Бартель, Макс

Макс Бартель
Max Barthel
Псевдонимы:	Конрад Уле
Дата рождения:	17 ноября 1893(1893-11-17)
Место рождения:	Дрезден, королевство Саксония, Германская империя
Дата смерти:	28 июня 1975(1975-06-28) (81 год)
Место смерти:	Вальдбрёль, Северный Рейн-Вестфалия, ФРГ
Гражданство:	Германская империя Германская империя Веймарская республика Веймарская республика Третий рейх Третий рейх ФРГ ФРГ
Род деятельности:	прозаик, журналист, переводчик
Язык произведений:	немецкий
Дебют:	«Стихи из Аргонов»
Награды:

Макс Бартель (нем. Max Barthel; псевдоним Конрад Уле, нем. Konrad Uhle; 17 ноября 1893, Дрезден, Германская империя, — 28 июня 1975, Вальдбрёль, ФРГ) — немецкий писатель, журналист и переводчик. Наряду с Генрихом Лершем и Карлом Брёгером один из наиболее известных немецких рабочих поэтов первой трети ХХ века.

Биография

Ранние годы

Был сыном каменщика и имел шесть братьев и сестер. В 14 лет пошёл работать на фабрику и сменил несколько неквалифицированных профессий. Будучи членом социалистического молодёжного движения, путешествовал пешком по Западной и Южной Европе. С 1910 года начал заниматься литературой. Во время Первой мировой войны воевал на Западном фронте.

В 1916 году выпустил сборник лирики «Стихи из Аргонов», в котором показал, как его травмировал опыт войны. Будущий федеральный президент Теодор Хойс высоко оценил тогдашнее творчество Бартеля за «оригинальный и сильный своей суровостью язык, такой далекий от избитой лексики массовой поэзии». Бартель считался одним из поэтов, которые, как однажды выразился друг Бартеля Генрих Лерш, «получили аттестат зрелости на проселках, а университетами для них стали цеха».

Коммунист и социал-демократ

Политически близкий к коммунистам, Бартель входил в «Союз Спартака», участвовал в штутгартском восстании Союза и как член Союза провел полгода в тюрьме. В 1919 году он вступил в КПГ и затем переехал в Берлин, где публиковал свою лирику. В то же время стал одним из основателей Юношеского интерната в Вене.

Его тогдашнее творчество представлено пламенными революционными стихами, в частности, сборником «Душа рабочего. Стихи о фабриках, проселках, странствиях, войне и революции» (1920). Одновременно Бартель начал печататься в иллюстрированном журнале Межрабпома «Sichel und Hammer». В 1920 году по рекомендации Карла Радека был направлен делегатом на Второй конгресс Коммунистического интернационала, где встречался с Лениным, Троцким и Горьким. В 1923 году вновь посетил СССР вместе с Вилли Мюнценбергом. В Москве в 1925 году вышел сборник его стихотворений «Завоюем мир!» в переводе Осипа Мандельштама (Бартель был единственным поэтом, у которого Мандельштам перевёл целую книгу; стихи Бартеля переводил также Валерий Брюсов).

Однако накопленные во время этих двух визитов впечатления и опыт привели Бартеля к отречению от коммунизма. В том же году он вышел из компартии и перешёл в СДПГ. Тем самым он дискредитировал себя перед своими бывшими соратниками и был заклеймен ими как предатель.

1923 год оказался примечателен для Бартеля ещё по одной причине — он женился на коммунистке Луизе Кецлер, и в этом браке появился сын Томас, ставший позднее известным этнологом, заложившим основы расшифровки записей на ронго-ронго с острова Пасхи. Но в том же году жена ушла от Бартеля к коммунистическому публицисту Александру Абушу (в будущем — министру культуры ГДР).

В 1928 году Бартель женился во второй раз на Луизе Мёбиус. У них родились сын и дочь.

На службе у нацистов

В 1933 году, после прихода нацистов к власти, ими была сожжена книга Бартеля «Мельница мертвеца». Несмотря на это, Бартель вступил в НСДАП. Бросив тем самым вызов большинству своих коллег, сам Бартель объяснял это нежеланием отправляться в изгнание, а также тем, что новый политический порядок являлся шансом для Германии перестать быть изгоем для мира. В вышедшем в том же году романе «Бессмертный народ» Бартель показал путь рабочего от коммунизма к нацизму. В этот период он работал редактором в приспособленной к нацистской идеологии Книжной гильдии Гутенберга.

