Барон Земо

Барон Земо
Доктор Генрих, 12-й барон Земо.
История публикаций
Издатель	Marvel Comics
Дебют	Генрих: флэшбек: The Avengers # 4(март 1964), реальное появление: The Avengers # 6 (июль 1964), Sgt. Fury and His Howling Commandos #8 (июль 1964) Гельмут: Captain America #168 (декабрь 1973)
Авторы	Генрих: Стэн Ли и Джек Кирби Гельмут: Тони Изабелла и Сэл Бускема
Характеристики персонажа
Позиция	Зло
Псевдонимы	Гельмут: Гражданин В, Феникс, Железный крест, Марк Эваньер
Вид	человек
Рост	180 см
Вес	77 кг
Гражданство	Третий рейх
Команды и организации
Генрих: Легион мёртвых, Повелители зла, Нацистская партия Гельмут: Коммисия по сверхчеловеческой деятельности, Повелители зла, Мстители Западного Побережья, Громовержцы, Секретная империя
Союзники
Гельмут, Игуменья, Примус, Арним Зола, Красный Череп
Враги
Капитан Америка, Красный Череп, Гражданин В, Мстители, Ник Фьюри
Особые силы
Генрих: гениальный интеллект мастер фехтования и рукопашного боя умелый стратег Гельмут: замедленное старение
Оборудование
Генрих: суперклей андроиды Гельмут: Инопланетные жемчужины, дающие: сверхчеловеческую силу, скорость и ловкость способность создавать пространственные деформации управление светом и гравитацией

Барон Земо (англ. Baron Zemo) — имя, под которым известны два персонажа комиксов компании Marvel, оба суперзлодеи, в основном появлявшиеся в сериях о Капитане Америке и Мстителях. Первый барон Земо, Генрих, был создан Стэном Ли и Джеком Кирби и впервые появился в воспоминаниях Капитана в комиксе The Avengers #4 (март 1964), но тогда была показана лишь его рука и не названо имя. Его полноценный дебют произошёл в The Avengers #6 (июль 1964). Его сын, Гельмут Земо, был создан Тони Изабеллой и Сэлом Бускемой и впервые появился в комиксе Captain America #168 (декабрь 1973).

Барон Генрих Земо

Доктор Генрих Земо, 12-й барон Земо был выдающимся учёным нацистской Германии, который противостоял Капитану Америке и его союзникам в годы Второй мировой войны. Он даже носил титул «Самый ненавистный человек в Европе». Земо был облачён в красный костюм и маску, поэтому в лицо он не был известен врагам нацистов.

Земо создал много новых видов оружия, включая луч смерти, дезинтегрирующий пистолет, который был уменьшенной версией его луча смерти, простейших андроидов и так называемый «Клей Икс», невероятно липкого вещества, от которого невозможно было избавиться. Лишь после войны другой злодей по прозвищу Ловушечник нашел способ нейтрализовать это вещество.

Во время битвы с Капитаном Америкой пузырек с «Клеем Икс» разбился о маску Земо и навсегда приклеил её к его лицу. Несмотря на это Земо всё ещё мог видеть, слышать, говорить и дышать через тонкий материал маски. Он больше не мог есть через рот и вынужден был получать питательные вещества внутривенно, из-за чего он сходил с ума. Но и снять маску, не повредив своё лицо, Земо не мог. Деятельность Генриха перестала быть лишь научной, он возглавлял военные и разведывательные миссии, как и Красный Череп, с которым Земо стал соперничать.

Когда стало ясно, что нацисты могут проиграть войну, Череп отправил Земо в Лондон, чтобы похитить экспериментальный самолёт. На тот период в самолёте не было особой нужды, но Череп знал, что информация о похищении дойдёт до Капитана Америка и его молодого помощника Баки Барнса. Черепу было всё равно, кто победит — один из его врагов в любом случае уйдёт с его дороги, а возможно и погибнет.

Один из андроидов Земо оглушил Баки, а сам Капитан Америка попал под оглушающий луч ружья Земо. Американские герои были привязаны к начинённому взрывчаткой беспилотному самолёту, который был запущен в сторону Великобритании. Оглушённый взрывом самолёта Капитан Америка упал в Ла-Манш и был вморожен в ледяную глыбу на два десятилетия, пока его не нашли только что сформировавшиеся Мстители, а вот Баки долгое время считался мёртвым, пока позже не обнаружилось, что ему также удалось выжить.

Когда живший после войны в Южной Америке Земо узнал, что Капитан выжил, он решил возобновить борьбу. Он основал группу суперзлодеев, названную Повелители Зла, которая была призвана противостоять Мстителям. В первоначальный состав этой группы вошли Чёрный рыцарь, Плавильщик и Радиоактивный человек, вскоре к ним присоединились Чаровница и Палач.

В последней битве между Капитаном Америка и Земо, щит Капитана отразил луч из ружья Земо, из-за которого начался обвал, убивший Генриха Земо.

Барон Гельмут Земо

Дело Генриха Земо продолжил его сын Гельмут, 13-й барон Земо, который родился в Лейпциге, Германия. Гельмут был обычным инженером, пока не пришёл в бешенство, узнав о возвращении Капитана Америки. Гельмут пошёл по стопам отца, став суперзлодеем-неонацистом и используя при этом деньги семьи и собственные научные знания для восстановления работы своего отца.

