Барон

Для термина «Барон» см. также другие значения.

Баро́н (от позднелат. baro — слово франкского происхождения с первоначальным значением — человек, мужчина) — в средневековой феодальной Западной Европе крупный владетельный дворянин и феодальный сеньор, позднее просто почётный дворянский титул. Женщина — бароне́сса. Например, титул барона в Англии (где он сохраняется и поныне) — это титул младшего пэра, и располагается в иерархической системе ниже титула виконта, занимая последнее место в иерархии титулов высшего дворянства (пэров); в Германии этот титул стоял ниже графского.

История титула

В Германии этот титул вначале присваивался членам таких рыцарских родов, которые, не имея никаких владетельных прав, пользовались ленами непосредственно от императора. С XV века этот титул стал даваться также и дворянским родам, находившимся в вассальной зависимости от второстепенных владетельных домов. В силу этого титул барона (фрайхерра) занял по рангу место ниже графского. Аналогичное положение было в Австрии, Англии и Франции, где баронский титул стоял ниже виконта, графа, маркиза и герцога, а также всех сыновей маркизов и герцогов и старших сыновей графов.

В Шотландии, где феодальное право было упразднено Актом Парламента (утверждённым Королевой Елизаветой II, как главой государства) только с 28 ноября 2004 года, бароны до последнего дня были феодальными сеньорами с правом ограниченной криминальной и гражданской судебной юрисдикции в своих феодах, и на своё усмотрение назначали судей, прокуроров и судебных чиновников. После 28 ноября 2004 года все шотландские феодальные бароны утратили права на владение и судопроизводство, которые они имели на основании своего баронского статуса. Титул барона был сепарирован от бывших феодальных земельных владений и юрисдикции, на которых базировался до 28 ноября 2004 года, и переведен в разряд обычных наследуемых дворянских титулов. В настоящее время титул барона Шотландии сохранён (на основании ст.63 упомянутого Акта) за теми, кто владел им до 28 ноября 2004, и этот титул является лишь самым младшим рангом титулованного дворянства Шотландии.

В Российской империи

В Российской империи титул барона был введён Петром I, первым его получил в 1710 П. П. Шафиров. Затем были пожалованы А. И. Остерман (1721), А. Г., Н. Г. и С. Г. Строгановы (1722), А.-Э. Штамбкен (1726). Роды подразделялись на российские, прибалтийские и иностранные.

Российские роды

В Российской империи титул преимущественно жаловался финансистам и промышленникам, а также лицам недворянского происхождения (например, банкиры де Смет (1772), И. Ю. Фредерикс (1773), Р. Сутерланд (1788) и др. (всего 31 фамилия)).

Прибалтийские роды

С включением в состав Российской империи Прибалтийского края и признанием прав и преимуществ лифляндского (1710), эстляндского (1712) и курляндского (1728—1747) дворянства, оно было причислено к российскому. Право на титул в Прибалтике было признано в 1846 году за теми фамилиями, которые к моменту присоединения территории к России были записаны в дворянские матрикулы и именовались в них баронами (например фон Бэр, фон Ветберг, фон Врангель, фон Рихтер, фон Оргис-Рутенберг, фон Клюхтцнер, фон Коскуль, фон Неттельгорст). Барон фон Лауниц, губернатор Санкт-Петербурга, был убит эсерами в 1905 году.

Иностранные роды

Иностранных баронских фамилий в Российской империи насчитывалось 88.

Во-первых, это обладавшие титулами других государств, принявшие российское подданство (например, Боде (Священная Римская империя, 1839 и 1842), фон Беллинсгаузен (Швеция, 1865), фон Дельвиг (Швеция, 1868), Жомини (Франция, 1847), Остен-Дризен (Бранденбург, 1894), Рейские-Дубениц (Богемия, 1857).

Во-вторых, это российские подданные, получившие баронский титул в иностранных государствах (например, фон Аш (Священная Римская империя, 1762), фон Розен (Священная Римская империя, 1802), Толь (Австрия, 1814), Кёне (Рейсс (старшей линии), 1862).

