество он и получил прозвище «непотопляемый Барк». Так ему удалось продержаться на своём месте вплоть до Февральской революции.

Революция и гражданская война

В период Февральской революции был под арестом с 1 по 5 марта (его арестовал собственный лакей, которому он в 1915 году не смог помочь избежать отправки на фронт), ордер на арест подписал А. Ф. Керенский, который пояснил, что «Комитет общественного спасения» счёл неудобным идти против волеизъявлений восставшего народа». После освобождения Пётр Барк вместе с семьёй уехал в Крым.

В период Гражданской войны использовал свои прежние министерские связи для финансирования «Белого движения».

Эмиграция

1920 — в эмиграции в Англии. Жил в Лондоне, где высшие финансовые круги привлекли его к работе в качестве эксперта и советника. Имел в этом качестве вес и постепенно приобрёл большой авторитет в правительственных кругах. Одновременно Барк руководил лондонским отделением Объединения деятелей русских финансовых ведомств. Автор воспоминаний, посмертно опубликованных в журнале «Возрождение».

Один из учредителей Союза Ревнителей Памяти Императора Николая II.

В Лондоне состоял советником управляющего Банком Англии (по делам стран Восточной Европы). Занимал руководящие посты в образованных под эгидой Банка Англии Англо-Австрийском, Англо-Чехословацком, Хорватском, Британском и Венгерском банках и в Банке стран Центральной Европы. Представлял директора Банка Англии в американском National City Bank.

В 1929 году награждён английским орденом, примерным образом вёл финансовые и имущественные дела эмигрировавших членов российского императорского дома, за что и был возведён в рыцарское достоинство королём Англии. В 1935 году Пётр Барк принял английское подданство и получил титул баронета.

Пётр Людвигович Барк скончался 16 января 1937 года. Похоронен на русском кладбище в Ницце.

Из воспоминаний современников

• Гурко, Владимир Иосифович: «Смелый финансист».
• Путилов, А.С.: «Беспечный и мало вникавший в дело… Скоропалительный и сам не лишённый склонности парадировать перед иностранцами».
• Яхонтов, Аркадий Николаевич: «Министр финансов Петр Львович Барк, всегда ровный, спокойный и симпатичный, держал себя весьма сановито, говорил убедительно и уверенно. В прениях Совета министров принимал живое участие. Когда беседа сосредотачивалась на крупных вопросах принципиального свойства, он выступал нередко с большим подъемом и настойчиво защищал ту точку зрения, которую почитал правильною. Но резкостей и обострений он избегал, предпочитая воздействовать благожелательностью и примирительными предложениями… В разрешении расходов П. Л. Барк высказывал несомненную широту, особенно на нужды обороны, на культурные вопросы и на производительные мероприятия в экономической области».
• А.К.Бенкендорф, русский посол в Лондоне. «Барк справился здесь превосходно и достиг совершенно фантастических результатов. Очень жаль, что его положение в России не очень прочно и что смотрят на него несколько свысока. Здесь он произвёл впечатление первоклассного финансиста, человека рассудительного, твёрдого, уравновешенного, и без слепого упрямства, - одним словом, много выше Коковцова».

Литература

• Барк П. Л. Воспоминания // Возрождение. 1965—1967. № 157—184.
• Беляев С. Г. П. Л. Барк и финансовая политика России, 1914—1917 гг. СПб., 2002. 619 с. ISBN 5-288-03120-7.
• Ганелин Р. Ш., Флоринский М. Ф. Министр финансов П. Л. Барк в годы Первой мировой войны // История финансовой политики в России: Сб. ст. / Под. ред. Л. Е. Шепелева. СПб., 2000.
• Семёнов-Тян-Шанский Н. Д. Светлой памяти П. Л. Барка // Возрождение. 1962. № 124.
• Коллектив авторов СПбГУ под ред. академика Фурсенко, Управленческая элита Российской империи (1802-1917), С-Петербург, Лики России, 2008.
• Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи : Главы высших и центральных учреждений, 1802—1917 : Биобиблиографический справочник. СПб, 2001. С. 60-62. ISBN 5-86007-227-9.

Ссылки

• [www.hronos.km.ru/biograf/bark.html Пётр Львович Барк]

Предшественник: Владимир Коковцов

Министры финансов России 1914—1917

Преемник: должность ликвидирована

Отрывок, характеризующий Барк, Пётр Львович

Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.