Впервые он заявил о себе под именем Феникс (не путать с другими персонажами, использующие такой же псевдоним: Джина Грей и Рэйчел Саммерс). Он считался погибшим после падения в чан с кипящим «Клеем Икс». Так как он не надел свою маску, когда упал в чан, его лицо было сильно изуродовано кипящим веществом.

Через год он вернулся, объединив свои силы с нацистскими суперзлодеями, Арнимом Зола и (позже) Красным Черепом. Он основал новую группу Повелителей Зла, с которыми напал на особняк Мстителей, где покалечил Геркулеса и дворецкого Эдвина Джарвиса. Земо опять посчитали мёртвым, но он всё-таки вернулся, будучи женатым на женщине по имени Хайке, которая одно время звалась баронессой Земо и объявила себя реинкарнацией Генриха Земо.

Громовержцы

Земо бросил Хайке в тюрьму и создал новую команду Повелителей Зла после того, как Мстители и Фантастическая Четвёрка исчезли после битвы с Онслотом и считались мёртвыми. Эти суперзлодеи, использующие новые псевдонимы, стали называться Громовержцами. Земо взял себе имя Гражданин В (примечательно, что настоящий Гражданин В был убит его отцом во время Второй мировой). Он надеялся, что Громовержцы, выдавая себя за супергероев, завоюют доверие мира, после чего смогут легко захватить его. Но люди полюбили новую команду гораздо быстрее, чем Земо и его партнёры рассчитывали, и вскоре Громовержцам понравилось чувствовать себя героями.

После возвращения настоящих героев стали известны настоящие имена Земо и других Громовержцев, из-за чего они вынуждены были бежать в глубокий космос, откуда Земо надеялся задействовать свой новый план по захвату Земли, используя контроль над разумом. Но этому плану помешали Капитан Америка и новый Гражданин В (Даллас Риордэн), а Гельмут был убит новым Бичом Преисподней, но его разум био-технологическим путём был помещён в тело находящегося в коме Джона Уоткинса III, внука настоящего Гражданина В. Находясь в теле Джона, Земо вновь стал играть роль Гражданина В, пока после сражения Громовержцев с Гравитоном его разум вновь не был перемещён, на этот раз в электронной форме в «тех-пакете» его союзника Фиксера.

В искусственном мире под названием Контр-Земля — в котором ранее исчезли Мстители и Фантастическая Четвёрка — Громовержцы встретили местного двойника Земо по имени Железный Крест. Фиксер переместил разум Земо в неизуродованное тело двойника, и Земо возглавил ту часть Громовержцев, которая находилась на Контр-Земле. Когда команда воссоединилась со своими товарищами, оставшимися на Земле, Ястреб взял на себя командование, но вскоре вернулся в ряды Мстителей.

Некоторое время Земо оставался лидером Громовержцев. В короткой серии комиксов 2004 года «Avengers/Thunderbolts» он вновь предпринимает попытку захватить мир, но в этот раз Земо верит, что тем самым сможет спасти его. Побуждения Земо теперь выглядели более альтруистично по сравнению с его прошлой жаждой власти. Однако Мстители в очередной раз вмешиваются в его план, одна из Громовержцев, обладающая контролем над гравитацией, Лунный Камень пришла в ярость и выстрелила лучом энергии в Капитана Америку, но Земо закрыл его своим телом и оказался сильно обожжен. В конце столкновения он забрал два инопланетных артефакта, в которых была заключена сила Лунного Камня, сбежал с поля боя и скрылся.

Появление вне комиксов

Телевидение

• Барон Хельмут Земо появлялся в мультсериале 90-х годов Мстители. Всегда вместе. Там он является главным антагонистом во время встречи героев с Капитаном Америкой. Также он показан как лидер команды "Повелители Зла".
• В мультсериале Мстители. Величайшие герои Земли 2010 года, Барон является одним из самых опасных заключенных тюрьмы «Рафт», откуда он сбегает вместе с Гравитоном. Он обманом заманивает сильных злодеев, врагов Мстителей в одну команду, Повелители Зла. Впоследствии он проигрывает и оказывается в глубоком разочаровании и повержении.

Кино

• В фильме ''Первый мститель: Противостояние'' роль Гельмута Земо исполнил немецкий актер Даниэль Брюль. Здесь он офицер армии Зоковии, который пытался отомстить Мстителям из-за смерти своей семьи во время их конфликта с Альтроном. Даниэль Брюль рассказал, что его персонаж не будет похож на Барона Земо из комиксов. Тем не менее, Marvel пообещали в будущих фильмах показать Земо в оригинальном костюме из комиксов.

Критика и отзывы

В 2009 году Барон Земо II занял 40 место в списке 100 величайших злодеев комиксов по версии IGN.

Ссылки

• [www.marvel.com/universe/Baron_Zemo_%28Heinrich%29 Генрих, 12-й барон Земо — биография на Marvel.com]
• [www.marvel.com/universe/Baron_Zemo_%28Helmut%29 Гельмут, 13-й барон Земо — биография на Marvel.com]
• Барон Земо (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Барон Земо

Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.