Барон Шаттлворт

Барон Шаттлворт из Гауторпа в графстве Ланкашир — наследственный титул в системе Пэрства Соединенного Королевства.

История

Титул барона Шаттлворта был создан 16 июля 1902 года для либерального политика, сэра Утреда Кей-Шаттлворта, 2-го баронета (1844—1939). Он представлял в Палате общин Великобритании Гастингс (1869—1880) и Клитеро (1885—1902), а также занимал должности заместителя министра по делам Индии (1886), канцлера герцогства Ланкастерского (1886), парламентского и финансового секретаря Адмиралтейства (1892—1895) и лорда-лейтенанта Ланкашира (1908—1928). Оба его сына погибли во время Первой мировой войны. Ему наследовал его внук, Ричард Ухтред Пол Кей-Шаттлворт, 2-й барон Шаттлворт (1913—1940), старший сын достопочтенного Лоуренса Ухтреда Кей-Шаттлворта, старшего сына первого барона. Он и его младший брат, Рональд Орландо Лоуренс Кей-Шаттлворт, 3-й барон Шаттлворт (1917—1942), погибли во время Второй мировой войны. После гибели в 1942 году 3-го барона титул унаследовал его двоюродный брат, Чарльз Ухтред Джон Кей-Шаттлворт, 4-й барон Шаттлворт (1917—1975), старший сын достопочтенного Эдварда Кей-Шаттлворта, второго сына первого барона. 4-й барон Шаттлворт смог пережить Вторую мировую войну, но получил серьезное ранение.

По состоянию на 2010 год носителем баронского титула являлся сын последнего, Чарльз Джеффри Николас Кей-Шаттлворт, пятый барон Шаттлворт (род. 1948), который стал преемником своего отца в 1975 года. Лорд Шаттлворт — лорд-лейтенант Ланкашира с 1997 года.

Титул баронета Кей-Шаттлворта из Гауторпа в графстве Ланкашир (Баронетство Соединённого королевства) был создан 22 декабря 1849 года для британского врача, социального реформатора и просветителя Джеймса Кей-Шаттлворта (1804—1872), отца первого барона Шаттлворта. Родился как Джеймс Кей, он получил королевское разрешение на дополнительную фамилию «Шаттлворт» после его брака в 1842 году с Джанет Шаттлворт (1817—1872), единственным ребенком и наследницей Роберта Шаттлворта (1784—1818) из Гауторп-Холла. Джеймс Кей-Шаттлворт занимал должность секретаря в комитета Совета по образованию (1839—1849).

Также были известны два брата первого баронета. Джозей Кей (1821—1878) был известным экономистом, а сэр Эдвард Кей (1822—1897) — лордом-судьей Апелляционного суда.

Семейным гнездом баронов Шаттлворт был Гауторп-Холл в Падихеме возле города Бернли в графстве Ланкашир. Семья продала свою резиденцию в 1970 году, сейчас этот дом финансируется и управляется Национальным фондом в партнерстве с Советом графства Ланкашир. Нынешний барон Шаттлворт проживает в Лек-Холле в окрестностях Киркби-Лонсдейла в Северном Ланкашире.

Баронеты Кей-Шаттлворт из Гауторпа (1849)

• 1849—1872: Сэр Джеймс Филлипс Кей-Шаттлворт, 1-й баронет (20 июля 1804 — 26 мая 1872), сын Роберта Кея (1768—1834)
• 1872—1939: Сэр Джеймс Ухтред Кей-Шаттлворт, 2-й баронет (18 декабря 1844 — 20 декабря 1939), старший сын предыдущего, барон Шаттлворт с 1902 года.

Бароны Шаттлворт (1902)

• 1902—1939: Ухтред Джеймс Кей-Шаттлворт, 1-й барон Шаттлворт (18 декабря 1844 — 20 декабря 1939), старший сын сэра Джеймса Филиппса Кей-Шаттлворта, 1-го баронета (1804—1872)
  • Капитан достопочтенный Лоуренс Ухтред Кей-Шаттлворт (21 сентября 1887 — 30 марта 1917), старший сын предыдущего
• 1939—1940: Ричард Ухтред Пол Кей-Шаттлворт, 2-й барон Шаттлворт (30 октября 1913 — 8 августа 1940), старший сын предыдущего, внукк первого барона
• 1940—1942: Рональд Орландо Лоуренс Кей-Шаттлворт, 3-й барон Шаттлворт (7 октября 1917 — 17 ноября 1942), младший брат предыдущего
• 1942—1975: Чарльз Ухтред Джон Кей-Шаттлворт, 4-й барон Шаттлворт (24 июня 1917 — 5 октября 1975), единственный сын капитана достопочтенного Эдварда Джеймса Кей-Шаттлворта (1890—1917), второго сына первого барона Шаттлворта
• 1975 — настоящее время: Чарльз Джеффри Николас Кей-Шаттлворт, 5-й барон Шаттлворт (род. 2 августа 1948), старший сын предыдущего
  • Наследник титула: достопочтенный Томас Эдвард Кей-Шаттлворт (род. 29 сентября 1976), старший сын предыдущего.

Источники

• Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
• [www.leighrayment.com/ Leigh Rayment’s Peerage Pages]
• [www.thepeerage.com thepeerage.com]

Отрывок, характеризующий Барон Шаттлворт

Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.