Барре, Мохамед Сиад

Мохаммед Сиад Барре сомал. Maxamed Siyaad Barre<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Сомали
21 октября 1969 — 26 января 1991
Предшественник:	Моктар Мухаммед Хусейн, и.о.
Преемник:	переходный период, распад страны
Президент Верховного революционного совета Сомалийской Демократической Республики
21 октября 1969 — 1 июля 1976
Предшественник:	пост учреждён
Преемник:	пост упразднён
Председатель Совета государственных секретарей Сомалийской Демократической Республики
21 октября 1969 — 5 июля 1976
Предшественник:	пост учреждён
Преемник:	пост упразднён
Министр иностранных дел Сомали
5 июля 1976 — 30 июля 1977
Предшественник:	Омар Арте Галиб
Преемник:	Абдирахман Джама Барре
Министр иностранных дел Сомали
1988 — 1989
Предшественник:	Мохаммед Али Хамуд
Преемник:	Абдирахман Джама Барре
Вероисповедание:	Ислам
Рождение:	6 октября 1919(1919-10-06) Шилабо, Огаден, Эфиопия
Смерть:	2 января 1995(1995-01-02) (75 лет) Лагос, Нигерия
Супруга:	1) Хадиджа Маалин 2) Дальяд Хаджи Хаши
Дети:	сыновья: Маслах, Гулед
Партия:	СРСП (с 1976)
Образование:	Военный
Военная служба
Принадлежность:	Сомали Сомали
Звание:	Генерал-майор
Сражения:	Огаденская война Гражданская война в Сомали

Мохаммед Сиад (Ма­ха­мед Сий­яд) Ба́рре (сомал. Maxamed Siyaad Barre; 6 октября 1919 — 2 января 1995) — сомалийский государственный и военный деятель, президент Сомали (Сомалийской Демократической Республики) в 1969—1991 годы, основатель Сомалийской революционной социалистической партии (СРСП).

Биография

Ранние годы

Дата рождения Мохамеда Сиада Барре окончательно не известна, как и спорным являлось место его рождения. В качестве даты рождения приводятся 1912, 1916, 1919 и 1921 гг.. В качестве места рождения указывают, что он родился в Шиилаабо в регионе Огаден (ныне Эфиопия), либо в районе Луг-Ферранди (провинция Верхняя Джуба). В некоторых из его официальных документах указывается, что Сиад Барре родился в 1916 году в Ганане (река Джубба). Его мать происходила из сомалийского клана огаден, а отец из клана марехан, с которым Сиад Барре себя и идентифицировал.

В 1940 году Сиад Барре поступил на службу в полицию и в дальнейшем занимал ряд командных постов. Спустя десять лет, в 1950 году, он был направлен в Италию в военную академию. В 1952 году Сиад Барре окончил офицерское училище во Флоренции и продолжил военную службу в Сомали. После провозглашения 1 июля 1960 года независимости Сомали, Сиад Барре был назначен заместителем командующего и начальником генштаба сомалийской армии новообразованной Сомалийской национальной армии. С 1965 по 1969 год являлся командующим Сомалийской национальной армии. В 1962 году Сиад Барре был произведён в бригадного генерала, а в 1966 году получил звание генерал-майора.

Президентство

Майские события 1969 года в Судане и опасность осуществления плана премьер-министра Мухаммеда Ибрагима Эгаля объединить армию с полицией сплотила бо́льшую часть офицерства вокруг Сиада Барре. 15 октября 1969 года собственным охранником был убит президент страны Шермарк. В стране наступил внутриполитический кризис. В ночь на 21 октября 1969 года офицеры сомалийской армии под руководством командующего армией генерала Мохамеда Сиада Барре осуществили военный переворот и захватили власть в стране. Министры прежнего правительства были арестованы; парламент, политические партии, общественные организации распущены. Вся власть перешла Верховному революционному совету (ВРС), президентом которого стал Мохамед Сиад Барре. Спустя три дня Барре выступил с речью по радио, в ходе которой объяснил причины переворота:

Вмешательство вооружённых сил было неизбежным. Было невозможно далее игнорировать такие порочные вещи, как коррупцию, взяточничество, непотизм, кражу общественных средств, несправедливость и неуважение к нашей религии и законам нашей страны. Законы были отброшены в сторону и люди делали что хотели.

