Барон Глейнаск
Поделись знанием:
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Барон Гланаск из Гланаск-Парка в графстве Брекнокшир — наследственный титул в системе Пэрства Соединенного Королевства. Он был создан 26 января 1899 года для сэра Джозефа Рассела Бейли, 2-го баронета (1840—1906), который ранее представлял в Палате общин Великобритании Херефордшир (1865—1885) и Херефорд (1886—1892) от консервативной партии. Также занимал пост лорда-лейтенанта Брекнокшира (1875—1905). Его сын, Джозеф Генри Рассел Бейли, 2-й барон Гланаск (1864—1928), и внук, Уилфред Рассел Бейли, 3-й барон Гланаск (1891—1948), служили в качестве лордов-лейтенантов Брекнокшира. Последнему наследовал его двоюродный брат, Дэвид Рассел Бейли, 4-й барон Гланаск (1917—1997). Он был сыном достопочтенного Герберта Кроушей Бейли, четвертого сына первого барона.
По состоянию на 2010 год носителем титула являлся его сын, Кристофер Рассел Бейли, 5-й барон Гланаск (род. 1942), который стал преемником своего отца в 1997 году.
Титул баронета Бейли из Гланаск-Парка в графстве Брекнокшир (Баронетство Соединенного Королевства) был создан 5 июля 1852 года для Джозефа Бейли (1783—1858), уэльского фабриканта, который заседал в Палате общин от Вустера (1835—1847) и Брекнокшира (1847—1858). Его преемником стал его внук, вышеупомянутый сэр Джозеф Рассел Бейли, 2-й баронет (1840—1906), который был возведен в звание пэра в 1899 году.
Содержание
Баронеты Бейли из Гланаск Парка (1852)
- 1852—1858: Сэр Джозеф Бейли, 1-й баронет[en] (21 января 1783 — 20 ноября 1858), старший сын Джона Бейли (1747—1813) из Уэйкфилда[1]
- 1858—1906: Сэр Джозеф Рассел Бейли, 2-й баронет (7 апреля 1840 — 6 января 1906), старший сын политика Джозефа Бейли (1812—1850), старшего сына 1-го баронета Бейли, барон Гланаск с 1899 года[2].
Бароны Гланаск (1899)
- 1899—1906: Джозеф Рассел Бейли, 1-й барон Гланаск (7 апреля 1840 — 6 января 1906), старший сын политика Джозефа Бейли (1812—1850), старшего сына 1-го баронета Бейли[2]
- 1906—1928: Джозеф Генри Рассел Бейли, 2-й барон Гланаск (26 октября 1864 — 11 января 1928), старший сын предыдущего[3]
- 1928—1948: Уилфред Рассел Бейли, 3-й барон Гланаск (27 июня 1891 — 12 января 1948), старший сын предыдущего[4]
- 1948—1997: Дэвид Рассел Бейли, 4-й барон Гланаск (19 ноября 1917 — 28 июня 1997), единственный сын достопочтенного Герберта Кроушей Бейли (1871—1936), четвертого сына 1-го барона Гланаска, двоюродный брат предыдущего[5]
- 1997 — настоящее время: Кристофер Рассел Бейли, 5-й барон Гланаск (род. 18 марта 1942), единственный сын предыдущего[6]
- Наследник титула: достопочтенный Чарльз Генри Бейли (род. 12 августа 1976), единственный сын предыдущего[7].
См. также
Напишите отзыв о статье "Барон Глейнаск"
Примечания
- ↑ [www.thepeerage.com/p42107.htm#i421070 Sir Joseph Bailey, 1st Bt.] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ 1 2 [www.thepeerage.com/p23948.htm#i239476 Joseph Russell Bailey, 1st Baron Glanusk of Glanusk Park] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ [www.thepeerage.com/p22115.htm#i221150 Joseph Henry Russell Bailey, 2nd Baron Glanusk of Glanusk Park] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ [www.thepeerage.com/p7014.htm#i70139 Wilfred Russell Bailey, 3rd Baron Glanusk of Glanusk Park] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ [www.thepeerage.com/p42122.htm#i421214 David Russell Bailey Bailey, 4th Baron Glanusk of Glanusk Park] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ [www.thepeerage.com/p42122.htm#i421217 Christopher Russell Bailey, 5th Baron Glanusk of Glanusk Park] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ [www.thepeerage.com/p42107.htm#i421065 Hon. Charles Henry Bailey] (англ.). thePeerage.com.
Источники
- Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
- [www.leighrayment.com/ Leigh Rayment’s Peerage Pages]
- [www.thepeerage.com thepeerage.com]
Отрывок, характеризующий Барон Глейнаск
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
