Барсилы

Барсилы, берсилы или баслы  — средневековое племя, родственное хазарам и булгарам либо тесно связанное с ними. Армянские авторы упоминают барсил в качестве врагов Кавказской Албании в связи с событиями II — IV вв. Однако достоверность этих данных признаётся не всеми исследователями.

После нашествия гуннов барсилы становятся известны в Предкавказье. В VI веке упоминаются среди народов, подчинённых псевдоаварами. В сер. VII века их кочевья занимали район низовий Волги, так называемый «Чёрный остров», откуда их теснили хазары. Старшая жена хазарского кагана в это время принадлежала к племени барсил.

Позднее ушли в Среднее Поволжье. В источниках IX века (Ибн Русте, Гардизи и др.) упоминаются как одна из трёх групп волжских булгар.

Кроме этнонима «барсил» средневековые источники знают также страну Берсилию, или, в арабском варианте, ал-Баршалию, которая выступает исходным пунктом экспансии хазар в Европе. Наиболее подробное указание на её местоположение приводится у историка Михаила Сирийского (XII в.):

Два других брата пришли в «страну алан, называемую Берсилия, в которой римлянами были построены города Каспия, называвшиеся вратами Turaye [Дербент]»

Византийские авторы называют Берсилию «самой дальней областью Первой Сарматии» (Феофан) или областью «рядом с Сарматией» (Никифор). Арабский историк ал-Белазури помещает её к северу от Дербента. По мнению современных историков, эти данные, скорее всего, указывают на область Северного Дагестана — либо же, если принимать во внимание сообщение [vehi.net/istoriya/armenia/geographiya/04.html «Армянской географии»], где барсилы также увязаны с Сарматией, но помещены в Поволжье, речь идёт о более широком регионе северного Прикаспия.

Относительно этнической принадлежности барсил в историографии существуют две точки зрения. В пользу обеих есть весомые аргументы, но в силу недостатка исторических и отсутствия лингвистических материалов окончательно предпочесть одну другой невозможно. Одни исследователи (А. П. Новосельцев, А. В. Гадло) считают барсил частью местного иранского населения, в пользу чего свидетельствуют их ранние упоминания, и указание Михаила Сирийского на страну алан как на их родину. Другие учёные рассматривают барсил как тюркскую группу, а упоминания о них в догуннское время считают анахроничными. Сторонники данной версии (М. И. Артамонов, С. Г. Кляшторный) исходят из указания на близкую связь барсил с хазарами, а также из данных ряда средневековых генеалогий, где барсилы помещаются в круге тюркских этносов. Веским дополнительным свидетельством в пользу данной версии являются эпитафии на Тесинской и Терхинской стелах (Сев. Монголия, VIII век), где барсилы упоминаются как огузское (тюркское) племя и фигурирует их вождь Беди Берсил, живший в сер. VI века, в эпоху тюркского кагана Бумына .

Отрывок, характеризующий Барсилы

Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.