После переворота различные региональные кланы не получили мест в центральном правительстве, из-за чего они перестали подчиняться новому президенту. Возник вооружённый конфликт. Сомалийское правительство воспользовалось помощью СССР для борьбы с оппозицией.

Научный социализм

Государство Сомали было провозглашено Сомалийской Демократической Республикой (СДР). Новое сомалийское руководство объявило, что в СДР будет создано «общество, основанное на труде и социальной справедливости». В 1970 году в первую годовщину переворота, который теперь стал называться революцией, руководители СДР объявили, что СДР будет идти по пути социалистического развития, что её идеологией станут принципы научного социализма. Барре заявил, что официальная идеология будет состоять из трёх частей: его собственная концепция развития общин на основе принципа самостоятельности, форма социализма на основе марксистских принципов и ислам.

Под руководством Сиада Барре в том же году правительство национализировало землю, нефтяные и страховые компании, иностранные банки и т. д. Несмотря на продолжение национализации предприятий и то, что руководство страны стало уделять больше внимания централизованному планированию, главные источники благосостояния — скот и банановые плантации — оставались в руках частных владельцев, а внешнеторговые операции продолжили осуществляться торговцами-частниками.

Получая финансовую помощь от ФРГ, сомалийское правительство модернизировало рыбную отрасль, однако организация работы в этом секторе была поставлена не лучшим образом, кооперативы оказались слишком велики и плохо оснащены даже для достижения самообеспечения. В 1973 году был введён закон о кооперативном развитии, делавший в экономической стратегии акцент на сельскохозяйственный сектор. В первый период правления Барре строились перерабатывающие предприятия, фабрики и комбинаты; с 1969 по 1975 годы существенно вырос объём продукции в трёх из четырёх традиционных для Сомали отраслей лёгкой промышленности (консервированное мясо, молоко и текстильные изделия). Правительство также взяло на себя обязательство предоставления образовательных и медицинских услуг для населения. Сиад Барре назвал большими экономические успехи в социалистическом развитии, произошедшие за первые пять лет революции.

Внутренняя политика

После создания сомалийской письменности в середине 1970-х годов правительство развернуло кампанию по ликвидации неграмотности. Был разработан ряд важных для экономики проектов, в частности, проект по закреплению песчаных дюн в районе Марки. Правительство оказало поддержку Всемирной организации здравоохранения при ООН в ликвидации оспы на территории своей страны. После жесточайшей засухи в 1974 году руководство страны быстро и решительно осуществило программу переселения части кочевого населения. Мохамед Сиад Барре установил в стране свой культ личности. Наряду с портретами Карла Маркса и Ленина улицы Могадишо украшали портреты и плакаты президента. Сомалийцы называли своего лидера «учителем», «отцом знаний» («aabaha aqoonta») и «Победным лидером» («Guulwaadde»). Сам Сиад Барре называл себя «товарищ Сиад» («Jaalle Siyaad»).

В 1976 году Сиад Барре основал Сомалийскую революционную социалистическую партию (СРСП) и передал полномочия ВРС Центральному комитету СРСП, который взял в свои руки высшую политическую и экономическую власть в стране. 29 августа 1979 года была принята новая конституция страны, узаконившая однопартийную систему. В 1989 году на чрезвычайном пленуме ЦК СРСП было объявлено о введении в конце 1990 года многопартийной системы, однако решение это не было воплощено в жизнь по причине коллапса государственной системы страны.

Мохамед Сиад Барре пресекал всякое инакомыслие в стране и жестоко подавлял оппозиционные движения. Он также боролся с племенным протекционизмом, но безуспешно. Ещё в 1979 году группа недовольных офицеров, в числе которых был будущий президент страны Абдуллахи Юсуф Ахмед, потерпев неудачу в деле свержения Барре путём организации военного путча, эмигрировала из страны и сформировала при поддержке Эфиопии Сомалийский демократический фронт спасения (СДФС), взявший курс на свержение режима вооружённым путём. В начале 1980-х годов в северной части Сомали представители племенной группы исаак образовали Сомалийское национальное движение (СНД) в Харгейсе, целью которого также стало свержение Сиада Барре.

Война за Огаден

Сиад Барре придерживался идеи создания Великого Сомали, который объединил бы всех этнических сомалийцев в одном национальном государстве. Эта идея включала присоединение Джибути, часть Восточной Кении, населённой этническими сомалийцами, и Огадена, которая была частью Эфиопии.