Баронское достоинство достигалось также присоединением (с разрешения императора) титула и фамилии родственного или свойственного баронского рода, не имевшего прямых потомков мужского пола (Гершау-Флотов, 1898; Местмахер-Будде, 1902)

Был только один случай присоединения к баронской фамилии почётной приставки: И. И. Меллер-Закомельский, 1789.

Бароны пользовались правом на обращение «ваше благородие» (как и нетитулованные дворяне) или «господин барон», рода заносились в 5-ю часть дворянских родословных книг.

В конце XIX века в России было учтено около 240 баронских родов (включая угасшие), преимущественно представителей остзейского (прибалтийского) дворянства; вновь выдано грамот на баронское достоинство: в 1881—1895 годах — 45, в 1895—1907 — 171.

Титул был ликвидирован Декретом ВЦИК и Совнаркома от 11 ноября 1917.

В Японской империи

Дансяку — баронское достоинство (от китайского титула нань) в составе кадзоку, высшей японской аристократии в 1884—1947 гг. Приравнен к старшей и младшей степени IV класса (сёсии, дзюсии). Всего 409 пожалований.

В современной Европе

В континентальной Европе доныне сохранилась практика возведения в дворянство и присвоения дворянских титулов, включая баронский: Королём Бельгии, Королём Испании, Королевой Великобритании и Северной Ирландии, Князем Лихтенштейна, Святым Престолом (папой римским, как светским сувереном). А ранее присвоенные титулы, включая наследственные и благоприобретённые (то есть те, права на которые были доказаны и впоследствии официально признаны), официально признаются во всех монархиях Европы, а также Сан-Марино и Финляндией.

В армянском языке

Во время существования Киликийского армянского государства слово барон посредством французского проникло в армянский язык. Это объясняется тесными связями Киликии с европейскими государствами. Оно обозначать понятие «господин» (з.-арм. պարոն, баро́н) (см. Бердатер парон). Из западноармянского языка слово попало и в восточноармянский язык, но из-за звучания буквы Պ как 'п' стало произноситься как паро́н. Таким образом, в современных армянских литературных языках (и в западном и восточном) это слово является единственным обозначением понятия «господин».

«Бароны» у цыган

В русской речи глав цыганских общин принято называть баронами. Сами цыгане используют это слово почти исключительно при общении с нецыганами (гаджо), называя так не только главу, но и выборного представителя, и любого старейшину — такая путаница из-за созвучия титула с цыганским выражением ром ба’ро (букв. «важный цыган»), обозначающим и глав, и представителей, и старейшин. В цыганском языке и культуре титула барона как такового нет из-за отсутствия наследной аристократии.

В русском языке слово «барон» по отношению к главам цыганских общин стало употребляться после появления оперетты «Цыганский барон».

Барон как нарицательное имя используется также при контактах цыган с органами государственной власти. Некоторым представителям цыганской общины даже выдают «удостоверения цыганского барона», якобы избираемого советом цыган и имеющим право представительствовать в органах государственной власти от имени цыганского народа. На самом деле такие удостоверения не имеют юридической силы, также как и не существует должности «барон» в Российской Федерации.

См. также

• Баронство
• Баронет
• Фрайхерр
• Барин
• Боярин

• Coronet of a British Baron.svg

  Английская баронская корона.

• Baron crown.svg

  Бельгийская баронская корона.

• Rangkronen-Fig. 50.svg

  Германская баронская корона.

• Corona de barón.svg

  Испанская баронская корона.

• French heraldic crowns - Baron.svg

  Французская баронская корона.

• French heraldic crowns - baron et pair.svg

  Корона барона и пэра Франции.

• Biret baron.png

  Баронская тока (корона) наполеоновской Франции.

• Friherrlig krona.svg

  Шведская баронская корона.

Литература

• Барон, титул // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Барон

– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.