Барласы

Барласы (Барлас, Барулас, Борулас, барлос, Барлос, Бурул, Борилас, монг. Барулас, Барлас, калм. "Буурлс", "Бурул", узб. Barlos, уйг. بارلاس, каз. Барлас, перс. بارلاس‎, урду بارلاس) — одно из монгольских племён, участвовавших в походах Чингисхана. Часть барласов, откочевавших в Среднюю Азию тюркизировались.

Происхождение

Упоминание о барлас имеется также в Сокровенном сказании («Тайной истории монголов») и в Алтан дэбтэр («Золотой книге»), выдержки из которой приводил Рашид ад-Дин.

По мнению Рашид ад-Дина род Барлас происходит от рода Борджигин, основанного Бодончаром. От Бодончара, родившегося, согласно монгольскому историку Х. Пэрлээ, в 970 году, ведётся фамильный свод «Алтан Уруг» (Золотого древа), давшего монголам и всему миру Чингисхана.

• Сыновьями Бодончара были Хабичи-баатур и Бааридай.
• От Хабичи-баатура родился Мэнэн-Тудун (Дутум-Мэнэн).

У Мэнэн-Тудуна было семеро сыновей: Хачи-хулэг (Хачи-Кулюк), Хачин, Хачиу, Хачула, Хачиун, Харандай и Начин-баатур.

• Сыном Хачи-Кулюка был Хайду (У Рашид ад-Дина Хайду назван сыном Дутум-Мэнэна) от которого произошел Чингизхан.
• Сын Хачиу — Барулатай, от него, а также сыновей Хачулы Еке-Барула и Учуган-Барула пошёл род Барулас.

СОКРОВЕННОЕ СКАЗАНИЕ. Глава «МОНГОЛЬСКИЙ ОБЫДЕННЫЙ ИЗБОРНИК». Раздел I. «РОДОСЛОВНАЯ И ДЕТСТВО ТЕМУЧЖИНА (ЧИНГИСА)». Абзац § 46.

Сын Хачи-Кулюка, Хайду, по матери происходил от Намолуны. Хачинову же сыну дали имя Ноягидай. Из-за его крайнего чванства (noyansiy aburity) и род его стал прозываться Ноякин. Сына Хачиу звали Барулатай. Ростом он был велик и горазд до еды. Род его прозвали Барулас. Сыновья Хачулы также образовали род Барулас, и из-за жадности обоих братьев к еде пошли родовые прозвища Еке-Барула и Учуган-Барула, а отсюда пошли уже и родовые подразделения Баруласов: Эрдемту Барулас, Тодоен-Барулас и др. Дети Харандая стали родоначальниками племени Будаад-кашников, которое назвали так по той причине, что у них, наподобие перемешанной каши, не было ни старшего, ни главы. У Хачиуна был сын, по имени Адаркидай. Он стал родоначальником племени, прозванного Адаркин-сутяги из-за тех распрей, которые он заводил между братьями. Сыновья Начин-Баатура прозывались Уруудай и Мангутай. От них пошли племена Урууд и Мангуд. У Начин-Баатура от первой, старшей жены родились ещё Шичжуудай и Дохолодай.

Исторические сведения

Этноним барлас известен со времен Чингисхана. Рашид ад-Дин пишет, что четырёхтысячное войско, которое выделил Чингисхан своему сыну Чагатаю, состояло, в частности, из барласов и что, как и джалаиры, они были первоначально монгольским племенем под названием барулос, что в переводе с монгольского означает «толстый, сильный». Оно также означало «полководец, предводитель, смелый воин» и было связано с воинской отвагой представителей племени.

Абулгазихан (1603—1664), основываясь на народной этимологии, утверждал, что слово барлас означало «воевода, военачальник».

Первоначально населяли территории современной Монголии. Монгольский источник XIII века упоминает некоторые родовые подразделения барласов: эрдемту барулас и тодоен-барулас..

По мнению доктора исторических наук, этнографа Б. Х. Кармышевой, барласы были одним из ранних и могущественных тюркских племён, вошедших в состав узбеков.