В 1974 году в соседней Эфиопии произошла революция, свергшая монархический режим Хайле Селассие I. Ему на смену пришёл марксистский режим Менгисту Хайле Мариама, взявший курс на построение социализма и сближения с СССР. Тогда же Москва оказалась в трудной ситуации. Эфиопо-советское сближение вызвало болезненную и резко отрицательную реакцию Сиада Барре. Сомалийский президент следил за обстановкой в соседней Эфиопии, которую сотрясали борьба за власть и внутриполитические вооружённые конфликты. Сиад Барре решил воспользоваться этим моментом, чтоб присоединить к себе территорию Огадена, населённую этническими сомалийцами.

В июле 1977 года сомалийская армия вторглась в Эфиопию и в первые недели боевых действий достигла определённых успехов. Чтобы добиться нейтралитета СССР в войне и увеличения советских военных поставок, Сиад Барре в начале сентября посетил Москву. Переговоры на эту тему с высшим руководством страны ни к чему не привели. Барре вернулся в Сомали с пустыми руками, не добившись никаких обязательств от СССР, и 13 ноября объявил о денонсации договора с СССР. Одновременно были прерваны дипломатические отношения с Кубой. Оставшись без советской поддержки, Сомали принялась активно искать новые источники для пополнения арсеналов. Поддержку оказали мусульманские страны: Египет, Саудовская Аравия, Пакистан, Иран. Однако сомалийская армия, столкнувшись с эфиопскими войсками, которых поддерживали кубинские части и советские советники, потерпела поражение и в марте 1978 года объявила об уходе из Огадена. Сиад Барре не признал своего поражения и продолжал поддерживать оппозиционные эфиопским властям отряды ФОЗС, которые уже не представляли для Аддис-Абебы существенной угрозы.

В 1988 году Мохамед Сиад Барре официально отказался от территориальных притязаний к Эфиопии, что послужило началом для нормализации отношений между обоими государствами.

Внешняя политика

В 1974 году СССР и Сомали заключили полномасштабный договор о дружбе и сотрудничестве. В страну прибыли несколько тысяч советских и кубинских военных советников и специалистов. Вооружённые силы Сомали начали получать советское оружие и военную технику. Взамен СССР получил в своё распоряжение ряд стратегических объектов на территории Сомали, в том числе пункт базирования боевых кораблей ВМФ в порту Бербера и ряд военных аэродромов.

После завершения войны с Эфиопией, Мохамед Сиад Барре окончательно дистанцировался от СССР и взял курс на сотрудничество с США и арабскими странами. В августе 1980 года США и Сомали подписали соглашение, предоставляющее право американским боевым кораблям и ВВС пользоваться портами и авиабазами Сомали. Взамен американцы оказывали военную помощь сомалийскому режиму. Однако надежды на США не оправдались — американская помощь оказалась гораздо меньше обещанной, и Барре потом говорил, что Вашингтон «много обещает, но мало делает». К началу 1990-х годов американцы, а также западные и арабские страны прекратили поставки оружия правительству Барре.

Послевоенное время

После поражения в войне с Эфиопией Сиад Барре постепенно стал утрачивать популярность среди населения, режим становился всё более авторитарным. Он стал всё больше приближать к власти представителей собственного клана марехан из племени дарод. Остальные племена чувствовали себя ущемлёнными, и это только накаляло межплеменную рознь в условиях разгоравшейся гражданской войны. Обострение кланово-племенных противоречий и резкое ухудшение экономической ситуации привели к активизации вооружённой оппозиции. В 1982 года на севере страны началась партизанская война против правящего режима. Мохамед Сиад Барре пытался сохранить контроль, используя исторические клановые вражды и полагаясь всё чаще на лояльность своей собственной семьи и клана. Он умело сталкивал кланы между собой, тем самым ослабляя противников и крепко удерживая власть.

В мае 1986 года Мохамед Сиад Барре был вновь избран на пост президента страны. В том же месяце он попал в тяжёлую автокатастрофу недалеко от района Афгуйе (сом. Afgooye), в 30 км от Могадишо. После этого началась острая борьба за правопреемство над кланом марехан между его старшим сыном Маслахом и двоюродным братом Абдирахманом Джама Барре. Это соперничество ослабило позиции правительства и привело к разделу клана, а также вооружённых сил страны. В следующем году он неохотно согласился на создание поста премьер-министра, должность которого занял вице-президент и министр обороны генерал Мухаммед Али Саматар.

