Бартон, Рой Франклин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Рой Франклин Бартон (1883 — 19 апреля 1947) — американский этнолог, исследователь Филиппин, преимущественно австронезийского народа ифугао.

Родился в округе Спунт-Ривер, Иллинойс, в семье врача. Окончил высшую школу в Питтсфилде, после чего в возрасте 15 лет поступил в Нормальную школу Иллинойса, которую окончил за четыре года и где прослыл хорошим оратором. В 1906 году уехал на Филиппины, бывшие тогда американской колонией, в качестве гражданского служащего и учителя, в скором времени сильно заинтересовавшись жизнью народа ифугао, исповедовавшего, в отличие от большинства филиппинских народов, традиционную религию. В 1916 году вернулся в США, поселившись в Сан-Франциско и став учителем, но в скором времени поступил в университет Беркли изучать стоматологию. Обучаясь в институте, он параллельно писал антропологические работы о праве и экономике ифугао на основе сведений, полученных им на Филиппинах, хотя степени в области антропологии не получил. По окончании университета работал дантистом в ряде калифорнийских городов и — в течение непродолжительного времени — в филиппинской столице Маниле, после чего вновь вернулся в США, но не оставлял мыслей вернуться к изучению филиппинской этнографии. Скопив некоторую сумму денег, он договорился с университетом Карнеги об отправлении его на Филиппины сроком на год и на собственные средства. В конце 1920-х годов он опубликовал свою первую книгу, The Half-Way Sun.

В 1930 году, вскоре после начала Великой депрессии, Бартон принял решение эмигрировать из США в СССР, давно интересуясь социализмом (хотя реальной причиной, вероятно, был судебный процесс против него из-за неуплаты алиментов). Он выехал из США без визы и попал в СССР через Европу. В СССР он хотел сразу же заняться антропологией, но первоначально был вынужден шесть месяцев отработать в больнице Стоматологического института в Ленинграде. Вскоре, однако, он стал сотрудником Института этнологии Академии наук СССР, в достаточной степени выучил русский язык, защитил в 1935 году кандидатскую диссертацию о языческих верованиях на Новой Гвинее, активно участвовал в работе Антирелигиозной выставки, женился на советской женщине, но при всём при этом сохранил американское гражданство.

В 1937 году он был отправлен на полевые антропологические исследования на Филиппины, после некоторое время систематизировал их в Британском музее, после чего вернулся в Ленинград. С 1938 по 1940 год работал в Отделе Индии и Индонезии Музея антропологии и этнологии Академии наук, в 1938 году ненадолго уехав в Лондон для научной работы и в эти же годы опубликовавший целый ряд работ о филиппинском язычестве. В мае 1940 года он внезапно пришёл в американское посольство в Москве, попросив восстановить действие его американского паспорта и заявив, что опасается ареста со стороны НКВД. Впоследствии был выявлен факт тайных связей Бартона и НКВД, однако доподлинно неизвестно, какую именно работу он выполнял и в связи с чем опасался ареста. В 1940 году ему был разрешён выезд в США, откуда он был почти сразу же командирован на Филиппины на средства Государственного департамента и в 1941 году был награждён стипендией Гуггенхайма. В 1942 году, когда во время Второй мировой войны на Филиппины вторглись японцы, Бартон попал в плен и три года провёл в концентрационных лагерях Багио и Лос-Байос, где сильно страдал от голода и авитаминоза. Был освобождён в марте 1945 года, вернувшись в Калифорнию. После прохождения курса реабилитации стал научным сотрудником в Университете в Беркли, в 1946 году получил вторую стипендию Гуггенхайма для продолжения исследований, однако отказался от неё, не будучи пока готовым снова ехать на Филиппины. Вскоре, тем не менее, он был приглашён в Чикагский университет, получив Лайтстерновскую стипендию, но почти сразу же по приезде туда попал в больницу с обострением варикозной болезни ног, которой страдал много лет, и воспалением желчного пузыря, скончавшись после нескольких операций.

Главные научные труды: The Religion of the Ifugaos (издана в 1946 году), The Kalingas: Their Institutions and Custom Law, Ifugao Mythology.

Напишите отзыв о статье "Бартон, Рой Франклин"



Ссылки

  • [onlinelibrary.wiley.com/doi/10.1525/aa.1949.51.1.02a00100/pdf Биография (англ.).]
  • [homepages.stmartin.edu/fac_staff/dprice/HAN-Barton.htm Биография (англ.)] с акцентом на деятельности Бартона в СССР.
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Бартон, Рой Франклин

Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.