Барнетт, Коррелли

Коррелли Барнетт

Ко́ррелли Ду́глас Ба́рнет (англ. Correlli Douglas Barnett, 28 июня 1927) — английский военный историк, автор работ по истории экономики, специализировавшийся по послевоенному промышленному спаду Великобритании. Член Королевского общества литературы.

Личная жизнь

Барнетт родился в Норбери, сын Дугласа и Кэтлин Барнет. Он обучался в колледже Whitgift School в г. Кройдон и затем в Эксетерском колледже Оксфорда, который окончил с отличием и учёной степенью по современной истории со специализацией в военной истории и теории войны, завоевав степень магистра искусств Оксбриджа в 1954 году. В 1950 году Барнетт женился на Рут Мёрби. У них родились 2 дочери.

Работа

Военная история

Барнетт работал консультантом по истории и был автором документального телесериала BBC The Great War (1963-64). Он участвовал в написании множества статей в различных газетах с выступлением против Иракской войны 2003 г..

Он является автором книги «Генералы пустыни» (англ. The Desert Generals), в которой развенчал культ британского фельдмаршала Бернарда Монтгомери и оценил его роль в отставке предшествующих ему командиров во время Североафриканской кампании. В их числе были Ричард О'Коннор, который изгнал итальянцев из Киренаики в конце 1940 года и фельдмаршал Клод Окинлек (автором назван «Победителем Эль-Аламейна»), который остановил наступление немецкого генерала Роммеля в первом сражении при Эль-Аламейне, но был отстранен от должности за свои труды Черчиллем. Барнет отметил, что Монтгомери пользовался большим перевесом сил и средств во время второй битвы при Эль-Аламейне и описал его как «эмоционального калеку», дополнив в последующих изданиях свидетельствами из «богатой детализации» биографии Монтгомери под авторством Найджела Гамильтона.

Он также опубликовал книгу Великобритания и её армия в 1509—1970 гг., которая как исследование сочетает в себе политические, социальные и военные аспекты и охватывает историю Великобритании, начиная с конца Средневековья до 2-й половины XX века.

В ряде своих работ (Пустыня генералов, Оруженосцы) Барнет изображает Вооружённые силы Великобритании как заскорузлые по традиции (например, кавалерийские полки якобы неохотно воспринимаются как боеспособный аналог танковых войск) и в технологическом плане отстающие даже от Германии. В частности, он имеет в виду британские танки в пустыне во время североафриканской кампании и участие Великого флота Джона Джеллико в Ютландском сражении в 1916 году.

В своей книге Бонапарт (1978), он принимает более критический взгляд о Наполеоне Бонапарте чем обычно, изображает его бандитом Средиземноморья раздающим короны и почести дружкам и членам его кровавой семьи, и подчёркивает, что многие из его самых знаменитых успехов были основаны на блефе и везении. Например, случайный приезд генерала Луи Дезе во время битвы при Моренго.

Трилогия «Гордость и падение»

Гордость и падение Барнета состоит из: Крах британской силы; Аудит войны: иллюзии и реальность британцев как великой нации; Забытые победы: британские мечты, британские реалии 1945-50; и Вердикт миру: Великобритания между её прошлым и будущим.

Аудит войны — это самая известная работа Барнета. В общем, он описывает последовательное сокращение британских сил на протяжении XIX века, объясняемое им изменением значения правящей элиты Великобритании с конца XVIII века. Это значение было основано на евангельском и нонконформистском христианстве. Барнет утверждает, что государственные деятели XVIII века были людьми «жесткого ума и жесткой воли», считавшие «национальные силы основой национальной независимости; коммерческое богатство средством к власти, и войну средством для всех трёх».

Далее, они утверждали «естественным и неизбежным, что страны должны участвовать в непрерывной борьбе за выживание, процветание и преобладание». Британский национальный характер, по утверждению Барнета, претерпел глубокую нравственную революцию в XIX веке, что сильно повлияло на внешнюю политику Великобритании; внешняя политика теперь будет проводиться в почитании высоких этических стандартов, а не в «целесообразном и оппортунистическом преследовании интересов Англии».

Он был подвергнут критике за то, что слишком негативно относится к военным усилиям Великобритании, а также за его акцент на производственную неэффективность в свете общего участия Великобритании в победе союзников во Второй мировой войне.

