Бартольд, Василий Владимирович

Василий Владимирович Бартольд
Дата рождения:	3 (15) ноября 1869(1869-11-15)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	19 августа 1930(1930-08-19) (60 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Научная сфера:	востоковедение, история, филология
Учёная степень:	доктор истории
Учёное звание:	академик СПбАН, академик АН СССР
Альма-матер:	Петербургский университет
Известные ученики:	А. Н. Генко И. Ю. Крачковский
Василий Владимирович Бартольд на Викискладе

Васи́лий Влади́мирович Барто́льд (3 (15) ноября 1869, Санкт-Петербург — 19 августа 1930, Ленинград) — российский и советский востоковед, тюрколог, арабист, исламовед, историк, архивист, филолог, академик Санкт-Петербургской Академии наук (1913), член Императорского Православного Палестинского Общества. Один из авторов Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона и первого издания «Энциклопедии ислама».

Биография

Василий Владимирович Бартольд родился в семье биржевого маклера немецкого происхождения. В 1887 году окончил 8-ю петербургскую гимназию. Поступил в Петербургский университет на факультет восточных языков. Окончил университет в 1891 году, с 1892 года там же и работал. Средства отца позволили Бартольду не останавливаться перед расходами для пополнения своего образования, в том числе за границей, осуществления поездок и путешествий.

В 1899 году была издана книга Стенли Лэн-Пуля «Мусульманские династии» в переводе Бартольда с многочисленными исправлениями переводчика.

В 1900 году, по защите диссертации «Туркестан в эпоху монгольского нашествия» (части 1-я и 2-я, СПб., 1898—1900), Бартольд получил степень доктора истории Востока.

Преподавал в Петербургском университете, ежегодно совершая поездки в страны Востока.

В 1901 году В. Бартольд назначен экстраординарным, в 1906 году ординарным профессором Петербургского университета. Был секретарем основанного в 1903 г. Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии. В 1904 году производил археологические раскопки в окрестностях Самарканда; в 1910 году избран членом-корреспондентом Академии наук, в 1913 — ординарным академиком по разряду «литература и история азиатских народов». В 1912 г. в работе «Халиф и султан» Бартольдом было сделано научное открытие: он доказал, что представление о передаче духовной власти последним аббасидским халифом Мутаваккилем османскому султану Селиму Явузу в XVI в. является легендой, появившейся не ранее XVIII века.

В мае 1913 года Бартольд предпринял научную поездку по Южному Уралу, Сибири и Центральной Азии, посетил города Оренбург, Уфа, с. Стерлибашево Стерлитамакского уезда Уфимской губернии. В феврале 1917 г. Бартольд вошёл в состав академической Комиссии по изучению племенного состава населения России и сопредельных стран (председатель — академик Сергей Ольденбург).

После Октябрьской революции Бартольд возглавил Коллегию востоковедов, созданную в 1921 году при Азиатском музее. Одной из важных задач, к решению которых он был подключен в первые же годы Советской власти, стало создание письменности для бесписьменных народов РСФСР и СССР и замена арабского алфавита на кириллицу.

Бартольд являлся одним из участников и организаторов Первого Всесоюзного тюркологического съезда в Баку (1926).

В 1924—1926 годах бывал в Баку, где принимал деятельное участие в организации посредством профессоров петербургского и казанского университетов восточного факультета в Азербайджанском университете. Специально для студентов этого университета прочел циклы лекций «История Азербайджана», «О месте прикаспийских областей в истории мусульманского мира», где дал анализ исторического значения отдельных городов Азербайджана, в частности, Баку.

В Баку встречался с учеными, преподавателями, с местной администрацией, осматривал музеи, мечети, шахский дворец, крепость, кладбища. Кроме работы в Баку, занимался вопросами сохранения мавзолеев Низами, Фирдоуси и Коркута и переводил азербайджанский эпос «Сказание о Деде Коркуте».

Знакомился и переводил некоторые рукописи из собрания библиотеки Азербайджанского университета и библиотеки им Сабира. Читал доклады на заседаниях «Историко-Этнографической секции Общества Обследования и Изучения Азербайджана» в Бакинском Доме Просвещения, и на Первом Всесоюзном Тюркологическом съезде в Баку (1926). Сведения, собранные им о городе Баку, входят в статью «Баку» в его «Энциклопедии ислама».

Занимался во многих библиотеках мира (Англии, Германии, Франции, Турции и др.), СССР (Ленинград, Москва, Ташкент, Баку и др.). Главной целью его поездок за границу и по Советскому Союзу стало исследование восточных рукописных собраний. Хорошее знание работы библиотек позволяло ему не только читать лекции по истории архивного дела для слушателей Архивных курсов при Петроградском археологическом институте (1918), но и выступать со статьями и обзорами о состоянии библиотек, их рукописных отделов, высказывать предложения по собиранию материалов, раскрытию их через каталоги и т. п.

