Барон Меривейл
Поделись знанием:
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
Барон Мерривейл из Уолкхемптона в графстве Девоншир — наследственный титул в системе Пэрства Соединённого королевства. Он был создан 19 января 1925 года для консервативного политика и судьи высокого суда, сэра Генри Дьюка (1855—1939). Он был депутатом Палаты общин Великобритании от Плимута (1900—1906) и Эксетера (1910, 1911—1918), а также занимал должность главного секретаря Ирландии (1916—1918).
По состоянию на 2010 год носителем титула являлся его правнук, Дерек Джон Филипп Дьюк, 4-й барон Мерривейл (род. 1948), который стал преемником своего отца в 2007 году.
Бароны Мерривейл (1925)
- 1925—1939: Генри Эдвард Дьюк, 1-й барон Мерривейл (5 ноября 1855 — 20 мая 1939), второй сын Уильяма Эдварда Дьюка (1828—1898)[1]
- 1939—1951: Эдвард Дьюк, 2-й барон Мерривейл (22 мая 1883 — 8 июня 1951), единственный сын предыдущего[2]
- 1951—2007: Джек Генри Эдмонд Дьюк, 3-й барон Мерривейл (27 января 1917 — 1 ноября 2007), единственный сын предыдущего[3]
- 2007 — настоящее время: Дерек Джон Филип Дьюк, 4-й барон Мерривейл (род. 16 марта 1948), единственный сын предыдущего[4]
- Наследник: достопочтенный Томас Дьюк, единственный сын предыдущего[5].
Напишите отзыв о статье "Барон Меривейл"
Примечания
- ↑ [www.thepeerage.com/p51197.htm#i511963 Henry Edward Duke, 1st Baron Merrivale] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ [www.thepeerage.com/p51197.htm#i511966 Edward Duke, 2nd Baron Merrivale] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ [www.thepeerage.com/p50520.htm#i505194 Jack Henry Edmond Duke, 3rd Baron Merrivale] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ [www.thepeerage.com/p51196.htm#i511955 Derek John Philip Duke, 4th Baron Merrivale] (англ.). thePeerage.com.
- ↑ [www.thepeerage.com/p51196.htm#i511957 Hon. Thomas Duke] (англ.). thePeerage.com.
Источники
- Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
- [www.leighrayment.com/ Leigh Rayment’s Peerage Pages]
- [www.thepeerage.com thepeerage.com]
Отрывок, характеризующий Барон Меривейл
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
