Барнс, Уильям

Уильям Барнс
англ. William Barnes
Дата рождения:	22 февраля 1801(1801-02-22)
Дата смерти:	7 октября 1886(1886-10-07) (85 лет)

Уильям Барнс (англ. William Barnes; 22 февраля 1801 — 7 октября 1886) — британский писатель, поэт, священник и филолог. Более всего известен тем, что свои произведения писал в основном на дорсетском западноанглийском диалекте, ныне практически исчезнувшем. Его творческое наследие включает более 800 стихотворений и множество других работ, включая фундаментальный труд по грамматике английского языка с цитатами более чем на шестидесяти языках.

Родился в деревне Рушэй прихода Багбер, графство Дорсет. С раннего детства отличался любовью к книгам и музыке. В школе, которую он посещал в деревне Старминстер-Ньютон, считался лучшим учеником и благодаря своему уму ещё будучи подростком стал помощником в делах деревенского поверенного Дэшвуда. После окончания школы работал помощником деревенского пастора, а свободное время посвящал чтению классической литературы и изучению техники игры на органе. В 1818 году переехал в Дорчестер, где стал помощником священника Кумбса и продолжал свои вечерние занятия по самообразованию. Тогда же он увлёкся гравюрой по дереву и достиг в этом деле больших успехов, создав целую серию гравюр, изображавших различные места Дорчестера. На деньги, вырученные от их продажи, он смог в 1822 году издать свою первую книгу, сказку о Лапландии, а спустя год обручился с дочерью акцизного чиновника.

В 1823 году Барнс стал директором школы в городке Мере, Уилтшир, а четыре года спустя женился и поселился в Чентри-хаусе, особняке эпохи Тюдоров в Мере, по-прежнему посвящая свои вечера усердному чтению и знакомясь с работами классиков всемирной литературы. В это же время он начал писать стихи и публиковать их в газете Dorset County Chronicle, а также приступил к филологическим исследованиям, первым результатом которых стал опубликованный в 1829 году словарь английских слов иностранного происхождения. В 1832 году, когда Мере посетила труппа бродячих актёров, Барнс написал две пьесы, фарс и комедию, которые были затем успешно поставлены этой труппой; в это же время он написал несколько учебных пособий по географии. В 1833 году он начал писать стихотворения на дорсетском диалекте, которые печатал в местной газете. В 1835 году покинул Мере и вернулся в Дорчестер, где тоже возглавил среднюю школу, для которой в 1837 году выхлопотал новое здание больших размеров. В 1844 году издал на дорсетском диалекте крупный сборник стихов, посвящённых сельской жизни Дорсета. В 1847 году был рукоположён в сан священника Англиканской церкви и назначен проповедовать в Виткомб в трёх километрах от Дорчестера. Несколько лет Барнс заочно учился в Колледже св. Иоанна и в 1850 году получил степень бакалавра богословия. В 1852 году он вышел в отставку с церковной службы, в этом же году умерла его жена, что стало для него большой потерей. В 1854 году Барнс опубликовал одну из главных своих работ, Philological Grammar, в котором были рассмотрены заимствования в английском языке из более чем шестидесяти других языков, за авторские права на который он получил 5 фунтов, а в 1859 году издал второй сборник стихов на дорсетском диалекте, переизданный через четыре года.

Заработав себе этими изданиями определённую репутацию, Барнс отправился путешествовать по Англии, давая публичные лекции, и вскоре получил известность и популярность необычностью своих речей и поведения. В 1861 году правительство назначило ему ежегодную пенсию в семьдесят фунтов, а в следующем году он опубликовал свою наиболее известную филологическую работу Tiw, в которой рассматривал тевтонские корни в английском языке. В 1862 году он окончательно порвал с управлением школой и с помощью своего друга вернулся в Виткомб на религиозную службу, в свободное время продолжая активно писать стихи и рассказы, которые охотно публиковали в журналах; здесь Барнс работал до конца жизни. Новый сборник его стихотворений на дорсетском диалекте вышел в 1862 году, а в 1868 — сборник стихотворений из сельской жизни на литературном английском, который, однако, был гораздо менее популярен, нежели «дорсетские».

Барнс также известен тем, что призывал «очистить» английский язык от латинского, греческого и прочего иностранного влияния и сделать его более понятным для необразованных людей. Современники высоко ценили стиль его поэзии, «полной юмора, чистой, мужественной радости жизни и простоты»; его стихотворения характеризовались как обладающие «сладостью и нежностью чувств, глубоким проникновением в скромную сельскую жизнь и изысканным чувством местного пейзажа».

Библиография

• Alan Chedzoy: The people’s poet : William Barnes of Dorset, Stroud : The History Press, 2010, ISBN 978-0-7524-5538-9.

Ссылки

• Барнс, Виллиам // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [en.wikisource.org/wiki/1911_Encyclopædia_Britannica/Barnes,_William Barnes, William] — статья из Энциклопедии Британника (11 издание)
• Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.

Отрывок, характеризующий Барнс, Уильям

Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.