В большинстве источников барласов интерпретируют как племя, тюркизированное во второй половине XIII века и, к XIV веку, уже полностью говорившее на тюркском чагатайском языке (называемом также староузбекским и староуйгурским). В то же время Ибн Арабшах описывая своего современника Тамерлана из рода барлас заявляет: «Что касается персидского, тюркского и монгольского, он знал их лучше, чем кто-либо другой». Часть из них переселилась в оазисы Средней Азии после 1266 года. В основном они разместились на территории Кеша (современный Шахрисабзский район Узбекистана).

По данным востоковеда В. П. Юдина все племя барлас имело характерную кличку, прозвище — «осёл», «ишак». Откуда оно произошло Юдин не уточняет и никаких ссылок на источники не приводит.

По мнению Б. Х. Кармышевой, названия барласских родов, живших на территории Мавераннахра не связаны с монгольскими родами, а представляли собой коренное население региона.

Барласы при Тимуридах

Барласы достигли вершины могущества при правлении Тамерлана (1370—1405) и Тимуридов (1405—1507) в Мавераннахре и Хорасане. Сам Тимур был из рода барласов и при своих походах опирался на барласских военачальников, хотя в его войске были представлены различные рода и племена. Барласы до возвышения Тамерлана представляло собой обедневшее племя родовой знати монгольских кочевников.

Барласы поселились в Кашкадарьинском оазисе в первой половине XIV в. При покровительстве Тамерлана барласы стали распространяться и на другие регионы. Известно, что и после смерти Тамерлана барласы занимали почетное положение в государствах Темуридов. В началее XVI века, часть барласов вместе с Бабуром, после разгрома его войск дашти-кипчакскими узбеками, отправилась в Афганистан.

В 1406 году в войске внука Тимура Умара, правителя Азербайджана, погиб цвет и большая часть мужского населения племени барласов. Уничтожил их Абу Бакр-мирза, другой внук Тимура, правитель западного Ирана. В 1427 году войска Улугбека разгромила армия чингизида Барак-хана.

Барласы после Тимуридов

В XVI в. барласы жили на левом и правом берегах Амударьи. К этому времени это племя разрослось за счет присосединения к нему других племен, поскольку вступать в союз с ним считалось престижным. Но в дальнейшем, после установления власти Шейбанидов, барласы утратили свои позиции.

Во времена Бухарского ханства часть барласов продолжала вести полукочевой образ жизни и заниматься животноводством, сохраняя свое название и традиционное внутреннее единство. Это проявлялось в заключении браков преимущественно между членами племени, а также в обладании особым красноречием, служившим своеобразной «визитной карточкой» членов племени барлас.

Барласы Шахрисабза, который находится рядом с Самаркандской областью, наоборот, считают, что их предки долгое время жили в Гиссаре, после чего вернулись в свои родные места — в Кашкадарьинский оазис. Среди жителей села Юкори Тарагай (Кашкадарья) бытует легенда, что в прошлом они покинули эти места и отправились в Гиссар, откуда вернулись лишь в начале XIX в. По другим источникам, что в середине XVIII в. мангит Мухаммад Рахим переселил около 20 тыс. семей барласов на территории Самарканда и Шахрисабза.

Барласы в основной своей массе тюркизировались и ассимилировались в составе узбекского этноса, являясь его этнографической группой,. Барласы указаны в списке 92 узбекских племен, составленных в Мавераннахре, например, в списке из рукописи 4330.3 из собрания Института востоковедения Узбекистана

