Барон Бернерс

Барон Бернерс — наследственный титул в системе Пэрства Англии.

От создания до первого бездействия (1455—1693)

Титул барона Бернерса был создан в 1455 году для сэра Джона Буршье (ок. 1415—1474), младшего сына Уильяма Буршье, 1-го графа д’Э, и младшего брата Генри Буршье, 1-го графа Эссекса, и Уильяма Буршье, барона Фицуорина (родоначальника графов Бат). Уильям Буршье был мужем Марджери Бернерс, дочери сэра Ричарда Бернерса. Баронский титул был создан с правом наследования для мужских и женских потомков. Лорду Бернерсу наследовал его внук, Джон Буршье, 2-й барон Бернерс (1467—1533), также известный как лорд Бернерс, который служил в качестве канцлера казначейства (1516—1527).

Он умер без наследников мужского пола, и ему наследовала его дочь, Джейн Книветт, де-юре 3-я баронесса Бернерс (ум. 1562), хотя она никогда не приняла титул. Джейн была женой сэра Эдмунда Книветта. Их внук, Томас Книветт, де-юре 4-й барон Бернерс (1539—1616), должен был получить королевскую грамоту на баронство, но умер до получения подтверждения от короля. Его потомок, сэр Томас Книветт, де-юре 7-й барон Бернерс (1655/1656 — 1693), заседал в Палате общин от Данвича (1685—1687) и Ая (1689—1690). После его смерти в 1693 году пэрство оказалось в бездействии между его двумя сестрами, Элизабет, женой сэра Томаса Гленхема, и Кэтрин, (1-й муж — Джон Харрис, 2-й муж — Ричард Бокенхем).

От восстановления титула до смерти 14-го барона (1711—1950)

В 1711 году после смерти сэра Томаса Глемхема, единственного ребенка Элизабет Глемхем, баронство было передано вышеупомянутой Кэтрин Бокенхем (1658—1743), которая стала де-юре 8-я баронессой Бернерс.

В 1720 году она была подтверждена Палате лордов в качестве 8-й баронессы Бернерс. Тем не менее, после её смерти в 1743 году баронство снова оказалось в бездействии, на этот раз между наследниками сестер Элизабет Книветт (жена Генри Уилсона) и Люси Книветт (1-й муж — Томас Холт, 2-й муж — Джон Филд), и правнучки Томаса Книветта, младшего брата 6-го барона Бернерса. На этот раз пэрство оставался в бездействии в течение 89 лет, до тех пор, пока в 1832 году баронский титул получил Роберт Уилсон (1761—1838), который стал 9-м бароном. Он был внуком Елизаветы Книветт. Его преемником стал его младший брат, Генри Уилсон, 10-й барон Бернерс (1762—1851). После его смерти титул унаследовал его сын, Генри Уильям Уилсон, 11-й барон Бернерс (1797—1871).

Он умер бездетным, и ему наследовала его племянница Гарриет Тируитт, 12-я баронесса Бернерс (1835—1917). Она была дочерью достопочтенного Роберта Уилсона, младшего сына 10-го барона и супругой сэра Генри Томаса Тируитта, 3-го баронета (1824—1894). Ей наследовал её сын, Реймонд Роберт Тируитт, 13-й барон Бернерс (1855—1918). В 1892 году по королевскому разрешению он принял дополнительную фамилию «Уилсон», в 1894 году стал преемником своего отца в качестве 4-го баронета из Стэнли Холла. Он не был женат, его сменил его племянник, Джеральд Хью Тируитт-Уилсон, 14-й барон Бернерс (1883—1950), писатель, художник и композитор классической музыки. Кроме того, он никогда не был женат, после его смерти в 1950 году титул баронета прервался.

Баронеты Тируитт

Титул баронета Тируитта из Стэнли Холла в графстве Шропшир (Баронетство Соединенного Королевства) был создан 3 октября 1808 года для Томаса Тируитта Джонса (1765—1811). Он представлял в Палате общин Уэймут и Мелкомб Реджис (1790—1791), Денби (1797—1800, 1801—1802), Атлон (1803—1806) и Шрусбери (1807—1811). Родился как Томас Тируитт, он по королевскому разрешению принял дополнительную фамилию «Джонс» в 1790 году. Его сын, сэр Томас Джон Тируитт Джонс, 2-й баронет (1793—1839), был высшим шерифом Шропшира в 1816 году и заседал в Палате общин от Бриджнорта (1818—1820). Его преемником стал его сын, вышеупомянутый сэр Генри Томас Тируитт, 3-й баронет (1824—1894), который женился на Гарриет Уилсон, 12-й баронессе Бернерс (1835—1917). Их сын Рэймонд Роберт Тируитт-Уилсон (1855—1918) унаследовал титулы баронета и барона.

Преемственность в баронстве Бернерс

В 1950 году после смерти Джеральда Хью Тируитта-Уилсона, 14-го барона Бернерса, баронский титул унаследовала его кузина, Вера Руби Уильямс, 15-я баронесса Бернерс (1901—1992). Она была дочерью достопочтенного Руперта Тируитта, пятого сына 12-й баронессы, и женой Гарольда Уильямса. В 1992 году после смерти Веры Руби Уильямс баронский титул снова попал в бездействие между её дочерьми, достопочтенной Памелой Вивьен Киркхэм, женой Майкла Джозефа Сперри Киркхэма, и достопочтенной Розмари Тируитт, женой Кельвина Александра Поллока. В 1995 году баронский титул был передан старшей сестре Памеле Вивьен Киркхэм, 16-й баронессе Бернерс.

