Барон Мостин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Барон Мостин из Мостина в графстве Флинтшир — наследственный титул в системе Пэрства Соединённого королевства. Он был создан 10 сентября 1831 года для сэра Эдварда Ллойда, 2-го баронета (1768—1854). Ранее он представлял в Палате общин Великобритании Флинт Боро (1806—1807, 1812—1831) и Бомарис (1807—1812). Его сын, Эдвард Мостин Ллойд-Мостин, 2-й барон Мостин (1795—1884), заседал в палате общин от Флинтшира (1831—1837, 1841—1842, 1847—1854) и Личфилда (1846—1847), а также служил лордом-лейтенантом Мерионетшира (1840—1884).

В 1831 году лорд Мостин получил королевское разрешение на дополнительную фамилию «Мостин». Его старший сын и наследник, достопочтенный Томас Ллойд-Мостин (1830—1861), заседал в Палате общин от Флинтшира (1854—1861), скончался при жизни отца. Поэтому лорду Мостину наследовал его внук, Лливелин Невилл Вон Ллойд-Мостин, 3-й барон Мостин (1856—1929), сын достопочтенного Томаса Ллойда-Мостина. После смерти 22 марта 2011 года Лливелина Роджера Ллойда Ллойда-Мостина, 6-го барона (1948—2011), ему наследовал его единственный сын, Грегори Филипп Роджер Мостин, 7-й барон Мостин (род. 1984).

Титул баронета из Пенгверра в графстве Флинтшир в системе Баронетства Великобритании был создан в 1778 году для Эдварда Прайса Ллойда (ок. 1710—1795). Его сменил его внучатый племянник, сэр Эдвард Прайс Ллойд, 2-й баронет (1768—1854), который в 1831 году был возведен в звание пэра.





Баронеты Ллойд из Пенгверра (1778)

Бароны Мостин (1831)

См. также

Источники

  • Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
  • [www.leighrayment.com/ Leigh Rayment’s Peerage Pages]
  • [www.thepeerage.com thepeerage.com]

Напишите отзыв о статье "Барон Мостин"

Отрывок, характеризующий Барон Мостин

– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.