Баррес, Морис
Морис Баррес | |
фр. Maurice Barrès | |
Дата рождения: | |
---|---|
Место рождения: | |
Дата смерти: | |
Место смерти: | |
Гражданство: |
Франция |
Язык произведений: |
Морис Баррес (1862—1923) — французский писатель.
Биография
Морис Баррес дебютировал в литературе в начале 1880-х гг. с проповедью «культа личности» и славословием «свободного человека». В этом духе написана трилогия, носящая общее заглавие «Le Culte de moi» (1888—1891, 3 т.) и состоящая из трех романов: «Sous l’oeil des barbares», «L’Homme libre», «Le jardin de Berenice». «Свободным человеком» Баррес называет того, кто отбросил все порабощающее: инстинкты, привычки, связь с прошлым, с семьей, с родиной. Тех, кто признает что-либо помимо собственного «я», он считает «варварами», чужими его душе. Нужно стать одиноким, чтобы жить в правде. Преодоление варварства должно совершаться не только относительно других людей, но и в самом себе. Только очистившись от всего инстинктивного и рабского, человек может дойти до высочайшего пафоса — до признания себя не чем-то обособленным, а «моментом бессмертного целого».
В таком же духе прославления индивидуальной свободы и возмущения против всех ограничивающих личность законов и принципов, написан роман «L’Ennemi des Lois» (1892). В дальнейших своих произведениях («Du Sang, de la voluptéet de la mort», 1894, и др.) Баррес воспевал утонченные эмоции. В период буланжизма Баррес внезапно увлекся политикой и был избран в парламент, как буланжистский кандидат в 1889 г. В парламенте карьера его была неудачна и окончилась в 1893 г.; сам он объяснял её своим дилетантизмом, стремлением испытывать самые разнообразные ощущения. К тому же периоду относится политическая комедия Барреса «Journée parlementaire» (День в парламенте, 1894, рус. пер. «Изнанка», 1895), возбудившая скандал своими обличениями.
От дилетантства в политике Баррес перешел к проповеди национальной энергии и сделался одним из столпов национализма. Забыв своё прежнее антисоциальное учение, Баррес взывал к упавшей духом молодежи, чтобы воскресить в ней национальную энергию. Прежний декадент подчинил индивидуализм национальному принципу. В декабре 1898 принял участие в основании французской «Лиги патриотов». В этом новом духе им написано три романа — «romans de l'énergie sociale» (роман национальной энергии). Первый из них, «Беспочвенные» («Les Déracinés»), характерен уже самым своим заглавием, дающим формулу целого поколения. В этом романе Баррес объясняет общественные невзгоды Франции крайней централизацией в управлении страной.
Второй роман, «Призыв к оружию» («L’appel au Soldat», 1897), рассказывает историю буланжизма: бывший его приверженец определяет его как «сентиментальный фазис национализма». История буланжизма рассказана очень объективно и с холодной иронией. Третья часть трилогии: «Их лица» («Leurs figures», 1902) описывает Панамский скандал. Роман этот имеет мало связи с идейным замыслом трилогии, и обнаруживает только диалектический талант автора. Всего интереснее документальная сторона романа: Баррес проявляет себя талантливым, хорошо осведомленным публицистом. Идейная и художественная сторона романа неудовлетворительна.
Роман «Вдохновенный холм» («La Colline inspirée», 1913) проникнут апологией католицизма.
Напишите отзыв о статье "Баррес, Морис"
Литература
- Венгерова З. А. Баррес Морис // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Баррес, Морис
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…