Барсуков, Владимир Сергеевич

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Барсуков и Кумарин

Владимир Барсуков
Владимир Барсуков (Кумарин)
Имя при рождении:	Владимир Сергеевич Кумарин
Род деятельности:	Криминальный авторитет, бизнесмен
Место рождения:	с. Александровка, Мучкапский район, Балашовская область

Владимир Сергеевич Барсуков (Кумарин) (р.1956) — российский криминальный авторитет, лидер так называемой Тамбовской организованной преступной группировки из Санкт-Петербурга, известен также на Северо-Западе России как крупный предприниматель топливной сферы.

Биография

Владимир Барсуков родился 15 февраля 1956 года в селе Александровка Мучкапского района (ныне — Тамбовской области). После школы ушёл в армию. Отслужив, приехал в 1976 году в Ленинград и поступил в Ленинградский институт точной механики и оптики по специальности «Оптико-физические приборы» (сообщение в книге «Легенды и мифы бандитского Петербурга» о том, что он учился в Технологическом институте холодильной промышленности по другим данным, включающим запись А. Константиновым автобиографического рассказа самого В.Кумарина, не соответствуют действительности).

Через некоторое время ушёл из института, стал работать швейцаром в ресторане, а затем барменом. Первую судимость Кумарин получил в 1985 году, когда на его квартире были обнаружены патроны и поддельные документы. Условно-досрочно освободившись в 1987 году, он одним из первых почуял запах перемен и, не пожелав остаться в стороне, стал собирать свою бригаду, в частности, из своих земляков — уроженцев Тамбовской области. Первоначально его бригада примкнула к набиравшей силу Великолукской организованной преступной группировке во главе с братьями Гавриленковыми.

Начало криминальной деятельности

В 1989 году «тамбовские» и участники соперничавшей с ними так называемой Малышевской ОПГ устроили одну из первых попавших в поле зрения общественности России криминальных разборок в Девяткино. Противоборствующими сторонами было применено огнестрельное оружие. После этого к уголовной ответственности были привлечены 72 участника Тамбовской ОПГ, Владимир Кумарин был объявлен в розыск и арестован в 1990 году. Прокурору, поддерживавшему обвинение, накануне очередного судебного заседания нанесли тяжёлую травму головы, и, возможно, в связи c этим деянием, суд вынес мягкие приговоры арестованным «тамбовцам».

Известность группировке принесли репортажи Александра Невзорова. Впоследствии сам Кумарин так расскажет об этом:

…Невзоров начал выпускать репортаж за репортажем об ужасных «тамбовцах» — для нас это как реклама была. Так все к нам и полезли сами. Хотя было и такое, что людей искусственно заманивали, не буду отрицать

Освободился в 1993 году. 1 июня 1994 года на него было совершено покушение: он выжил, но спасти правую руку не удалось — её ампутировали. Впоследствии проходил курс лечения в Швейцарии и Германии.

Конец 1990-х — 2000-е

В 1996 году вернулся в Санкт-Петербург, взял себе девичью фамилию матери и стал Барсуковым. Вошёл в число соучредителей нефтеперерабатывающего завода ОАО «Киришинефтеоргсинтез», а с 1998 по 2000 гг. занимал пост вице-президента Петербургской топливной компании, имевшей крепкие связи с мэрией Санкт-Петербурга. По утверждению председателя совета директоров ПТК Юрия Антонова, в 2002 году Барсуков покинул компанию.

В 2001 году в западной прессе вышли публикации, говорившие о связях «группировки Кумарина» в 1990-е годы с тогдашним председателем Комитета мэрии Санкт-Петербурга по внешним связям В. В. Путиным, который с 1997 по 2000 года на общественных началах являлся консультантом, членом консультационного совета российско-немецкой компании по недвижимости SPAG (St. Peterburg Immobilien und Beteiligungs AG; совладельцем предприятия, по данным издания Le Monde, была мэрия города): указывалось, что возглавляемая Барсуковым-Кумариным группировка «установила контроль над гессенской компанией SPAG и использовала её для отмывания денег».

В 2007 году произошёл рейдерский захват целого ряда петербургских магазинов. Кумарин участвовал в его организации и 22 августа был арестован по обвинению в мошенничестве и ряду других сопутствующих преступлений. 12 ноября 2009 года суд приговорил Владимира Барсукова (Кумарина) к 14 годам лишения свободы, другие проходившие по делу лица получили от 5 до 15 лет.. В дальнейшем в обмен на показания против Кумарина сроки заключения его подельников были снижены.

6 марта 2012 года Куйбышевским судом Санкт-Петербурга признан виновным в вымогательстве у владельцев торгового комплекса «Елизаровский» и приговорён к 15 годам заключения с учётом неотбытого срока по первому делу.

Весной 2013 года начался процесс по делу о покушении на совладельца ЗАО «Петербургский нефтяной терминал» Сергея Васильева. Первоначально планировалось, что судебные заседания пройдут в Петербурге, однако под давлением стороны обвинения слушания были перенесены в Москву. 11 апреля 2014 года адвокаты Барсукова представили суду сенсационные материалы — распечатки телефонных переговоров — из которых следовало, что обвинительные показания на Барсукова были оплачены Васильевым. 21 мая 2014 года Барсуков выступил с последним словом «Спецправосудие. Суд особой важности», которое более 70 раз прерывалось судьёй, но полный текст был опубликован в Сети.

6 июня 2014 года на основании оправдательного вердикта присяжных Кумарин и двое других обвиняемых были признаны невиновными. 26 ноября 2014 года Верховный суд РФ по представлению Генпрокуратуры РФ отменил приговор Санкт-Петербургского городского суда, оправдавшего группу Кумарина и вернул дело в тот же суд для нового рассмотрения со стадии отбора коллегии присяжных заседателей. При этом государственное обвинение возложило ответственность за решение присяжных на средства массовой информации: «Считаю, что опубликование последнего слова Барсукова В. С. в средствах массовой информации с призывами к присяжным заседателям не уподобляться „коррумпированному и продажному“ профессиональному суду за несколько дней до вынесения вердикта является прямым и грубым воздействием на присяжных заседателей, повлекшим вынесение оправдательного приговора» (Старший прокурор отдела государственных обвинителей уголовно-судебного управления прокуратуры Санкт-Петербурга Надежда Мариинская).

Вскоре после оправдания Барсукова судом присяжных против него начали формулировать новое обвинение. Обвиняемый в убийстве Галины Старовойтовой Михаил Глущенко заключил досудебное соглашение о признании вины со следствием ФСБ и назвал Владимира Барсукова заказчиком убийства.

Семья

Женат на Марине Хаберлах-Кумариной, акционере аэропорта «Ржевка». Дочь Мария является светской дамой, обучалась в Санкт-Петербургском государственном университете.

Ссылки

• Барсуков (Кумарин), Владимир — статья в Лентапедии. 2012 год.
• [rospres.com/search/dossier.php?q=%CA%F3%EC%E0%F0%E8%ED-%C1%E0%F0%F1%F3%EA%EE%E2+%C2%EB%E0%E4%E8%EC%E8%F0+%D1%E5%F0%E3%E5%E5%E2%E8%F7+%22%CA%F3%EC%22 Владимир Кумарин-Барсуков, история «тамбовской» ОПГ, связи в политике и бизнесе]
• [www.lenpravda.ru/today/251389.html Легенды и мифы бандитского Петербурга]
• [www.intv.ru/view/?film_id=48985 Документальный фильм цикла «Криминальная Россия» — «Великолукские. От рассвета до заката»]

Отрывок, характеризующий Барсуков, Владимир Сергеевич

Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.