Бартельс, Николай Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Алексеевич Бартельс
Место смерти:

Ленинград, РСФСР, СССР

Страна:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Научная сфера:

металловедение

Известен как:

ректор Петроградского технологического института

Никола́й Алексе́евич Ба́ртельс (полное имя — Николай-Евгений-Юлиус) (26 мая 1877, Санкт-Петербург — 15 марта 1936, Ленинград) — российский, советский учёный и педагог, специалист в области металловедения. Ректор Петроградского технологического института (1922—1925).



Биография

В 1887 году поступил в гимназию имени Карла Мая, которую окончил в 1890 году. В 1901 году окончил Санкт-Петербургский технологический институт, после чего с 1901-го по 1912 год работал инженером на различных предприятиях. В 1911—1913 годах занимался на преподавательских курсах.

Профессиональная деятельность

С 1913 года по 1925 год работал в Санкт-Петербургском (Петроградском, Ленинградском) технологическом институте:

  • 1913—1915 годах — лаборант металлографической лаборатории
  • 1915—1920 годах — доцент, преподавал металлографию и техническое черчение
  • 1920—1922 годах заместитель декана механического факультета, проректор по учебной части
  • 1922—1925 годах — ректор
  • 1925—1927 годах — декан механического факультета
  • с 1927 года заведовал кафедрой металловедения.

Умер 15 марта 1936 года, похоронен на Волковском кладбище.

Сочинения

Автор учебника: Бартельс Н. А. «Металлография и термическая обработка металлов», Москва, Гостехиздат, 1932 г.

Источники

  • «Технологический институт имени Ленинградского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов: Сто лет: Т. 1» (Л., 1928)
  • [www.kmay.ru/sample_pers.phtml?n=170 Николай Алексеевич Бартельс // Общество друзей школы Карла Мая]

Напишите отзыв о статье "Бартельс, Николай Алексеевич"

Отрывок, характеризующий Бартельс, Николай Алексеевич



Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.