Бартлетт, Уильям Генри

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Бартлетт Уильяма Генри
William Henry Bartlett
Род деятельности:	гравер

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Уильям Генри Бартлетт (англ. William Henry Bartlett) (26 марта 1809 — 13 сентября 1854) — английский художник-гравёр.

Биография

Бартлетт родился в Кентиш Таун, Лондон, в 1809 году. Он был учеником у Джона Бриттона (1771—1857), и стал одним из первых иллюстраторов-топографов своего поколения.

Бартлетт путешествовал по всей Англии. В середине и в конце 1840-х годов он много путешествовал по Балканам и Ближнему Востоку, а также совершил 4 поездки по США между 1835 и 1852 годах. В 1835 году Бартлетт впервые посетил Соединенные Штаты, чтобы зарисовать здания, города и ландшафты северо-восточных штатов. Гравюры в мелких деталях воспроизвели американский пейзаж: земли, озера, реки.

Бартлетт опубликовал иллюстрации Трансатлантической природы с текстом Натаниэль Паркер Уиллис. Сборник Американских пейзажей был опубликован в Лондоне в 30 ежемесячных выпусках с 1837 по 1839 год. Объемные издания его работ были опубликованы с 1840 года и далее. Его впечатления от Канады были собраны в «Канадский сборник» в 1842 году.

Бартлетт сделал много натуралистических рисунков сепией в точный размер под гравировку. Его видовые гравюры широко копируются художниками того времени, но подписанных им картин маслом нет.

Гравюры на основе рисунков и гравюр Бартлетта позднее были использованы в посмертном издании истории Соединенных Штатов Северной Америки, его работу продолжил B.B. Вудворд и опубликовал её в 1856 году.

Бартлетт Уильям Генри умер от лихорадки на борту французского судна у берегов Мальты по возвращению из последней поездки на Ближний Восток, в 1854 году.

Для Бартлетта главной задачей было передать впечатления от живой природы, от достопримечательностей разных стран и народов, как он писал в предисловии к одной из книг (Лондон, 1849).

Отрывок, характеризующий Бартлетт, Уильям Генри

– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.