Начало гражданской войны. Террор

К концу 1980-х годов усилилась внутренняя оппозиция режиму Сиада Барре. В 1988—1990 годах Сомалийское национальное движение (СНД) укрепило свои позиции на севере страны и начала активную войну против правительства. Фактически в стране уже шла гражданская война. Мохамед Сиад Барре ответил репрессиями против собственного населения, жертвами которого стали около 5 тыс. представителей клана исаак, ещё около 350 тыс. сомалийцев вынуждены были бежать в соседнюю Эфиопию. Всего же в 1990 году от репрессий погибли 50—60 тыс. человек. В 1988 году Сиад Барре отдал приказ о тотальной бомбардировке находившегося в руках СНД города Харгейса, в результате чего за два месяца погибли около 2 тыс. человек, а город был почти стёрт с лица земли. Армии также был дан приказ расправляться со всеми людьми, подозреваемыми в оппозиционной деятельности. Верные президенту вооружённые отряды «Красные береты» развернули террор на улицах Могадишо. Существует также предположение, что отряды Сиада Барре провели серию рейдов по контролируемым повстанцам территориям с применением химического оружия. Войска, верные Сиаду Барре, уничтожали целые поселения и даже города, в огромном масштабе насиловали женщин, разрушали и отравляли колодцы, а также разоряли пастбища кочевых племён. Все эти действия привели к тому, что против президента выступили почти все кланы страны, а на юге образовалась вторая крупная повстанческая группировка.

Свержение

Несмотря на жестокие меры, к 1990 году Барре утратил контроль над большей частью Сомали, в то время как несколько крупных вооруженных отрядов повстанцев двинулись на столицу страны, Могадишо. В конце 1990 — начале 1991 года бои развернулись уже в самом городе. Диктатор укрылся в своей укреплённой, построенной китайцами, резиденции «Вилла Сомалия» близ международного аэропорта, где у него находился ряд бункеров. 26 января Мохамед Сиад Барре был вынужден на танке бежать из «Вилла Сомалия», за 15 минут до того, как резиденция перейдёт в руки повстанцев. Это стало концом его правления. Вместе с ним в январе 1991 года прекратили существование правительство, парламент, судебная система, армия, полиция, промышленность, больницыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), телевидение, пресса. Страна распалась на части, контролируемые враждебными друг другу племенными и криминальными группировками. Из указанных территорий до настоящего времени (2012 год) существуют Сомалиленд, Пунтленд, Джубаленд и территория международно-признанного правительства Сомали (поддерживаемого Эфиопией).

Последние годы

После падения Могадишо Барре перебрался на юг, на территорию, контролируемую его зятем Мухаммедом Саид Херси. Свергнутый президент предпринял несколько попыток захватить Могадишо и вернуться к власти, но неудачно. Остатки верных ему частей отошли к кенийской границе. В мае 1992 года к пропускному пункту на границе между Сомали и Кенией подошла танковая колонна, в которой находился Сиад Барре, члены его семьи и несколько его соратников. Он перешёл границу и попросил политического убежища в Кении.

Однако кенийское правительство отказало Барре в политическом убежище, и он вынужден был перебраться в Нигерию. Там 2 января 1995 года Сиад Барре скончался от сердечного приступа. Его тело перевезли на родину, где фактически уже не было государства, а шла полномасштабная гражданская война.

Мохамед Сиад Барре — противоречивая фигура. Годы его правления были «золотым веком» для Сомали, но, с другой стороны, он ответственен за преступления против собственного народа. Во время последнего интервью Сиад Барре сказал:

«Я всего лишь человек, что, к сожалению, было моей ошибкой. У англичан есть поговорка: когда ты делаешь мало, то совершаешь мало ошибок, когда ты вообще ничего не делаешь, то не совершаешь ошибок.»

Ссылки

• [www.jaallesiyaad.com/english/revolutionary-speech-by-mohamed-siad-barre-on-24-october-1969 «Джаалле Сиад». Сайт, посвящённый Сиаду Барре]

Видеоматериалы

• [www.youtube.com/watch?v=l6KBmF4bMkg&feature=related Президент Сомали — Мохамед Сиад Барре]
• [www.youtube.com/watch?v=oilgkZqstBg&feature=related Последнее интервью Сиада Барре]

Отрывок, характеризующий Барре, Мохамед Сиад

Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.