Настоящее положение

Род барлас распространен среди халха-монголов в Монголии , а также среди калмыков(ойратов) в Республике Калмыкия Российской Федерации. Бурулы входили и входят в состав субэтносов калмыцкого народа - дербетов и бузавов(Ики-Бурулы и Бага-Бурулы в Ики-Бурульском и Городовиковском районах Республики Калмыкия Российской Федерации, Бурульский аймак - бывшая станица Ики-Бурульская(Платовская), ныне Буденновская Пролетарского района Ростовской области, Бага Бурульский аймак - бывшая станица Бурульская(Граббевская), ныне хутор Бурульский Зимовниковского района Ростовской области и активно участвовали в строительстве Донского казачества, а в последующем остальных казачьих войск на территории современной Российской Федерации и Казахстана. Из рода барласы вышли такие выдающие люди как, Городовиков Ока Иванович и Городовиков Басан Бадминович (Советские военачальники, Герои Советского Союза), Ефим Чонович Чонов юрист, общественный деятель, родился в 1887 году в Багабурульском аймаке Большедербетовского улуса Ставропольской губернии. Азы грамоты мальчик получил в аймачной школе. Затем на средства общественного калмыцкого капитала он учился в Ставропольской гимназии, которую окончил в 1907 г. В начале ХХ в. в России давалась возможность поступления в высшие учебные заведения представителям из народа и инородцам.

К началу XX века в Мавераннахре их оставалось немного, многие были ассимилированы или переселились в Афганистан, Пакистан и Северную Индию.В 1920 году барласы были зафиксированы почти исключительно в горных районах Самаркандской области и Шахрисабзском оазисе. Барласы также жили в Гиссарской долине. Они делились на следующие рода: талиббачча, козыбачча, полатбачча, ахсакбачча, неъматбачча, шашбачча, ката кальхопизи, майда кальхопизи, джатта.

В южных районах Узбекистана живут два рода барласов — олтибачча и кальхофизи. Олтибачча, по легендам, произошли от шести братьев. Различают также такие рода и колена, как казибачча, пулатбачча, ахсакбачча, неъматбачча.

Довольно значительная группа барласов — потомков переселенцев из бассейна Кашкадарьи, образовала в первой половине XIX в. к востоку от Пенджикента компактную группу селений с центром в Суджине. К югу от этого селения, в Магиане они образовали с. Чорбог, а к северу, в Афтобруе, с. Юкари-кишлак (Турки дач)..

В переписи 1920 года основная часть барласов Самаркандской области была зафиксирована в Каратепинской, Магиано-фарабской, и Пенджикентской волостей в количестве 3002 человек..

По данным районирования 1924 года, в бывшем Хисарском бекстве жил 7501 узбек-барлас и в бывшем Денауском бекстве жило 468 узбек-барласов.

По данным районирования 1926 г., в Верхней Кашкадарье было зарегистрировано 710 барласов, и они проживали в селах Саёт, Хасан-тепа, Оммагон, Тошкалок, Аёкчи, Хонака, Тарагай. В этих селах жили такие племена, как толиббачча, казибачча, неъматбачча.

В настоящее время в Самаркандской, Кашкадарьинской областях сохранились этнические названия барласов, но в других регионах Узбекистана название барлос встречается только в форме этнотопонима, например село Барлас Сариасийского района Сурхандарьинской области. Небольшая группа катаганов села Катаган Кашкадарьинской области называет себя барласами, а место своего проживания называют барлоступ.

По данным переписи населения Таджикистана 2010 года численность барлосов в стране составила 5271 человек.

Присутствие барласов отмечается также в национальном составе Баткенской области Киргизии.

Диалект барласов относится к карлукско-чигильскому диалекту узбекского языка и по многим своим признакам стоит близко к городским говорам узбекского языка. Вместе с тем этому диалекту присущи лингвистические особенности, которые частично встречаются в кипчакских диалектах. Но поскольку кипчакское наречие не относится к городским говорам, диалект барласов относится к промежуточному между карлукско-чигильским и кипчакским, то есть как отдельный тип наречия узбекского языка. Также представители барласов участвовали в формировании народа Хазарейцев.

Литература

• Кармышева Б. Х., Очерки этнической истории южных районов Таджикистана и Узбекистана. М., 1976

Ссылки

• [yangidunyo.com/isyonkor/index.php?itemid=15 Узбекские племена и роды]

Отрывок, характеризующий Барласы

– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.