В январе 1927 года по предложению Н. Я. Марра приглашен в Ленинградскую библиотеку в качестве консультанта по работам Восточного отделения с оплатой из научых кредитов, а с 1 февраля 1928 года зачислен нештатным сотрудником. В 1929 году вновь был консультантом. В Восточном отделении Бартольд руководил работой сотрудников, занимавшихся каталогизацией книг на персидском и других языках. Согласно трудовому договору на Бартольда возлагалось также описание «рукописей турецких, арабских, персидских и, в первую очередь, рукописей бывшего Крымского ханства».

С 1927 по 1930 год занимался описанием рукописей регулярно, как правило, два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, посещая Петербургскую Библиотеку. Всего было описано около 500 рукописей: арабские («Новая серия»); собрание Н. В. Ханыкова; собрание А. С. Фирковича; персидско-таджикские («Персидская новая серия»); тюркоязычные («Турецкая новая серия»). Труды Бартольда представляли исключительную ценность, так как позволили ввести в науч. оборот неизвестные ранее материалы.

Согласно пятилетнему плану, составленному им самим в 1929 году, предполагал посвятить каталогизации несколько лет, однако преждевременная смерть помешала ему завершить работу.

Организатор Туркологического кабинета (ТУРК, 1928—1930), который находился в его личной квартире и располагал его личной библиотекой.

Автор множества работ по истории ислама, организатор и редактор журнала «Мир ислама», а затем «Мусульманский мир», один из отцов-основателей русской школы востоковедения.

Фактически первым ввел в научный оборот термины Азербайджан, азербайджанцы (до революции их называли «бакинскими татарами»).

Бартольд Василий Владимирович был редактором «Записок Восточного отделения Императорского Русского археологического общества» (1908—1912), в 1912—1913 года — журнала"Мир ислама", в 1917 году — журнала «Мусульманский мир», в 1925—1930 году — «Записок Коллегии востоковедов».

Труды

• «О христианстве в Туркестане в домонгольский период» («Записки Восточного Отдела Императорского Русского Археологического Общества», т. VIII (1893 — 94), немецкий перевод: «Zur Geschichte des Christentums in Mittel-Asien bis zur mongolischen Eroberung» (Тюбинген, 1901);
• «Образование империи Чингисхана» («Записки Восточного Отдела», т. X, 1896);
• «Отчет о поездке в Среднюю Азию в 1893 — 94 годах» (СПб., 1897, и «Записки Академии Наук», историко-филологический отдел, 8- я серия, т. I, № 4);
• «Очерк истории Семиречья» («Памятная книжка Семиреченской области», т. II, Верный, 1898);
• «Отчет о командировке в Туркестан» («Записки Восточного отдела Археологического Общества», т. XV, 1902 — 03);
• «Историко-географический обзор Ирана» (СПб., 1903, университетский курс);
• «Сведения об Аральском море и низовьях Амударьи с древнейших времен до XVII века» (Ташкент, 1902); немецкий перевод: «Nachrichten uber den Aralsee und den unteren Lauf des Amu-Darja» (Л., 1911); «Zur Geschichte der Saffariden» («Orientalische Studien», I, 1906);
• «О некоторых восточных рукописях в библиотеках Константинополя и Каира» («Записки Восточного Отдела», т. XVIII, 1908);
• «Обзор деятельности факультета 1855—1905 годов» («Материалы для истории факультета восточных языков», т. IV, 1909);
• «К истории Мерва» («Записки Восточного Отдела», т. XIX, 1909);
• «Персидская надпись на стене Анийской мечети Мануче» («Анийская серия», № 5, 1911);
• «История изучения Востока в Европе и в России» (СПб., 1911, университетский курс).
• «Из прошлого турок». Пг., 1917;
• «История изучения Востока в Европе и России». Л., 1925;
• «Иран: Исторический обзор». Ташкент, 1926;
• «История культурной жизни Туркестана». Л., 1927;
• «Киргизы: Исторический очерк». Фрунзе, 1927
• Собрание сочинений в 9 томах. М., 1963—77.
• [kitap.net.ru/bartold/1.php Тюрки. Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии]
• [kitap.net.ru/bartold/2.php КУЛЬТУРА МУСУЛЬМАНСТВА. Изд-во «ОГНИ» ПЕТРОГРАД 1918 г. «КРУГ ЗНАНИЯ»]

Литература

• Бартольд, Василий Владимирович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Густерин П. Русскоязычная коранистика досоветского периода // Вопросы истории. — 2015. — № 5. — С. 164.

Ссылки

• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=541644 Работы по исторической географии на сайте «Руниверс»]
• [www.krotov.info/libr_min/b/bartold.html Работы В. В. Бартольда] в [www.krotov.info Библиотеке Якова Кротова]
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49484.ln-ru Профиль Василия Владимировича Бартольда] на официальном сайте РАН
• [alnaz.ru/akademik-bartold.html Формировал научный кругозор (академик Бартольд в Верном)]
• [xn--p1acf.xn----7sbacsfsccnbdnzsqis3h5a6ivbm.xn--p1ai/index.php/prosmotr/2-statya/8868-bartold-vasilij-vladimirovich Башкирская энциклопедия]

Отрывок, характеризующий Бартольд, Василий Владимирович

– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.