Политика

В интервью в 1996 году Барнет заявил свои убеждения. В частности, о том, что будущее Великобритании лежит форме федеративной Европы, включая утверждение об европейской единой валюте. Он критиковал евроскептиков как «эмоциональных идеалистов с ностальгией по утраченному прошлому».

В Зрителе от 1998 года Барнет критиковал RAND Corporation за их «наивную веру в то, что технологии могут решить любую человеческую проблему», ссылаясь на свою поддержку теории революции в военных делах от англ. Revolution in Military Affairs. Супротив этому, Барнет утверждал, что «Теория войны» Карла Клаузевица как продолжение политики по-прежнему остаётся актуальной, давая такие примеры, как кампания ирландской республиканской армии («классическая демонстрация современных принципов Клаузевица в действии») и Югославия, «где НАТО вела холодную войну, которая начиналась снова и снова, если вмешательство военной силы прекращалось». Барнетт заявил, что мир в будущем будет продолжать быть «ареной соперничества и сложного прямого столкновения интересов, а не 'миром порядка' или 'мировым сообществом', и что человек группы, занимающийся таким соперничеством, будет время от времени прибегать к силе в качестве инструмента своей политики». Барнет завершил статью, утверждая, что ООН была «дорогим вымыслом либерального выдавать желаемое за действительное».

Как военный историк, Барнетт часто писал о различных современных конфликтах с участием Великобритании. Он поддерживал британскую попытку вернуть Фолклендские (Мальвинские) острова в результате Фолклендской войны 1982 года. А также был против участия Великобритании в Косовской войне 1999 года, утверждая, что Югославия была «суверенным государством, которое не совершало никакой агрессии за пределами своих границ, [военные действия против неё] являются нарушением Устава ООН и Североатлантического договора». Далее, 30 марта 1999 года он утверждал, что военный курс оправдал свою первоначальную позицию по «жестокой продуманной политике НАТО, основанной на эмоциях и упрощенном морализаторстве…В частности, НАТО возложило ответственность на косоваров, как объектов свой заботы, на их настоящее бедствие». Позднее, в том же году Барнет вернулся к теме, заявив, что 80-дневную кампания воздушных ударов по сербским силам продемонстрировала, «что авиация является неуклюжим средством политического принуждения» и «что Босния должна служить предупреждением для нас не запутаться в Косово, и что если мы не запутаемся, то мы хотели бы сохранить наши шеи от беды — которую мы имели».

В начале августа 2002 года Барнет в Дейли Телеграф выступил против американского плана вторжения в Ирак, отвергая претензии, что антивоенная позиция была эквивалентна политике умиротворения Адольфа Гитлера в 1930 годы. Он утверждал, что в то время как Третий рейх нарушал баланс сил международных отношений в Европе, Ирак Саддама Хусейна не представлял угрозы для региона. Кроме того, он утверждал, что данное мнение вытекает из того, что «было бы нарушением международного права, чтобы напасть на суверенное государство, члена ООН, который в настоящее время не виновен во внешней агрессии; и, что выполнение такого нападения может привести к длительным и непредвиденным неблагоприятным военным и политическим последствиям».

В декабре этого года Барнет утверждал, что в свете решения британского правительства чтобы США использовали базы в Великобритании для противоракетной обороны США («Звёздные войны Mk II»), Великобритания «безусловно, должна повторно рассмотреть вопрос о полезности „особых отношений“ с Америкой в настоящей степени близости».

В январе 2003 года Барнет написал о том, что тесные отношения Великобритании с США поставили Великобританию «в большую опасность от исламистского терроризма вместо того, чтобы оградить от него. Если мы присоединимся к нападению на Ирак, как союзник США, то существующая угроза только обостриться». После уничтожения иракской армии силами коалиции, Барнет утверждал, что те, «кто предсказал длительную аморальную борьбу на улицах оказались не правы» и что он не верит тому, что Саддам Хусейн «будет так глуп, чтобы развернуть Республиканскую гвардию Ирака и быть разбитым в открытом бою превосходящими силами США». Однако, Барнет рассматривал войну как угрозу «основ настоящего мирового порядка суверенных государств. Мы должны помнить, что ООН была создана для предотвращения трансграничной агрессии в стиле 1930-х годов». Он также утверждал, что причиной войны стало наступательное вооружение таких государств как Иран и КНДР. Барнет, написав в августе 2003 года, что его прогнозы относительно последствий войны сбылись, добавил, что «некоторые из нас видят в событиях лета 2002 года предупреждение о том, что нападение на Ирак имело цель увязать Ирак в военно-политический беспорядок». В сентябре того же года Барнетт сравнил войну в Ираке с Суэцким кризисом 1956 года.

