Баррас, Поль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Поль Франсуа Жан Никола, виконт де Баррас
Paul François Jean Nicolas vicomte de Barras
Род деятельности:

политический деятель

Дата рождения:

30 июня 1755(1755-06-30)

Место рождения:

Фокс-Амфу, совр. деп. Вар

Гражданство:

Франция

Дата смерти:

29 января 1829(1829-01-29) (73 года)

Место смерти:

Шайо, предместье Парижа

Поль Франсуа Жан Никола, виконт де Баррас (фр. Paul François Jean Nicolas, vicomte de Barras; 30 июня 1755, Фокс-Амфу, совр. деп. Вар — 29 января 1829, Шайо) — деятель Великой французской революции, один из лидеров термидорианского переворота, директор всех составов Директории и фактический её руководитель в 17951799.





Биография

Военная служба

Родился в Провансе в очень старинной дворянской семье — в тех краях существовала поговорка: «Знатные, как Баррасы, столь же древние, как скалы Прованса». В 1771 году в возрасте шестнадцати лет поступил на военную службу в Лангедокский драгунский полк в чине су-лейтенанта, но отличился пороками и распущенностью и за кражу денег у сослуживца был разжалован и уволен. По протекции родственника, занимавшего высокий пост в колониальной администрации, получил назначение в гарнизон Пондишери, по дороге куда попал в кораблекрушение близ Мальдивских островов и с большим трудом добрался до места. После сдачи Пондишери англичанам в 1778 году вернулся во Францию, был снова направлен в колонии на кораблях адмирала Сюффрена, в 1781 году присутствовал при морском бою при Порто-Прайя, находясь на борту корабля «Артезьен», а потом служил во французских частях, расквартированных на мысе Доброй Надежды. После заключения Версальского мирного договора в 1783 году, признавшего независимость североамериканских колоний Англии, он, не поладив с тогдашним морским министром маршалом де Кастри, вышел в отставку в чине капитан-лейтенанта и вернулся в Париж. Там он вел достаточно беспорядочную жизнь, став завсегдатаем игорных домов.

Начало революции

До поры до времени он не проявлял интереса к политике. Известно, что в салоне своей знакомой, оперной певицы Софи Арну, он виделся с Мирабо. При взятии Бастилии в 1789 г. он присутствовал лишь в качестве стороннего зрителя. Тем не менее он уже был членом Якобинского клуба. После он понемногу втянулся в политическую деятельность: был членом высшего национального суда Орлеана, потом, в сентябре 1792 г., департамент Вар его избрал делегатом и комиссаром в Итальянскую армию, которой тогда командовал генерал Ансельм и которая при нём взяла Ниццу, после чего как депутат Вара в декабре того же года он отправился в Национальный Конвент.

Член Конвента

Примкнул к монтаньярам, хотя в «Мемуарах» утверждал, что не поддерживал ни монтаньяров, ни жирондистов. 16-17 января 1793 года голосовал за смертную казнь короля Людовика XVI. Вместе с Фрероном, ставшим его другом, в апреле 1793 г. был направлен как комиссар Конвента в департаменты Верхние и Нижние Альпы для ускорения вербовки рекрутов, потом, в мае, снова в Итальянскую армию, которой тогда командовал генерал Брюне. В августе сместил генерала Брюне, уличенного в сношениях с врагом.

С июня, после падения жирондистов, Юг Франции был охвачен восстаниями, которые получали поддержку со стороны эмигрантов и интервентов. В качестве комиссара Конвента Баррас участвовал в подавлении роялистского мятежа в Тулоне (август-декабрь 1793). Первым отличил молодого лейтенанта Бонапарта, своей властью произвел его в капитаны за удачную рекогносцировку побережья и приблизил к себе; но главную заслугу во взятии Тулона он приписывает генералу Дюгомье, командовавшему штурмом. Принял личное участие в захвате форта Фарон на левом фланге.

Осуществляя репрессии в Тулоне и Марселе (на некоторое время, по их инициативе, получивших названия соответственно «Порт Горы» и «Безымянный город»), Баррас и Фрерон чрезвычайно обогатились. Комитет общественного спасения, до которого дошли жалобы на них, 23 января 1794 года их отозвал. С восторгом принятый в Конвенте, но очень холодно — в Комитете, Баррас попытался воздействовать лично на Робеспьера, но тот не пожелал с ним разговаривать. После этого, образовав группировку, впоследствии известную как термидорианцы, он начал готовить заговор против Робеспьера.