В 1934 году новое руководство гильдии уволило Бартеля. После этого он работал журналистом в берлинском биржевом бюллетене «Berliner Börsenblatt», выпускаемом объединением «Сила через радость», и ездил в командировки в Норвегию, Румынию и на Мадейру.

Затем уволился из бюллетеня, вернулся в Дрезден и ушёл во «внутреннюю эмиграцию», воздерживаясь от проявления своих политических взглядов. Тем не менее, в 1936—1943 годах входил в состав бамбергского поэтического кружка, объединившего пронацистски настроенных поэтов. Данный период его творчества является откровенно бульварным.

С началом войны был призван в авиаполк связи, а в 1942 году стал вахмистром полиции. Затем в качестве писателя, прикрепленного к штабу, Бартель находился в частях, расположенных во Франции, Финляндии и Норвегии. После этого он служил военным корреспондентом в Румынии и Польше, где был ранен.

После войны

После окончания войны Бартель оказался в советской зоне оккупации, где фактически находился на положении персоны нон грата — как в связи с былым отказом от идей коммунизма, так и из-за сотрудничества с нацистами. В 1946—1947 годах пять книг Бартеля были включены в списки книг, запрещенных на территории советской зоны (1 апреля 1952 года ещё три книги были запрещены на территории ГДР).

В 1948 году он бежал во французскую зону, опасаясь привлечения к суду и связанной с этим перспективы отбывать наказание на урановых рудниках, и поселился в городе Бад-Брайзиг.

Дальнейшее творчество Бартеля не касалось политики; в частности, он с успехом работал как автор текстов хоровых песен и детской поэзии. В 1950 году вышел его автобиографический роман «Нет нужды во всемирной истории. История жизни», рассказывающий о метаниях Бартеля между равно тоталитарными левой и правой идеологиями, результатом чего стали разочарование и разобщенность.

В 1969 году переехал к дочери в деревушку Литтершейд, расположенную в Бергишесланде.

В 1974 году был награждён орденом «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия».

Сочинения

Сборники стихов

• Verse aus den Argonnen, 1916.
• Freiheit! Neue Gedichte aus dem Kriege, 1917.
• Revolutionäre Gedichte, 1919.
• Utopia, 1920.
• Die Faust, 1920.
• Lasset uns die Welt gewinnen, 1920.
• Arbeiterseele. Verse von Fabrik, Landstraße, Wanderschaft, Krieg und Revolution, 1920.
• Das Herz in erhobener Faust, 1920.
• Überfluß des Herzens, 1924.
• Botschaft und Befehl, 1926.
• Argonner Wald, 1938.
• Danksagung, 1938.
• Hutzlibum. Kindliche Verse, 1943.
• Die Lachparade, Sinn- und Unsinngedichte, 1943.
• Ins Feld ziehn die Soldaten. Neue Soldatenlieder und Gedichte, 1943.
• Roter Mohn, 1964.
• Es kommt der Star in jedem Jahr, 1970.

