Бартенев, Эдгар Гинерович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эдгар Бартенев
Дата рождения:

23 августа 1966(1966-08-23) (57 лет)

Место рождения:

Казань, СССР

Профессия:

сценарист, режиссёр, поэт

Карьера:

1999 – наст. время

Эдга́р Гинерович Барте́нев — сценарист, режиссёр, поэт, прозаик. Член Гильдии кинорежиссёров России.





Биография

Родился 23 августа 1966 в городе Казань.

10 лет работал врачом в клиниках Казани. Заочно учился кинодраматургии во ВГИКе.

В 1999 году, поступил на курс к Алексею Юрьевич Герману, переехал в Москву. В 2001 году закончил Высшие курсы сценаристов и режиссёров (мастерская Алексея Германа и Светланы Кармалиты).

Резидент Каннского кинофестиваля, 2002—2003. Каннский кинофестиваль отметил фильмы (official selection): «Одя», 2003 и «Вальс», 2001. Фильм «Одя» (2003). Демонстрировался в программе «Двухнедельник режиссёров» 56-го Каннского фестиваля.

В 2007 году Э.Бартенев совместно с режиссёром студии документальных фильмов А.Гусевым провёл 3х дневный мастер-класс в рамках студенческого кинофестиваля «Зеркало».

В рамках мастер-класса (на котором присутствовали группы из 5 стран) участниками были сняты 6 короткометражных фильмов:

В настоящий момент Бартенев является режиссёром Санкт-Петербургской студии документальных фильмов, а также преподавателем кафедры Кино-фотоискусств в СПбГУКИ.

В марте 2014 г. подписал письмо «Мы с Вами!» КиноСоюза в поддержку Украины[1].

Фильмография

Сценарист

В фильме Война — второй режиссёр

Напишите отзыв о статье "Бартенев, Эдгар Гинерович"

Примечания

  1. [kinosoyuz.com/news/?pub=2285 Мы с вами!]. kinosoyuz.com (8 марта 2014).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бартенев, Эдгар Гинерович

– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.