Был активным участником термидорианского переворота (2728 июля 1794). В Конвенте в начале событий не присутствовал, но в критический момент был назначен комендантом Парижа, командующим его внутренними войсками, привел колонну силой в четыре тысячи человек на Гревскую площадь и добился перелома событий в пользу Конвента. Лично командовал захватом Ратуши, где укрылись Робеспьер и его сторонники, и их арестом. Вскоре после переворота вошел в состав Комитета общественной безопасности.

5 октября 1795 года (13 вандемьера IV года) роялисты в Париже устроили мятеж, и Баррасу, вновь назначенному командующим вооруженными силами Парижа, было поручено его подавить. Для этого он привлек ряд знакомых генералов, в том числе Брюна и Бонапарта. Последнего он сделал своим адъютантом, а после успешного завершения событий добился в Конвенте его назначения своим заместителем.

Директория

Когда в соответствии с Конституцией III года Республики 27 октября 1795 года правительством Франции стала Директория, Баррас вошел в её состав, став её фактическим главой. Баррас был единственным, кто участвовал в Директории непрерывно всё время её существования. Ему удалось сохранить свой пост и после переворота 18 фрюктидора V года (4 сентября 1797), в котором он принял активное участие, став членом Второй директории, и после переворота 30 прериаля VII года (18 июня 1799 года), когда он вошел в состав Третьей.


Прославился чрезвычайным цинизмом, алчностью, неразборчивостью в средствах при приобретении богатств и демонстративной роскошью образа жизни. Один из его коллег, Карно, характеризовал его как «покровителя порочной знати и хвастунов», другой, Ларевельер-Лепо, называл человеком «без веры и нравственности <…> в политике, без характера и решимости <…> обладающим всеми вкусами пышного, щедрого, великолепного и расточительного князя»[1]. Окружил себя самыми прославленными куртизанками своего времени. Одной из них была Тереза Кабаррюс, жена его соратника по Термидорианскому перевороту Тальена. Она практически играла роль его супруги и устраивала приемы. (В молодости Баррас женился на безвестной барышне, но оставил её в Провансе.) От другой любовницы, вдовы генерала Богарне — Жозефины, он отделался, организовав в 1796 году её брак со своим протеже генералом Бонапартом.

Уход из политики

После переворота 18 брюмера (910 ноября 1799) Баррас сначала ожидал, что первый консул призовёт его к власти, но тот счел его слишком скомпрометированным, чтобы иметь с ним дело. Баррас был отстранён от участия в политической жизни; его отослали сначала в его замок Гробуа, потом в Бельгию, оттуда в Прованс, а в 1810 году ему было окончательно запрещено жить во Франции.

Вынужденный поселиться в Риме, он оставался там вплоть до первого отречения Наполеона. При Реставрации ему, несмотря на репутацию «цареубийцы», разрешили вернуться во Францию. Там он писал мемуары и 29 января 1829 года скончался в Шайо, предместье Парижа.

Напишите отзыв о статье "Баррас, Поль"

Примечания

  1. Цит. по: Tulard J., Fayard J.-F., Fierro A. Histoire et dictionnaire de la Révolution française. Paris: R. Laffont, 1987. P. 563—564.

Литература

Ссылки

  • [www.peoples.ru/state/politics/barras/ Поль Франсуа Жан Николя де Баррас].
Предшественник:
Станислав Ровер
60-й Председатель Конвента
4 февраля 179519 февраля 1795
Преемник:
Франсуа Луи Бурдон
Предшественник:
Луи Мари Ларевельер-Лепо
10-й председатель Директории
27 ноября 179725 февраля 1798
Преемник:
Филипп Антуан Мерлен из Дуэ
Предшественник:
Луи Мари Ларевельер-Лепо
15-й председатель Директории
25 февраля 179926 мая 1799
Преемник:
Филипп Антуан Мерлен из Дуэ

Отрывок, характеризующий Баррас, Поль

Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.