В декабре 2003 года Барнет опубликовал статью в Зрителе, в которой утверждал, что мнение о том, что Аль-Кайда выиграла «войну с террором» ошибочно, поскольку «вы не можете по логике вести войну против явления, а только против конкретного врага… Америка борется не против 'терроризма', а против конкретной террористической сети Аль-Кайда». Барнет утверждал также, что террористические организации «действуют исключительно в рациональных целях», отвечая идеям Клаузевица. Он утверждал, что вторжение в Ирак и Афганистан было ошибочно в том, что они «выявили уязвимые места американских флангов к усилению партизанской атаки как классический случай стратегическое перенапряжения», и что режим Саддама Хусейна не был связан с «Аль-Каидой». Он утверждает, что контингент США в Ираке должен быть заменен войсками ООН от мусульманских государств для снижения недовольства и «изоляции повстанцев». Для того, чтобы победить «Аль-Каиду», утверждал Барнетт, США должны «признать, что борьба с террористами, существует для спецназа, таких как SAS, для сотрудников полиции или жандармерии (или подготовленных войск в роли жандармермов) и, прежде всего, для хорошей работы разведывательных служб (в лучшем случае, внедрение шпионов внутрь ячеек Аль-Каиди), но не для работы тяжеловесной высокотехнолоческой огневой мощи».

После публикации расследования лорда Хаттона в начале 2004 года Барнет написал, что его «выводы, представленные на запрос и опубликованные в Интернете, полностью расходятся с большим количеством документальных доказательств и свидетельских показаний», ссылаясь на претензии лорда Хаттона о том, что утечка имени Дэвида Келли «не была бесчестным поступком или закулисной игрой», когда Даунинг-стрит и Министерство обороны Великобритании «строило заговор». Кроме того, Барнет утверждал, что его «решение является таким несбалансированным в своем обращении с ВВС и Даунинг-стрит и Министерством обороны, что это мнение никому не нужно», кроме возможности пойти путём Тони Блэру — «сбежать» от расследования «или не он принял решение воевать с ложными проспектами ценных бумаг».

Равный по значимости Барнету, военный историк Сэр Джон Киган хотел знать, почему те, кто против война в Ираке хотят, чтобы Саддам Хусейн остался у власти. На это ответил Барнет, что «Америка, Великобритания, Ближний Восток и остальной мир был бы куда лучше в условиях мира и стабильности, если Саддам был в его Ираке, таком же, каким он был с 1991 по 2003 годы». Он пояснил, что состояние иракского народа, находящегося под властью Саддама Хусейна «не имеет никакого отношения» к неиракцам; во-вторых, он утверждал, что Саддам Хусейн «не представляет никакой международной опасности, так как он понес большие потери во время войны в Персидском заливе 1991 года. Он не обладал оружием массового поражения…и он был предметом пристального англо-американского надзора в „неполётных зонах Ирака“»; в-третьих, «Саддам представляет собой весьма компетентного союзника в так называемой „войне против глобального террора“» из-за своей оппозиции Аль-Каиде.

В течение парламентских выборов в Великобритании (2005) Барнет утверждает, что Буш, Джордж Уокер и его друзья «были сосредоточены на свержении Саддама Хусейна в погоне за идеологическую миссию преобразования Ближнего Востока в демократию» перед тем как Буш пришёл к власти в январе 2001 года и что террористические акты 11 сентября 2001 года «просто предоставили им удобно прикрытие [для этого]». Барнет сделал заключение, что Блэр был «совершенно недостойным нашего доверия. Это центральный факт этих выборов, и мы должны голосовать соответственно».

