Барон Сегрейв
Поделись знанием:
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Барон Сегрейв (англ. Baron Segrave) — английский пэрский титул, существующий с 1295 года. Первоначально принадлежал представителям рода Сегрейвов, затем посредством брака перешёл к дому Моубреев был присоединён к титулу барона Моубрей. Владения баронов Сегрейв располагались в Лестершире.
Содержание
История титула
Сегрейвы
Феодальные бароны Сегрейв известны с конца XII века. Первым упоминаемым бароном был Гилберт де Сегрейв, землевладелец в Лестершире, упоминаемый во время правления Генриха II Плантагенета и Ричарда I. Он упоминается как шериф Уорикшира и Лестершира. Его сын, Стефан де Сегрейв (ум. 1241) во времена малолетства Генриха III занимал разные должности, а в 1232 году стал главным юстициарием Англии, сменив Хьюберта де Бурга. Однако в 1234 году его с этого поста сместили, хотя позже он вернулся к королевскому двору. Его внук, Николас де Сегрейв (ок. 1238 — до 12 ноября 1295) был одним из самых заметных баронских лидеров во время правления Генриха III. 24 июня 1295 года он был вызван в парламент как 1-й барон Сегрейв, но вскоре умер[1].
Сын Николаса, Джон де Сегрейв (ок. 1258 — до 4 октября 1325), 2-й барон Сегрейв, принимал участие в различных военных кампаниях Эдуарда I в Уэльсе и Шотландии, в 1304—1305 годах руководил захватом Уильяма Уоллеса. Он регулярно вызывался в парламент в 1296—1325 годах, занимал различные должности. В 1297 году он был одним из лидеров баронской оппозиции Эдуарду I. Во время правления Эдуарда II он сохранил своё положение. Во время борьбы баронов против Пирса Гавестона Джон был на стороне баронской оппозиции[2].
Джон де Сегрейв, 4-й барон Сегрейв, женился на Маргарет Норфолкской, старшей дочери и наследнице Томаса Бразертона, графа Норфолка, ставшей после смерти отца в 1338 году графиней Норфолк. Его дочь и наследница, Элизабет, вышла замуж за Джона (III) де Моубрей, 4-го барона Моубрея, благодаря чему титул барона Сегрейва, а позже и наследство Маргарет Брозертон, перешли к Моубреям[3][4].
О дальнейшей истории титула барона Сегрейв креации 1295 года см. Барон Моубрей.
Новая креация титула
В 1831 году титул барона Сегрейва был создан для Уильяма Беркли (26 декабря 1786 — 10 октября 1857). В 1841 году для него был создан также титул 1-го графа Фицхардинга. Однако он умер бездетным, в результате чего титул угас.
Список баронов Сегрейв
Феодальные бароны Сегрейв
- Гилберт де Сегрейв (ум. до ноября 1201), феодальный барон Сегрейв, шериф Уорикшира и Лестершира
- Стефан де Сегрейв (ум. 9 ноября 1241), феодальный барон Сегрейв, констебль лондонского Тауэра в 1220, главный шериф Хартфордшира и Эссекса в 1221—1223, главный шериф Линкольншира в 1222—1224, главный шериф Бедфордшира и Бакингемшира в 1228—1234, главный шериф Уорикшира, Лестершира и Нортгемптоншира в 1229—1234 главный юстициарий Англии в 1232—1234, сын предыдущего
- Гилберт де Сегрейв (ум. до 8 октября 1254), феодальный барон Сегрейв с 1241, сын предыдущего
Бароны Сегрейв (1295)
- 1295: Николас де Сегрейв (ок. 1238 — до 12 ноября 1295), феодальный барон Сегрейв с 1254, 1-й барон Сегрейв (по призывной грамоте) с 1295, сын предыдущего
- 1295—1325: Джон де Сегрейв (ок. 1258 — до 4 октября 1325), 2-й барон Сегрейв с 1295, сын предыдущего
- 1325: Стефан де Сегрейв (ум. до 12 декабря 1325), 3-й барон Сегрейв с 1325, сын предыдущего
- 1325—1353: Джон де Сегрейв (ок. 1315 — 1 апреля 1353), 4-й барон Сегрейв с 1325, граф Норфолк (по праву жены) с 1338, сын предыдущего
- 1353 — до 1368: Элизабет де Сегрейв (25 октября 1338 — до 1368), 5-я баронесса Сегрейв с 1353, дочь предыдущего
- муж: с 1349 Джон (III) де Моубрей (25 июнь 1340 — 1368), 4-й барон Моубрей с 1361, барон Сегрейв (по праву жены) с 1353
