Барон Элленборо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Барон Элленборо из Элленборо в графстве Камберленд— наследственный титул в системе Пэрства Соединённого королевства. Он был создан 19 апреля 1802 года для адвоката, судьи и политика сэра Эдварда Лоу (1750—1818), лорда главного королевского судьи (1802—1818). Его старший сын, Эдвард Лоу, 2-й барон Элленборо (1790—1871). Он был депутатом Палаты общин от Митчелла (1813—1818), лордом-хранителем Малой печати (1828—1829), председателя совета по контролю (1828—1830, 1834—1835, 1841 и 1858), первого лорда Адмиралтейства (1846) и вице-королём Индии (1842—1844). В 1844 году для него был создан титул виконта Соутэма из Соутэма в графстве Глостершир и графа Элленборо в графстве Камберленд. Все эти титулы являлись Пэрством Соединённого королевства. Его единственный сын Артур Дадли (1828—1830) скончался в детстве. После его смерти в 1871 году титулы виконта Соутэма и графа Элленборо прервались.

Тем не менее, титул барона унаследовал его племянник, Чарльз Эдмунд Лоу, 3-й барон Элленборо (1820—1890). Он был сыном достопочтенного Чарльза Лоу (1792—1850), депутата парламента от Кембриджского университета (1835—1850), второго сына 1-го барона Элленборо. В 1885 году он получил королевское разрешение на дополнительную фамилию «Таури», которую носил его дед по материнской линии. После смерти его сына, Чарльза Таури Гамильтона Таури-Лоу, 4-го барона Элленборо (1856—1902), эта ветвь семьи угасла. Ему наследовал его двоюродный брат, Эдвард Даунс Лоу, 5-й барон Элленборо (1841—1915). После его смерти титул перешел к его младшему брату, Сесилу Генри Лоу, 6-му барону Элленборо (1849—1931). По состоянию на 2014 год носителем титула являлся его правнук, Руперт Эдвард Генри Лоу, 9-й барон Элленборо (род. 1955), который наследовал своему отцу в 2013 году.

Семейная резиденция — Бридж-хаус в окрестностях Маркет Харборо в графстве Лестершир.





Бароны Элленборо (1802)

Графы Элленборо (1844)

Бароны Элленборо (продолжение креации 1802)

Напишите отзыв о статье "Барон Элленборо"

Ссылки

  • Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990
  • [www.leighrayment.com Leigh Rayment’s Peerage Page]
  • [www.thepeerage.com thepeerage.com]

Отрывок, характеризующий Барон Элленборо

Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.