Барон Форестер
Поделись знанием:
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Барон Форестер из Уилли Парка в графстве Шропшир — наследственный титул в системе Пэрства Соединённого королевства.
История
Титул барона Форестера был создан 17 июля 1821 года для Сесила Уэлда-Форестера (1767—1828), который ранее представлял в Палате общин Венлок (1790—1800, 1801—1820). При рождении он получил имя Сесил Форестер, в 1811 году он получил королевское разрешение на дополнительную фамилию «Уэлд». Его сын, Джон Уэлд-Форестер, 2-й барон Форестер (1801—1874), также заседал в Палате общин от Венлока (1826—1828), а также занимал пост капитана почётного корпуса джентльменов в администрации тори под руководством сэра Роберта Пила (1841—1846).
Ему наследовал его младший брат, Джордж Сесил Уэлд-Форестер, 3-й барон Форестер (1807—1886). В течение 46 лет он заседал в Палате общин Великобритании от Венлока (1828—1874), а также занимал должность контролера королевского двора (1852, 1858—1859). Его племянник, Сесил Теодор Уэлд-Форестер, 5-й барон Форестер (1842—1917), также представлял Венлок в Палате общин от консервативной партии (1874—1885). Его сын, Джордж Сесил Бомонт Уэлд-Форестер, 6-й барон Форестер (1867—1932), и внук, Сесил Джордж Уилфред Уэлд-Форестер, 7-й барон Форестер (1899—1977), занимали должности мэра Венлока. По состоянию на 2010 год обладателем титула являлся внук последнего, Чарльз Ричард Джордж Уэлд-Форестер, 9-й барон Форестер (род. 1975), который сменил своего отца в 2004 году.
Её Королевское высочество принцесса Алиса, герцогиня Глостерская (1901—2004), была праправнучкой 1-го барона Форестера.
Чарльз Ричард Джордж Уэлд-Форестер, 9-й барон Форестер (род. 1975), находится в отдаленном родстве с Его Королевским высочеством принцем Ричардом, герцогом Глостерским (род. 1944), и его детьми, Александром Виндзором, графом Ольстером (род. 1974), леди Давиной Льюис (род. 1977) и леди Роуз Гилман (род. 1980).
Предшественники
- Фрэнсис Форестер (род. 1623), высший шериф Шропшира в 1652 году
- Сэр Уильям Форестер (1655—1718), сын предыдущего, унаследовал Дотхилл от своего сводного брата, Ричарда Стивентона (ум. 1659), примерно в 1675 году, депутат Палаты общин от Венлока (1679—1685, 1689—1707, 1707—1715).
- Уильям Форестер (1690—1758), сын предыдущего, депутат парламента от Венлока (1715—1722, 1734—1741, 1754—1758)
- Брук Форестер (1717—1774), старший сын предыдущего, депутат Палаты общин от Венлока с 1734 до 1761. Он женился на наследнице Джорджа Уэлда из Уилли Парка и унаследовал эту недвижимость
- Джордж Форестер (1735—1811), единственный сын предыдущего, заседал в Палате общин от Венлока (1758—1761, 1768—1780, 1780—1784, 1785—1790)
- Сесил Форестер (ум. 1774), подполковник, младший брат Брука Форестера, депутат Палаты общин от Венлока (1761—1768).
Бароны Форестер (1821)
- 1821—1828: Сесил Уэлд-Форестер, 1-й барон Форестер (7 апреля 1767 — 28 мая 1828), старший сын подполковника Сесила Форрестера (ум. 1774)
- 1828—1874: Джон Джордж Уэлд Уэлд-Форестер, 2-й барон Форестер (9 августа 1801 — 10 октября 1874), старший сын предыдущего
- 1874—1886: Джордж Сесил Уэлд Уэлд-Форестер, 3-й барон Форестер (10 мая 1807 — 14 февраля 1886), младший брат предыдущего
- 1886—1894: Орландо Уоткин Уэлд Уэлд-Форестер, 4-й барон Форестер (18 апреля 1813 — 22 июня 1894), младший брат предыдущего
- 1894—1917: Сесил Теодор Уэлд-Форестер, 5-й барон Форестер (3 августа 1842 — 20 ноября 1917), единственный сын предыдущего
- 1917—1932: Джордж Сесил Бомонт Уэлд-Форестер, 6-й барон Форестер (9 сентября 1867 — 10 октября 1932), старший сын предыдущего
- 1932—1977: Сесил Джордж Уилфред Уэлд-Форестер, 7-й барон Форестер (12 июля 1899 — 4 января 1977), старший сын предыдущего
- 1977—2004: Джордж Сесил Брук Уэлд-Форестер, 8-й барон Форестер (20 февраля 1938 — 4 февраля 2004), единственный сын предыдущего
- 2004 — настоящее время: Чарльз Ричард Джордж Уэлд-Форестер, 9-й барон Форестер (род. 8 июля 1975), единственный сын предыдущего
- Наследник титула: Брук Джордж Персиваль Уэлд-Форестер (род. 29 марта 2014), единственный сын предыдущего.
Источники
- Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
- [www.leighrayment.com/ Leigh Rayment’s Peerage Pages]
- [www.thepeerage.com thepeerage.com]
Напишите отзыв о статье "Барон Форестер"
Отрывок, характеризующий Барон Форестер
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