В конце сентября 2005 года Барнет утверждал, что «‘спастись бегством’ [из Ирака] действительно будет моральным и храбрым поступком, что и нужно сделать», поскольку «нынешняя стратегия не в состоянии производить ожидаемых результатов, а, наоборот, создает все больше трудностей и опасностей, но конечный результат остается все всякого сомнения». Барнет отметил, что Блэр, в отличие от своего предшественника, Эттли Клемента, и его вывода войск из Индии и Палестины, утверждая, что ни одна британская жизнь не была потеряна в них.

В течение второй ливанской войны в середине 2006 года, Барнет писал, это была "чудовищно непропорциональная война — "на похищение двух израильских солдат следует ущерб, нанесенный Израилем Хезболле. Он утверждает, что Израиль «родился из террористической борьбы в 1945-48 годах против Великобритании» и из «арабского недовольства израильской гегемонией…, полномочий Хамаса и Хезболлы, так как они идут по пути терроризма. Первыми, кто наметил этот путь были лехи и иргуны в 1940-е годах».

Самой любимой войной Барета из всех является польско-тевтонского война которая, как он считает, представляет лучшие модели для эффективного и этически оправданного конфликта. Его самый любимый фильм — Замужем за мафией.

Достижения

Барнет был стипендиатом колледжа Черчилля и с 1977 по 1995 годы был смотрителем Архивного центра Черчилля. Он был стипендиатом Королевского литературного общества и Королевского исторического общества. С 1973 по 1985 годы он был членом Совета Королевского института объединенных служб по вопросам обороны и безопасности исследования. Он был удостоен звания командора Ордена Британской империи.

Влияние

Из всех Правительств Великобритании только правительство Маргарет Тэтчер находилось под влиянием работ Барнета. Сэр Джозеф Кейт, министр образования 1981—1986 годы, восхищается работой Барнета о борьбе с деловой культурой в области образования и в интервью с Энтони Силдоном он провозгласил: «Я сторонник Корелли Барнет». Найджел Лоусон, министр финансов 1983—1989 годы, также цитирует обзор Барнета в области образования как влиятельный источник, в частности Аудит войны. В 1995 году, когда Майкл Хезелтайн стал заместителем премьер-министра Великобритании в Правительстве Джона Мейджора, он представил каждому члену Правительства копии книги Барнета Потерянная победа. Комментарий Барнета, что «нападение на Иран фактически стало началом третьей мировой войны» был упомянут Ноамом Хомским в его эссе «Опаснее хищника может быть только раненый».

Книги

• The Hump Organisation (1957)
• The Channel Tunnel (with Humphrey Slater, 1958)
• The Desert Generals (Kimber, 1960)
• The Swordbearers: Supreme Command in the First World War (Eyre & Spottiswoode, 1963). A study of Moltke, Jellicoe, Pétain and Ludendorff.
• The Battle of El Alamein (Macmillan, 1964)
• Britain and Her Army, 1509—1970 (A Lane, 1970)
• The Collapse of British Power (Eyre Methuen, 1972)
• The First Churchill: Marlborough, Soldier and Statesman (Eyre Methuen, 1974). An accompanying television programme was made.
• Strategy and Society (Manchester University Press, 1976)
• Human Factor and British Industrial Decline: An Historical Perspective (Working Together Campaign, 1977)
• Bonaparte (Allen & U, 1978)
• The Great War (Park Lane Press, 1979)
• The Audit of War: The Illusion and Reality of Britain as a Great Nation (Macmillan, 1986)
• Engage the Enemy More Closely: The Royal Navy in the Second World War (W W Norton & Co Inc, 1991)
• The Lost Victory: British Dreams and British Realities, 1945-50 (Macmillan, 1995)
• The Verdict of Peace: Britain between her Yesterday and the Future (Macmillan, 2001)
• Post-conquest Civil Affairs: Comparing War’s End in Iraq and in Germany (Foreign Policy Centre, 2005)
• Pétain (Weidenfeld & Nicolson, forthcoming)

Ссылки

• [janus.lib.cam.ac.uk/db/node.xsp?id=EAD%2FGBR%2F0014%2FBRNT The Papers of Correlli Barnett] Janus, Cambridge
• [www.davidhigham.co.uk/html/Clients/Corelli_Barnett Correlli Barnett] David Higham Associates
• [www.bbc.co.uk/history/british/modern/marshall_01.shtml The Wasting of Britain’s Marshall Aid] BBC History, 17 June 2005

Отрывок, характеризующий Барнетт, Коррелли

– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.