Барон Молей

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Барон де Молей из Кэнфорда в графстве Дорсет — наследственный титул в системе Пэрства Соединённого королевства. Он был создан 10 июля 1838 года для политика-вига, достопочтенного Уильяма Понсонси (1787—1855). Ранее он представлял в Палате общин Великобритании Пул (1826—1831), Нерсборо (1832) и Дорсет (1832—1837). Он был третьим сыном Фредерика Понсонби, 3-го графа Бессборо (1758—1844) и мужем леди Барбары Эшли-Купер, одной из сонаследниц древнего баронского титула де Молей. Его сын, Чарльз Фрэнсис Эшли Купер Понсонби, 2-й барон де Молей (1815—1896), заседал в Палате общин от Пула (1837—1847) и Дангарвана (1851—1852). По состоянию на 2009 год носителем титула являлся праправнук последнего, Руперт Чарльз Понсонби, 7-й барон де Молей (род. 1957), который наследовал своему дяде в 2002 году. Лорд де Молей — один из девяноста избранных наследственных пэров, которые остались в Палате лордов после принятия Акта Палаты лордов 1999 года. В 2005 году он выиграл дополнительные выборы в наследственные пэры от консервативной партии в Палате лордов Великобритании.

Достопочтенный Эшли Понсонби (1831—1898), младший брат 1-го барона де Молей, был либеральным политиком и дважды представлял Сайренсестер в Палате общин (1852—1857, 1859—1865). Другим известным членом семьи являлся консервативный политик, сэр Чарльз Понсонби, 1-й баронет (1879—1976), сын достопочтенного Эдвина Чарльза Уильяма Понсонби (1851—1939), пятого сына 2-го барона де Молей. Он был депутатом Палаты общин от Севенокса (1935—1950).



Бароны де Молей (1838)

См. также

Напишите отзыв о статье "Барон Молей"

Ссылки

  • Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
  • [www.leighrayment.com Leigh Rayment’s Peerage Page]
  • [www.thepeerage.com thepeerage.com]

Отрывок, характеризующий Барон Молей


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.