- 1368—1380: Джон (IV) де Моубрей (3 августа 1365 — 1380), 6-й барон Сегрейв ранее 1368, 5-й барон Моубрей с 1361, 1-й граф Ноттингем с 1377, сын предыдущих
- 1380—1399: Томас (I) де Моубрей (22 марта 1366 — 22 сентября 1399), 6-й барон Моубрей и 7-й барон Сегрейв с 1382, 1-й граф Ноттингем с 1383, 3-й граф Норфолк с 1398, 1-й герцог Норфолк с 1398, граф Маршал в 1386—1398, брат предыдущего
- 1399—1405: Томас (II) Моубрей (17 сентября 1385 — 8 июня 1405), 4-й граф Норфолк и 2-й граф Ноттингем, 7-й барон Моубрей и 8-й барон Сегрейв, граф Маршал с 1399, сын предыдущего
- 1405—1432: Джон (V) Моубрей (1392 — 19 октября 1432), 5-й граф Норфолк и 3-й граф Ноттингем, 8-й барон Моубрей и 9-й барон Сегрейв, граф Маршал с 1405, 2-й герцог Норфолк с 1425, брат предыдущего
- 1432—1461: Джон (VI) Моубрей (12 сентября 1415 — 6 ноября 1461), 3-й герцог Норфолк, 6-й граф Норфолк, 4-й граф Ноттингем, 9-й барон Моубрей, 10-й барон Сегрейв и граф Маршал с 1432, сын предыдущего
- 1461—1476: Джон (VII) Моубрей (18 октября 1444 — 16/17 января 1476), 1-й граф Суррей с 1451, 4-й герцог Норфолк, 7-й граф Норфолк, 5-й граф Ноттингем, 10-й барон Моубрей, 11-й барон Сегрейв и граф Маршал с 1461, сын предыдущего
- 1476—1481: Анна Моубрей (10 декабря 1472 — незадолго до 26 ноября 1481), 8-я графиня Норфолк, 11-я баронесса Моубрей и 12-я баронесса Сегрейв с 1476; после её смерти титул барона Моубрей перешёл в состояние ожидания владельца
- муж: с 15 января 1478 Ричард из Шрусбери (17 августа 1473 — 1483), английский принц, 1-й герцог Йорк с 1474, 1-й граф Ноттингем с 1476, 1-й герцог Норфолк, 1-й граф Суррей с 1477, лорд-лейтенант Ирландии с 1479
- 1481—1483: в состоянии ожидания владельца
- 1483—1485: Джон Говард (1428 — 22 августа 1485), 1-й барон Говард с 1470, 1-й герцог Норфолк, 12-й барон Моубрей и 13-й барон Сегрейв с 1483, правнук Томаса (I) де Моубрея, 1-го герцога Норфолка; после его гибели в битве при Босворте титул барона Моубрея в числе других титулов был конфискован королём Генрихом VII
- 1485—1554: конфискован
- 1485—1524: Томас Говард (1443 — 21 мая 1524), 2-й барон Говард, 1-й граф Суррей в 1483—1514, граф Маршал с 1509, 2-й герцог Норфолк с 1514, 13-й барон Моубрей и 14-й барон Сегрейв де-юре
- 1524—1554: Томас Говард (1473 — 25 августа 1554), 2-й граф Суррей с 1514, 3-й герцог Норфолк и 3-й барон Говард с 1524, граф Маршал с 1533, 14-й барон Моубрей и 15-й барон Сегрейв де-юре
- 1554—1572: Томас Говард (10 марта 1537 — 2 июня 1572), 4-й герцог Норфолк, 3-й граф Суррей и 4-й барон Говард с 1554, 13/15-й барон Моубрей и 14/16-й барон Сегрейв с 1554, праправнук предыдущего; в 1572 году был казнён, его титул барона Моубрея в числе других титулов был конфискован
- 1572—1604: конфискован
- 1604—1646: Томас Говард (7 июля 1585 — 4 октября 1646), 21-й граф Арундел, 1-й граф Суррей, 11-й барон Мальтраверс, 14/16-й барон Моубрей и 15/17-й барон Сегрейв с 1604, 1-й граф Норфолк с 1644, внук предыдущего
- 1646—1652: Генри Фредерик Говард (15 августа 1608 — 17 апреля 1652), 22-й граф Арундел, 2-й граф Норфолк, 2-й граф Суррей, 12-й барон Мальтраверс, 15/17-й барон Моубрей и 16/18-й барон Сегрейв с 1646, сын предыдущего
- 1652—1677: Томас Говард (9 марта 1627 — 13 декабря 1677), 23-й граф Арундел, 3-й граф Норфолк, 3-й граф Суррей, 13-й барон Мальтраверс, 16/18-й барон Моубрей и 17/19-й барон Сегрейв с 1652, 15-й барон Толбот и 14-й барон Фёрниволл с 1454, 5-й герцог Норфолк с 1660, сын предыдущего
- 1677—1684: Генри Говард (12 июля 1628 — 11 января 1684), 1-й барон Говард из замка Райзинг с 1669, 1-й граф Норвич с 1672, 6-й герцог Норфолк, 24-й граф Арундел, 4-й граф Норфолк, 4-й граф Суррей, 14-й барон Мальтраверс, 17/19-й барон Моубрей, 18/20-й барон Сегрейв, 16-й барон Толбот и 15-й барон Фёрниволл с 1677, брат предыдущего