Романы, повести, путевые заметки

• Die Reise nach Russland, 1921.
• Vom roten Moskau bis zum Schwarzen Meer, 1921.
• Der rote Ural, 1921.
• Das vergitterte Land, 1922.
• Der eiserne Mann, 1924.
• Die Knochenmühle, 1924.
• Der Platz der Volksrache, 1924.
• Der Weg ins Freie, 1924.
• Das Spiel mit der Puppe, 1925.
• Deutschland. Lichtbilder und Schattenrisse einer Reise, 1926.
• Die Mühle zum Toten Mann, 1927.
• Der Mensch am Kreuz, 1927.
• Der Putsch, 1927.
• Erde unter den Füßen. Eine neue Deutschlandreise, 1929.
• Aufstieg der Begabten, 1929.
• Das Blockhaus an der Wolga, 1930.
• Die Verschwörung in der Heide, 1930.
• Der große Fischzug. Ein Erlebnisroman aus Sowjet-Russland, 1931.
• Wettrennen nach dem Glück, 1931.
• Das Gesicht der Medusa, 1931.
• Das unsterbliche Volk, 1933.
• Das goldene Panzerhemd, 1934.
• Im Land der sieben Krater, 1937.
• Der Bund der Drei — ein Hund ist auch dabei. Eine lustige Abenteuer-Erzählung, 1938.
• Deutsche Männer im roten Ural, 1938.
• Der schwarze Sahib, Abenteuerroman aus Indien, 1938.
• Aufstand im Kaukasus, 1938.
• Hochzeit in Peschawar, 1938.
• Kornsucher und Schädelmesser, 1938.
• Die Sonne Indiens, 1938.
• Überfall am Khyber-Paß, 1938.
• Wettrennen um den zerfallenen Tempel, 1938.
• Das Land auf den Bergen, 1939.
• Der Flüchtling von Turkestan, 1940.
• Die Straße der ewigen Sehnsucht, 1941.
• Das Haus an der Landstraße, 1942.
• Dreizehn Indianer, 1943.

Пьесы

• Das Revolverblatt, 1929.
• Das Spiel vom deutschen Arbeitsmann, 1934.

Автобиография

• Kein Bedarf an Weltgeschichte. Geschichte eines Lebens, 1950

Переводы

• Джек Лондон
  • Unter dem Sonnenzelt, 1938.
  • Abenteurer des Schienenstranges, 1939.
  • Der Seewolf, 1939.
  • Der Ruhm des Kämpfers. Von Boxern, Stierkampfern und aufrechten Männern, 1940.
  • Lockruf des Goldes, 1940.
  • Jerry von den Inseln, 1940.
  • Südseegeschichten, 1940.
  • Volk am Abgrund, 1941.
  • In den Slums, 1942.
  • Die Insel Berande, 1950.

Литература

• Barthel, Karl Wolfgang & Kirschbaum, Helga. Werkverzeichnis Max Barthel. — Berlin: Barthel, 2000.
• Fritton, Michael Hugh. Literatur und Politik in der Novemberrevolution 1918/1919. Theorie und Praxis revolutionärer Schriftsteller in Stuttgart und München (Edwin Hörnle, Fritz Rück, Max Barthel, Ernst Toller, Erich Mühsam). — Frankfurt am Main u.a.: Verlag Peter Lang, 1986. — ISBN 3-8204-8999-1.
• Hüser, Fritz (Hg.). Max Barthel. — Dortmund: Städtische Volksbüchereien, 1959.
• Kosch, Wilhelm. Deutsches Literatur Lexikon. — Bern und München: K.G. Saur Verlag, 2000. — Bd. 1. — S. 646.
• Leesch, Wolfgang. Archivare als Dichter. Ein Beitrag zur deutschen Literaturgeschichte. // Archivalische Zeitschrift. — Köln u.a., 78, 1993 (1994). — S. 1—189.
• Verzeichnis der Archivbestände zu den Arbeiterdichtern Paul Zech (1881—1946), Gerrit Engelke (1890—1918) und Max Barthel (1893—1975) sowie Übersicht über den Nachlass von Heinrich Lersch und Katalog zur Ausstellung «Arbeiterdichter zu Krieg und Arbeitswelt», hrsg. vom «Fritz-Hüser-Institut für Deutsche und Ausländische Arbeiterliteratur». — Dortmund: Das Institut, 1984.
• Weidermann, Volker. Das Buch der verbrannten Bücher. — Köln: Verlag Kiepenheuer & Witsch, 2008. — ISBN 978-3-462-03962-7. — S. 217—219.

Ссылки

• [www.dhm.de/lemo/html/biografien/BarthelMax/index.html Биография Макса Бартеля]  (нем.)
• [www.buechergilde.de/ueber-uns/geschichte/bg_jubelmagazin.pdf 80 Jahre Büchergilde] (PDF-файл; 2,86 Mb)  (нем.)
• [www.rvb.ru/mandelstam/01text/vol_2/03prose/2_223.htm Осип Мандельштам. Предисловие к русскому изданию сборника Макса Бартеля «Завоюем мир!»]

Отрывок, характеризующий Бартель, Макс

Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.