Бароны Бернерс (1455)

• 1455—1474: Джон Буршье, 1-й барон Бернерс (ум. май 1474), четвертый сын Уильяма де Буршье, графа д’Э
• 1474—1533: Джон Буршье, 2-й барон Бернерс (1467 — 19 марта 1533), единственный сын сэра Хамфри Буршье (ум. 1471), внук предыдущего
• 1533—1562: Джейн Книвет, де-юре 3-я баронесса Бернерс (ум. 17 февраля 1561/1562), дочь предыдущего, жена сэра Эдмунда Книветта (ум. 1539)
• 1562—1618: Томас Книветт, де-юре 4-й барон Бернерс (ок. 1539 — 9 февраля 1617/1618), старший сын Джона Книветта (ум. 1524), внук Джейн Книветт, 3-й баронессы Бернерс
• 1618—1658: Томас Книветт, де-юре 5-й барон Бернерс (10 июня 1596 — 30 июня 1658), старший сын сэра Генри Книветта (ум. 1605), старшего сына предыдущего
• 1658—1673: Джон Книветт, де-юре 6-й барон Бернерс (ум. 28 июля 1673), младший брат предыдущего
• 1673—1693: Томас Книвет, де-юре 7-й барон Бернерс (февраль 1655/1656 — 28 сентября 1693), единственный сын предыдущего
• 1711—1743: Кэтрин Бокенхем, 8-я баронесса Бернерс (13 августа 1658 — 29 ноября 1743), младшая сестра предыдущего
• 1832—1838: Полковник Роберт Уилсон, 9-й барон Бернерс (20 января 1761 — 25 марта 1838), старший сын Генри Уильяма Уилсона (1728—1796), внук Генри Уилсона (ум. 1741) и Элизабет Книветт (ок. 1691—1757)
• 1838—1851: Генри Уилсон, 10-й барон Бернерс (1 октября 1762 — 26 февраля 1851), младший брат предыдущего
• 1851—1871: Генри Уильям Уилсон, 11-й барон Бернерс (23 февраля 1797 — 27 июня 1871), старший сын предыдущего
• 1871—1917: Эмма Гарриет Тируитт, урожденная Уилсон, 12-я баронесса Бернерс (18 ноября 1835 — 18 августа 1917), единственная дочь преподобного достопочтенного Роберта Уилсона (1801—1850), племянница предыдущего
• 1917—1918: Рэймонд Роберт Тируитт-Уилсон, 13-й барон Бернерс (22 июля 1855 — 5 сентября 1918), второй сын предыдущей
• 1918—1950: Джеральд Хью Тируитт-Уилсон, 14-й барон Бернерс (18 сентября 1883 — 19 апреля 1950), единственный сын достопочтенного Хью Тируитта (1856—1907), племянник предыдущего
• 1950—1992: Вера Руби Уильямс, 15-я баронесса Бернерс (25 декабря 1901 — 20 февраля 1992), единственная дочь майора достопочтенного Руперта Тируитта (1859—1940), двоюродная сестра предыдущего
• 1995 — настоящее время: Памела Вивьен Киркхем, 16-я баронесса Бернерс (род. 30 сентября 1929), старшая дочь предыдущей
  • Наследник титула: достопочтенный Руперт Уильям Тируитт Киркхем (род. 18 февраля 1953), старший сын предыдущей
    • Наследник наследника: Эдвард Майкл Тируитт Киркхем (род. 7 июля 1994), единственный сын предыдущего.

Баронеты Тируитт из Стэнли Холл (1808)

• 1808—1811: Сэр Томас Тируитт Джонс, 1-й баронет (1 сентября 1765 — 24 ноября 1811), старший сын капитана Джона Тируитта (1737—1812), внук преподобного Роберта Тируитта (1698—1742), правнук Роберта Тируитта (ок. 1654—1703)
• 1811—1839: Сэр Томас Джон Тируитт Джонс, 2-й баронет (12 июля 1793 — 5 октября 1839), старший сын предыдущего
• 1839—1894: Сэр Генри Томас Тируитт, 3-й баронет (16 апреля 1824 — 26 января 1894), старший сын предыдущего
• 1894—1918: Сэр Роберт Рэймонд Тируитт-Уилсон, 4-й баронет (22 июля 1855 — 5 сентября 1918), второй сын предыдущего, 13-й барон Бернерс с 1917 года
• 1918—1950: Джеральд Хью Тируитт-Уилсон, 5-й баронет (18 сентября 1883 — 19 апреля 1950), единственный сын Хью Тируитта (1856—1907), племянник предыдущего, 14-й барон Бернерс.

См. также

• Граф Эссекс (креация 1461 года)
• Граф Бат (креация 1536 года)

Источники

• Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
• [www.leighrayment.com/ Leigh Rayment’s Peerage Pages]
• [www.thepeerage.com thepeerage.com]
• [www.cracroftspeerage.co.uk/online/content/berners1455.htm Berners, Baron (E, 1455)]

Отрывок, характеризующий Барон Бернерс

– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.