- 1684—1701: Генри Говард (11 января 1654 — 2 апреля 1701), 7-й герцог Норфолк, 25-й граф Арундел, 5-й граф Норфолк, 5-й граф Суррей, 2-й граф Норвич, 15-й барон Мальтраверс, 18/20-й барон Моубрей, 19/21-й барон Сегрейв, 17-й барон Толбот, 16-й барон Фёрниволл, 2-й барон Говард из замка Райзинг и граф-маршал с 1684, сын предыдущего
- 1701—1732: Томас Говард (11 декабря 1683 — 23 декабря 1732), 8-й герцог Норфолк, 26-й граф Арундел, 6-й граф Норфолк, 6-й граф Суррей, 3-й граф Норвич, 16-й барон Мальтраверс, 19/21-й барон Моубрей, 20/22-й барон Сегрейв, 18-й барон Толбот, 17-й барон Фёрниволл, 3-й барон Говард из замка Райзинг и граф-маршал с 1701, племянник предыдущего
- 1732—1777: Эдвард Говард (5 июня 1686 — 20 сентябрь 1777), 9-й герцог Норфолк, 27-й граф Арундел, 7-й граф Норфолк, 7-й граф Суррей, 4-й граф Норвич, 17-й барон Мальтраверс, 20/22-й барон Моубрей, 21/23-й барон Сегрейв, 19-й барон Толбот, 18-й барон Фёрниволл, 3-й барон Говард из замка Райзинг и граф-маршал с 1732, брат предыдущего; прямых наследников он не оставил, после его смерти титул барона Моубрея перешёл в состояние ожидания владельца
- 1777—1878: в состоянии ожидания владельца
- 1878—1893: Альфред Джозеф Стоуртон (28 февраля 1829 — 18 апреля 1893), 20-й барон Стоуртон с 1872, 21/23-й барон Моубрей, 22/24-й барон Сегрейв
- 1893—1936: Чарльз Ботольф Джозеф Стоуртон (23 мая 1867 — 29 июля 1936), 22/24-й барон Моубрей, 23/25-й барон Сегрейв и 21-й барон Стоуртон с 1893, сын предыдущего
- 1936—1965: Уильям Мармадюк Стоуртон (31 августа 1895 — 1965), 23/25-й барон Моубрей, 24/26-й барон Сегрейв и 22-й барон Стоуртон с 1936, сын предыдущего
- 1965—2006: Чарльз Эдвард Стоуртон (11 марта 1923 — 12 декабря 2006), 24/26-й барон Моубрей, 25/27-й барон Сегрейв и 23-й барон Стоуртон с 1965, сын предыдущего
- с 2006: Эдвард Уильям Стефан Стоуртон (род. 17 April 1953), 25/27-й барон Моубрей, 26/28-й барон Сегрейв и 234-й барон Стоуртон с 2006, сын предыдущего
Бароны Сегрейв (1831)
- 1831—1857: Уильям Беркли (26 декабря 1786 — 10 октября 1857), 1-й барон Сегрейв с 1831, 1-й граф Фицхардинг с 1841
См. также
- Барон Стоуртон
- Барон Моубрей
- Граф Ноттингем
- Граф Норфолк
- Герцог Норфолк
- Говарды
- Моубреи
- Стоуртоны
- Сегрейвы
Напишите отзыв о статье "Барон Сегрейв"
Примечания
- ↑ Burke B. [archive.org/stream/agenealogicalhi00burkgoog#page/n399/mode/1up A Genealogical History of the Dormant, Abeyant, Forfeited, and Extinct Peerages of the British Empire]. — 1883. — P. 475—479.
- ↑ Musson A. J. [dx.doi.org/10.1093/ref:odnb/25038 Seagrave, John, second Lord Seagrave (1256–1325)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004—2014.
- ↑ Archer Rowena E. [dx.doi.org/10.1093/ref:odnb/53070 Brotherton, Margaret, suo jure duchess of Norfolk (c.1320–1399)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004—2014.
- ↑ Archer Rowena E. [dx.doi.org/10.1093/ref:odnb/19452 Mowbray, John (III), fourth Lord Mowbray (1340–1368)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004—2014.
Литература
- Burke B. [archive.org/stream/agenealogicalhi00burkgoog#page/n399/mode/1up A Genealogical History of the Dormant, Abeyant, Forfeited, and Extinct Peerages of the British Empire]. — 1883. — P. 386—388, 475—479.
- * Burke John. [books.google.ru/books?id=aB0IAAAAQAAJ&pg=PA376&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false A general and heraldic dictionary of the peerages of England, Ireland, and Scotland, extinct, dormant, and in abeyance. England]. — 1831. — P. 376-379.
Ссылки
- [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL.htm#_Toc388773402 Dukes of Norfolk (Segrave)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 4 января 2015.
- [www.thepeerage.com/i2519.htm#s35377 Mowbray] (англ.). The peerage. Проверено 4 января 2015.
Отрывок, характеризующий Барон Сегрейв
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
